— Мадаленна!

Наверное, на них смотрели, но ей было все равно. Ничто не могло быть важным в тот момент, когда руки отца обнимали ее, когда она чувствовала знакомый запах табака и болотной тины. Он был здесь, он был рядом с ней, он ее не бросил. Ей было двадцать лет, и она знала — ни одна встреча не будет такой долгожданной, как эта.

— Папа, папочка, — все шептала она, а Эдвард вдруг опомнился и слегка отодвинул ее от себя.

— Ты стала слишком взрослой, дорогая. — он развел ее руки в стороны и восхищенно посмотрел. — Так похожа на маму, Марию и… себя. Ровно такая, какой я тебя представлял.

— Какая?

— Моя дочь.

— Когда ты приехал? — спросила Мадаленна, когда чувства наконец поулеглись. — Я не видела тебя с утра.

— Мы разминулись с тобой. Но, как видишь, совсем на чуть-чуть.

— А как ты узнал, что я тут?

— Мама сказала. — он улыбнулся и крепче обнял ее.

Она снова прижалась к шерстяному пиджаку. У отца не было пальто, хотя дул пронзительный ветер. Эдвард выглядел немного постаревшим, загорелая кожа ярко контрастировала с белой рубашкой, и на нее вдруг накатилось оглушительное спокойствие — все проблемы были позади, ведь отец был рядом.

— Милая, ты на сегодня закончила? — он провел рукой по ее волосам. — Даже если нет, то я забираю тебя!

— Нет, я не закончила, но, — она оглянулась и вспомнила, что стремительно убежала от мистера Гилберта, ничего ему не сказав. — Папа, я согласна, но сначала мне нужно кое с кем попрощаться.

— С кем?

— Сейчас увидишь.

Она потянула его за собой, и когда снова вошла во двор, неожиданно почувствовала прилив гордости — она шла под руку с отцом, со своим отцом, который любил ее, помнил и не забыл за все то время, пока исчезал и возвращался. Дафни помахала ей и беззвучно что-то спросила, но Мадаленна только изобразила рукой телефон и потащила Эдварда за собой, когда он шутливо поклонился ее приятельнице. Мистера Гилберта нигде не было видно, и незнакомое отчаяние вдруг поднялось в ней — она не могла уйти просто так, ни слова не сказав. Ей хотелось с ним попрощаться.

— Твоя приятельница что-то тебе пытается сказать. — прошептал ей на ухо Эдвард, и она повернулась к Дафни.

Та изо всех сил махала рукой куда-то к арке, и, приглядевшись, Мадаленна заметила преподавателя в галерее. Он о чем-то разговаривал с очередным студентом, постоянно поглядывая на часы — время перерыва подходило к концу. Если бы она принялась бежать, то все равно бы не успела его догнать, и когда он открыл дверь аудитории, она услышала свой голос.

— Мистер Гилберт!

Он оглянулся и, пожав руку, направился к ним. Мадаленна взяла под руку Эдварда и поспешила к нему навстречу — все-таки профессора никогда не бегали по зову студентов, это было неприлично. Она не видела его лица вначале, но чем быстрее она к нему приближалась, тем с большим облегчением замечала, что он приветливо смотрел на нее. Будто она и не убежала от него, ничего не сказав.

— Мисс Стоунбрук.

— Мистер Гилберт, извините, что я сбежала, — она смущенно улыбнулась, заметив, что отец заинтересованно смотрел то на нее, то на преподавателя. — Просто эмоции взяли верх надо мной, и я… Прошу вас, это мой отец, мистер Эдвард Стоунбрук. — мужчины пожали друг другу руки. — Папа, это преподаватель искусствоведения, мистер Эйдин Гилберт.

— Тот самый мистер Гилберт? — оживленно воскликнул Эдвард.

— Тот самый? — Эйдин непонимающе посмотрел на нее, а Мадаленне заново захотелось сбежать. Она и не думала, что отец прочтет ее последнее письмо так внимательно.

— О, моя дочь много писала о вас в последних письмах!

— Правда? — Эйдин посмотрел на Мадаленну, но та только дернула плечом. — Надеюсь, я не попал вам под горячую руку, мисс Стоунбрук?

Она не успела ответить.

— Нет! — рассмеялся Эдвард. — Мадаленна писала, что вы — лучший человек, с которым она встречалась в последнее время.

— Я польщен.

— Справедливости ради замечу, я написала по-другому.

— Поздно, мисс Стоунбрук, я уже заглотил комплимент.

— Я сказал что-то лишнее, мой милый друг? — отец невинно посмотрел на нее и поцеловал руку.

— Для меня это точно не лишнее. — усмехнулся мистер Гилберт. — Каждое хорошее слово мисс Стоунбрук — на вес золота.

Он не шутил, и от этого прежняя радость всколыхнулась в ней, и она почувствовала тот же восторг, от которого улыбка появлялась сама по себе, и уголки губ разъезжались во все стороны. Это было неприлично, но она не могла совладать с собой.

— Прошу прощения, мистер Гилберт, — вступил в разговор Эдвард. — Но так давно не видел свою дочь, что, наверное, хотел бы забрать ее с лекций пораньше. Видите ли, я не видел ее два года, и думаю, в деканате смогут меня понять.

— Не беспокойтесь. — возразил Эйдин. — И не стоит ходить в деканат. Я скажу, что отослал мисс Стоунбрук за важными материалами на другой конец города.

Мадаленна пошатнулась и почувствовала, как рука отца ее поддержала. Чем она могла ответить на подобную доброту?

— Вы уверены, что это удобно?

— Абсолютно. — Эйдин улыбнулся, и на его лицо снова упала тень. — Поверьте, если бы у меня была такая возможность, я… — он откашлялся, и на этот раз его улыбка была уже дежурной. — Поверьте, все будет хорошо.

— Спасибо.

Отец крепко пожал ему руку и шепнул Мадаленне, что пойдет разогревать машину. Она кивнула, почти пошла за ним, но остановилась на месте. Это была не ее семья, это было не ее ума дело, но она почувствовала физическую боль от воспоминаний, как Джейн Гилберт отзывалась о своем отце. Она не могла так говорить, просто не имела права, и неподобающая мысль мелькнула в голове у нее. Какое счастье, что он не был ее отцом. Откуда взялись подобные размышления, что стало причиной, она не знала и даже боялась додуматься, но факт оставался фактом — никогда Мадаленна не была так счастлива, что мистер Гилберт был ее преподавателем и только. Он понимал ее, чувствовал, как родной и близкий, но близость эта была не родственной, а другой. Краска залила ее щеки, и она сжала их руками.

— Не стойте на ветру, мисс Стоунбрук. Мне очень хочется, чтобы завтра вы все-таки вернулись на занятия.

— Спасибо.

Она прошептала, но знала, что он ее услышал. Больше ничего говорить было не нужно, он ее понимал без слов. И кивнув, быстро прошла к автомобилю стараясь не прислушиваться к голосам. Потому что знала, если он ее окликнет — она не выдержит и обнимет его.

***

Он сказал, что отослал мисс Стоунбрук в Сэйнт-Джеймс за журналом группы, и в деканате все поверили. Почему он предложил свою помощь, почему соврал ради этой девушки — ответ он знал, но боялся признаться в этому даже самому себе. Когда он вышел из своего кабинета, на город надвигались сумерки, и тихо зажигались фонари. Когда он жил в Гэлвее, еще работали фонарщики, и каждый вечер он восторженно наблюдал за тем, как эти волшебники зажигали небольшие фители, и город озарялся мягким светом. Нужно было поделиться этим с Мадаленной, мелькнула неосторожная мысль, и он запрокинул голову. Начинал накрапывать дождь, и он с наслаждением подумал о том, как холодные капли могли остудить его разгоряченное лицо.

Это начинало входить в привычку — делиться всем необычным с мисс Стоунбрук. Она сама была необычной. Притягивала к себе все самое странное, интересное, и сама того не замечала. От нее исходило удивительное тепло, которое располагало к себе. Тепло и гармония; он рассмеялся — Эйдин Гилберт становился банальным и никак не мог это исправить. Но ведь банальностью можно было назвать нечто пошлое, вульгарное, а Мадаленна такой не была. Она воистину была гармоничной; ее тонкие черты лица, характер необычно соединялись, идеально дополняли друг друга и нельзя было представить ее другой. Она не могла быть менее мрачной, не могла не хмуриться, от чего ее красота, созданная нежной, средневековой, становилась холодной. И кто его просил тогда говорить, что по-классически красива. Эйдин не выдержал и зачерпнул дождевой воды из бака.