«Я жду тебя.»
Аньеза откинула одеяло с постели и позволила луне лечь на белую простыню. Она старалась найти ту же первозданную тишину, которая все время ее сопровождала в Портсмуте, которую он так ненавидела первое время, и к которой она так привязалась в последние года. Говорят, что человек может привыкнуть ко всему, и Аньеза Стоунбрук была прямым подтверждением этих слов. Она привыкала ко всему с раннего возраста. Сначала к тому, что была младшей в итальянской семье, и родители не спускали глаз с нее после того как средняя — черноволосая красавица Франческа сбежала из города с французским летчиком. После этого о сестре мать и вес родственники как будто бы забыли. Она пробовала расспрашивать о ней, даже где-то смогла найти почтовый адрес и написала одно письмо, но в ответ пришло короткая весточка. Франчека писала, что она была счастлива, и что кроме Алена ей больше был никто не нужен. Сразу Аньеза расстроилась, потом мечтала тоже встретить красивого иностранца и уехать в страну, где пела Эдит Пиаф, и по ночам блестела красивая башня, но потом она нашла чердак с книгами, и все мечты оказались позабыты. Отца Аньеза не помнила, Мария всегда говорила, что он пропал на золотых приисках, но стоило матери упомянуть об отце, как лица бабушки Беатриче и дедушки Флавио вытягивались, и разговор сразу переходил на другую тему. Аньеза несколько раз видела, как мама плакала в своей комнате над фотографией красивого мужчины, чем-то очень похожего на саму Аньезу, но Мария так ни слова и не сказала. Правда потом все же открылась, но была слишком ужасна, и все постарались о ней забыть. Ее фамилия была тогда Медичи, и грозный дедушка божился, что они вели род от самой маленькой итальянки, которая покорила Францию, а ее родственники чуть не перетравили половину Европы. Аньеза в эти рассказы верила с трудом, но счастья жизни это ей никак не омрачало. Она была молода, ей было семнадцать, и жизнь в маленьком городке, где каждый день дул свежий ветер, и волны поднимались барашками вверх, была прекрасна. Аньеза отучилась в школе и даже смогла поступить в университет во Флоренции. Все дни последних летних каникул она проводила на пляже; укрывшись льняным покрывалом, она ела персики и учила склонения французских глаголов, стараясь не думать о пропащей сестре. А потом она встретила Эдварда.
«Я не нахожу себя без тебя.»
Аньеза нечасто ходила на местные танцы. Бабушке и дедушке не нравились «американские песни», и какое-то время она искренне верила в то, что слушать джаз — это огромный грех. Но Аньеза тоже была девочкой, и как бы удивилась Мадаленна, очень смешливой и непоседливой. Страх перед католической мессой в воскресенье был велик, но не больше желания потанцевать под Глена Миллера и Томми Дорси. Аньеза шила себе платья из муслина и шелка, отделывала их тонкими кружевами, которые украдкой ей подсовывала Мария, а потом отправлялась на причал, где всегда гремела музыка и слышался смех. Эдвард там оказался неожиданно. Она как сейчас помнила странно-испуганного почти что мальчика, который все время озирался по сторонам, а потом с таким восхищением засмотрелся на нее, что все ее подруги захихикали и затолкались локтями. А Аньеза ничего не видела; ничего, кроме прекрасной улыбки и добрых серых глаз. Она читала о том, как время словно замедлялось, когда люди встречали своих любимых, но ничего подобного с ней не произошло. Все, наоборот, стало похожим на разноцветную карусель. Все неслось вперед, и только они стояли не шелохнувшись. Аньезе показалось, что просыпается нечто древнее, похожее на умерший город Помпеи, словно и с ней происходит то, что происходило и с Еленой Троянской, и с Федрой, и с Джульеттой. Эдвард тогда подошел к ней поздороваться, но она только растерянно посмотрела на протянутую руку и сбежала. Аньеза неслась со всех ног, будто за ней бежали бешеные собаки. Но любовь оказалась намного опаснее, и на следующее утро она проснулась чуть ли не с лихорадкой, так ей хотелось снова увидеть того молодого человека, смотревшего на нее с такой добротой и таким расположением.
«Я люблю тебя.»
Они встретились. Эдвард случайно увидел ее у фруктовой лавки и стоял там все три часа, пока она пряталась за большими ящиками из-под ананасов и аккуратно выглядывала из своего укрытия, чтобы удостовериться, что ее воздыхатель все еще там. До этого за Аньезой еще никто не ухаживал, семья не выпускала ее из-под строгого надзора, и от того подобные знаки внимания для нее были еще более опьяняющими. Эдвард прождал ее там еще два часа, пока хозяин лавки сеньор Насторио беседовал с ним о абрикосах и незаметно посмеивался в усы — где и когда можно было еще влюбляться, как не в июле, не в Италии и не в семнадцать. Аньеза тогда вышла к нему навстречу немного растрепанной, рыжие волосы горели на закатном солнце, и застенчиво протянула ему свою руку. Он пожал ее, не сводя восхищенных глаз, а потом они пошли. Куда именно, вспомнить она не могла ни тем вечером, ни потом — все было как в золотом тумане от садящегося солнца в прохладную воду. Тогда Аньеза и познала счастье первой и, как показала судьба, единственной любви. Оказалось, что Эдвард приехал в Сиену на время отпуска — он выпускался из военной академии, и вовсе не спешил домой, в холодную Англию. Аньеза узнала, что он не ладил с матерью, которая боготворила его и ненавидела его отца; она узнала, что он обожает животных и мечтает о большой семье, совсем не такой, какой у него. Эдвард все рассказывал, а она слушала и все думала, почему она раньше не смогла его встретить — не было бы тогда глупых мечт о французском летчике, не было вступительных экзаменов, не было бы ничего, кроме русой челки и серых глаз.
«Я буду рядом с тобой, родная.»
Она привела его в свою семью. Он почему-то очень быстро согласился и понравился и Флавио, и Беатриче, и, в особенности, Марии. Та все ласково смотрела на него, пододвигала поближе тарелку с персиками и хлебом и тоже его слушала. Эдвард зачем-то задержался после ужина с Фабио, а когда вышел из дома был особенно довольным, будто получил сразу два увольнений в город. На следующий день он уехал, но пообещал вернуться. Аньеза кротко кивнула головой и приготовилась к тому, что больше никогда его не увидит. Это было обычным обещанием для приморских городов — сколько людей здесь начинали новую жизнь, проживая свою, сколько обещаний давали под теплым ветром и запахом роз, а потом исчезали в тумане навсегда. Она старалась думать, что Эдвард тоже исчезнет, ведь иначе пришлось бы надеяться на что-то лучшее, а грозный дедушка Фабио всегда говорил, что подобным занимаются только лентяи и глупые романтики, но надежда не умирала, и в один день Аньеза написала письмо. Потом еще одно, потом два. А в один день пришел ответ, и вместе с ним посылкой выпуклая коробочка. Мария и Беатриче плакали и говорили, что так не бывает, а Фабио довольно ходил по дому и говорил, что «не сомневался в благородстве этого парня». Тогда-то Аньеза и почувствовала впервые ту связь, которая стала преследовать ее все последующие годы. Что-то щелкнуло у нее внутри, когда она сидела вместе с Марией на веранде, и она отчетливо поняла, что Эдвард приедет и осталось совсем немного до того, как его высокая фигура появится в пролете. Внутренний холод поселился в ней с того момента, но каждый раз, когда приходила почта, она не бросалась к груде бумаг — ей и так было известно, когда он будет рядом.
«Я никогда не увижу тебя.»
Эдвард появился в начале лета, когда теплый июнь приглашал в городки Италии туристов со всего света. Тогда еще Грета Гарбо не ушла из кино насовсем, и ее итальянская шляпа заставила всех модниц ринуться на рынки под шаткими крышами, только чтобы купить такой же головной убор с широкими полями. Аньеза тогда стала носить платок — в обилии полуанглийского, полуитальянского она хотела оставаться настоящей Медичи, чтобы никто даже не усомнился в том, что она настоящая итальянка. Бархатные персики падали в руки, вода становилась холодной, а солнце только сильнее пылало — июнь в Тоскане редко когда выдавался прохладным, если только не начинались затяжные дожди. Но в том году погода установилась замечательная, и Аньеза часто выходила на пляж, чтобы посмотреть туда, где заканчивался и горизонт и помечтать о том, что когда-нибудь оттуда появится рослая фигура в сером костюме. Он появился для всех неожиданно, но Аньеза с самого утра ждала его в саду, она знала, что Эдвард первым делом зайдет именно туда. И там, под ветвями апельсиновых деревьев и перезревших абрикосов он попросил ее руки. Эдвард стоял на одном колене в траве, лицо его обвивала белая простыня, а он ничего не замечал, только держал ее руку в своей и улыбался, так смиренно, так мягко, и Аньеза сказала «да». Она ни минуты не сомневалась в своем решении, не думала о том, чтобы отказать — Эдвард стал ее судьбой с того самого момента, как она увидела его на той танцевальной площадке.
