— Учитывая, что мы с Фарбером заблудились всего три раза за день, то, наверное, в положительном, сэр.

— Ничего страшного, сэр. — уверенно заявила Дафни. — Еще несколько дней под моим чутким руководством, и она станет настоящим местным жителем.

— Не сомневаюсь. Так, мисс Кру, вам попалась тема про скульптуры раннего Возрождения. Устраивает?

Дафни кивнула, а когда мистер Гилберт отвернулся за журналом, несколько раз подпрыгнула на месте.

— Конечно, сэр. Спасибо. Обещаю, что на этот раз все выполню вовремя.

— Верю от всей души.

— До свидания, сэр.

Дафни была почти уже у двери, как вдруг толкнула Мадаленну в бок и задумчиво посмотрела на преподавателя. Мадаленна настороженно отодвинулась от нее в сторону и подозрительно посмотрела на слишком хитрое лицо своей приятельницы. Дафни была хорошей девушкой, но временами ее поступки были такими иррациональными, что она не могла предугадать ее дальнейшие слова.

— Мисс Кру? Что-то случилось?

— Нет, сэр. Просто вам действительно больше идет, когда вы улыбаетесь.

Мадаленне захотелось резко присесть, и она судорожно ухватилась за этажерку. Бюст французского поэта поехал в сторону, и мистер Гилберт едва успел его подхватить. Он улыбался, но не смущенно, а так, как если бы непослушный ребенок вдруг выпалил бы что-нибудь крайне забавное.

— Мисс Стоунбрук, я понимаю, что вы не любите французскую богему, но пожалейте голову бедного Шарля, бедняге и так пришлось слишком тяжело. — в его глазах прыгали лукавые огоньки. — Благодарю вас за комплимент, мисс Кру.

— О, это не мои слова, сэр, хоть я и полностью с ними согласна. — Мадаленна почувствовала, как кровь прилила к ее шеи и щекам, и ей показалось, что она сейчас упадет прямо тут. — Это слова моего очень хорошего друга.

— Вот как? Тогда мне стоит поблагодарить вашего таинственного хорошего друга.

— Несомненно. Я передам ей это, сэр. — и весело сверкнув глазами Мадаленне, Дафни выбежала за дверь.

— Милая девушка. — произнес Эйдин, когда входная дверь хлопнула. — Что ж, теперь к вам, мисс Стоунбрук? Как вы думаете, что попадется вам на колесе фортуны?

Мадаленна отошла к окну; там гулял свежий воздух, и осенний ветер приятно обдувал разгоряченные щеки. Да, теперь она понимала, как чувствовала себя Дафни, когда она при ней заговорила о Марке. Но ведь ее приятельница была влюблена, испуганно подумала Мадаленна, а ее сердце было отдано навеки цветам и семье. И даже если там и было когда-то место, то сейчас все было наглухо закрыто, а ключи выброшены.

— Я доверяю вашей счастливой руке, сэр. — ее голос немного дрогнул, и мистер Гилберт настороженно на нее взглянул.

— Вы так доверяете судьбе?

— В подобных вопросах — да.

— Мисс Стоунбрук, может быть вы присядете? — он неожиданно оказался рядом, и она едва не отшатнулась. — Или вам налить воды?

— Все хорошо, сэр, это просто усталость. Новый дом, новое хозяйство. Ко всему нужно привыкать.

Она все-таки подошла к ближайшему стулу, но прежде чем присесть, Эйдин пододвинул его поближе к столу, и на этот раз его улыбка была такой ободряющей, что Мадаленне стало больно от такого проявления заботы. Это был обычный жест хорошо воспитанного человека, но от этого в ее душе что-то со скрежетом поворачивалось, и ей становилось страшно.

— Ну тогда сейчас решим. — Эйдин встал из-за стола, подошел к полкам и почти исчез за кучкой бумаг. — Постараемся найти вам что-нибудь особенное.

Мадаленна терпеливо ждала, когда преподаватель вынырнет обратно; вокруг нее высились горы диссертаций, все они были с именем «профессор искусствоведения мистер Эйдин Гилберт», и вдруг заметила на краю стола небольшую фотографию в рамке. На ней был изображен красивый мужчина, чем-то похожий на мистера Гилберта, только глаза смотрели не так иронично, а улыбка была более грустной. Наверное, это был тот самый брат, и Мадаленне стало вдруг неудобно, словно она подсмотрела в чужое окно. Это была чужая тоска, чужая семья, и она не имела права туда вторгаться.

— Это Джеймс. — прозвучало за ее спиной. — Фотография была сделана за год до… — Эйдин смешался и подошел поближе к ее стулу.

— Ваш брат очень красивый, мистер Гилберт.

— Вы хотели сказать, был красивым? — улыбка вышла печальной, но Мадаленна покачала головой.

— Все они живы, пока о них помнят. По-настоящему человек исчезает только тогда, когда никто не может сказать о нем ни слова.

— Но воспоминания приносят нам боль, не так ли? — он повторил ее же слова; когда-то, в солнечном августе она сердито это произнесла, а он запомнил.

— Возможно, но ведь благодаря этому мы чувствуем себя живыми. И только от нас зависит, сможем ли направить эту боль в нужное русло.

Мистер Гилберт вдруг подошел поближе и внимательно посмотрел на нее. Мадаленна думала, что она сможет спокойно выдержать этот взгляд, но там внезапно появилось что-то новое — какое-то особенное тепло, что-то похожее на заботу, и она поняла, что не может сдержать улыбки. Мадаленна отвернулась к стене и принялась внимательно разглядывать висевшие картины, где-то в глубине она заметила даже пару пейзажей.

— Знаете, мисс Стоунбрук, мы с вами могли бы стать отличными чревовещателями. — усмехнулся он. — Один бы говорил слова, а другой не раскрывал губ.

— Полагаю, шоу имело бы успех.

Они рассмеялись, и Эйдин снова присел за стол.

— Признаюсь честно, иногда меня пугает ваша подобная мудрость. — признался он, складывая листы бумаги. — Вы слишком молоды для подобных мыслей.

— Это завуалированное обесценивание моих способностей?

— Ни в коем случае! — он махнул руками. — Обычное восхищение и удивление.

— Ну, кто-то становится счастливым, а кто-то мудрым. — Мадаленна заерзала в кресле и посмотрела на часы — было уже семь вечера.

— А вам удастся и то, и то. Я уверен. — тихо закончил Эйдин, и снова тепло закутало Мадаленну в мягкое покрывало. — Что ж, ваша тема будет не совсем обычной, мисс Стоунбрук. Даже можно сказать, трудной.

— Я готова.

— «Женский портрет в прерафаэлитизме».

Карандаш замер в руках Мадаленны, и она разочарованно посмотрела на профессора — тот заговорщически улыбался. Не то чтобы она не любила творчество Россети и Коллинса, но копия всегда была хуже оригинала, и она не смогла сдержать огорченного вздоха. Лучше было бы, конечно, если бы она написала о Да Винчи или о скульптуре Пьяти, но она сама решила положиться на счастливую судьбу.

— Побольше энтузиазма, мисс Стоунбрук, это не такая уж и плохая тема.

— Конечно, сэр. Просто хотелось написать о настоящем Возрождении, а не о его… подобии.

— Я бы с вами поспорил. — Эйдин подошел к другому стенду и вытащил миниатюру «Весны». — Разумеется, они творили по подобию, но им же удалось создать что-то новое. И потом, вам ли не знать все о канонах женской внешности Возрождения.

Мадаленна непонимающе посмотрела на него, но преподаватель только слегка подвинул лампу и улыбнулся.

— Разве вы не замечали, что у вас средневековый типаж? Большие глаза, прямой нос, рыжие волосы. — он вдруг запнулся и отошел на другой конец комнаты. — У вас средневековая красота прекрасной дамы.

— Спасибо, сэр, — пробормотала Мадаленна. — Однако сейчас, боюсь, это не так востребованно.

— Ну, не скажите, классика всегда в моде.

Мадаленна почувствовала, как ко всему прочему у нее покраснели еще и уши. Ей никогда не говорили таких приятных слов. Джон, конечно, отвешивал ей комплименты, но все они были такими банальными и скучными, что она их даже не улавливала, а сейчас; это было ни на что непохоже. Довольно, одернула Мадаленна себя, она пришла сюда не для того, чтобы слушать красивые слова. Поправить костюм и взять сумку было делом времени, и она уже подошла к двери, как та вдруг распахнулась, и на пороге появилась миссис Гилберт. Мадаленне вдруг стало неприятно при мысли, что она Линда могла что-то услышать.

— О, мисс Стоунбрук, — улыбнулась она, будто вчерашнего разговора и не было. — Рада вас снова видеть. Здравствуй, дорогой.