— Ты имеешь в виду сейчас? — оживился Джон, и Мадаленна поняла, что она вступила на ложный путь. — Ты хочешь сказать, что мне стоит подождать?

— Нет, Джон, я хочу сказать, что тебе стоит посмотреть на кого-то еще.

— Но мне нужна только ты! — воскликнул он и прижал ее руку к своей щеке. — Мадаленна, я влюблен в тебя!

«Или в мое наследство.»

— Джон, я полагаю, в тебе сейчас говорит твоя горячность.

— Ну да, — он беспечно кивнул. — Я молод, ты молода, что нам мешает стать счастливыми?

— Я не люблю тебя.

Мадаленна сказала это спокойно и только позже поняла, что должна была добавить своему голосу хоть сколько-то муки, страдания. Но тогда это было бы вранье, и вряд ли это звучало бы правдоподобно. Хотя, возможно, Джон смог бы проглотить эту ложь и не выглядел так несчастно. На какое-то время Мадаленна даже пожалела о своих словах, особенно когда он опустился на ступеньку и понурился. Но потом он вскинул голову, и злые огоньки мелькнули где-то глубоко. Она поняла, что была уязвлена только его гордость, и больше ничего. Значит, Мадаленна все сделала верно.

— Тогда кого ты любишь?

— Никого, Джон. Мне сейчас не до этого.

Но Джон не сдавался; его лицо подернулось судорогой, и злая улыбка растянулась на красивых губах. Он был очень красивым, этот Джон, отстраненно подумала Мадаленна, и мало к кому она относилась с таким равнодушием.

— Нет, ты кого-то любишь. — уперто повторил он. — Наверное, это один из твоих профессоров, да? Ну, конечно, благородный рыцарь, который спас бедную лошадку… Очень романтично!

— Достаточно, Джон. — оборвала его Мадаленна. — Я сказала тебе правду, но если бы и любила, то не была бы обязана тебе об этом рассказывать. Это мое личное дело. Как ты заметил, я молода и могу быть с кем хочу.

— Но такими темпами останешься старой девой!

— Спасибо за комплимент, Джон. — сухо ответила она, хотя больше всего ей хотелось рассмеяться. — Меня это не пугает.

— И что ты будешь делать?

— Все, что захочу. К счастью, у меня на это есть право.

— Мадаленна, — после долгой паузы снова начал Джон. — Но ведь могут быть браки по дружбе, ты же сама знаешь!

«Но ведь ты мне даже и не друг!»

— Знаю, Джон, но я не хочу тебя обманывать.

— Но только подумай, — он все никак не унимался. — Как бы этому браку была бы рада твоя бабушка.

Терпение Мадаленны лопнуло, и крепкая броня изо льда и камня треснула, и что-то горячее подняло наверх всю ее ярость и понесло за собой.

— Именно! — крикнула она. — И от этого только хуже!

Джон хотел что-то возразить в ответ, но от очередного спора ее спасли медленные шаги по лестнице. Джон быстро встал со ступеней и пересел обратно на диван, а Мадаленна постаралась придать лицу более-менее бесстрастное выражение. Послышался шелест платья, и Мадаленна увидела Аньезу. Она все еще была немного бледноватой и спускалась, держась рукой за перилла, потому что ее немного мотало, но с лица ушла эта вымученная судорога боли, и Мадаленне стало немного легче. Одной проблемой меньше. Миссис Стоунбрук не сразу заметила Джона, и сначала поцеловала дочь в щеку.

— О, у нас гость, — улыбнулась Аньеза и подняла повыше воротник халата. — Может быть чаю?

— Спасибо, миссис Стоунбрук. — нагло улыбнулся Джон.

А Мадаленна чуть не задохнулась от подобного нахальства. И вот за этого «милого мальчика» Бабушка хотела выдать ее замуж! Да этого молодого человека с трудом можно было выгнать за порог, так основательно он обосновался в кресле. Аньеза недоуменно посмотрела на дочь, но у той на лице было написано все, что она испытывала к своему бывшему другу.

— Вообще-то, Джон уходит. — Мадаленна резко отодвинула кресло, и Джон чуть не упал. — Он приходил навестить нас.

— Я приходил поговорить о нечто важном, миссис Стоунбрук. — перебил ее Джон, и Аньеза нахмурилась. — О нечто личном.

— В таком случае, — мама подошла к входной двери. — Может быть мне стоит…

— Не уходи! — прошептала Мадаленна. — Не оставляй меня с ним.

— Может быть, тебе стоит прийти попозже? — Аньеза подмигнула ей. — Мадаленна очень устала после приема, мы неделю не могли спокойно посидеть и поговорить.

— Миссис Стоунбрук, тогда я бы хотел поговорить лично с вами! — воскликнул Джон и улыбнулся Мадаленне.

Но той было не до улыбок. Она все никак не могла понять, сама ли она сотворила такого монстра своими краткими улыбками и недолгими прогулками до города, или Джон всегда был таким, только вот она сама этого никак не замечала. Мадаленна могла поверить, что он действительно хотел на ней жениться, могла предположить, что она ему нравилась, но Джон ее не уважал — в этом сомнений не было, и от этого ее еще сильнее отвратило от мысли, что этоот человек когда-то мог стать ее мужем.

Аньеза застыла около двери, пытаясь понять, как вежливо и настойчиво попросить непрошенного гостя уйти, когда раздалось вежливое покашливание, и в комнату вплыл Фарбер с конвертом в руках. Мадаленна внутренне возликовала.

— Мадам, прошу прощения, вам телеграмма от сэра Стоунбрука.

Мама побледнела, но Мадаленна едва не воскликнула от счастья. Говорят, что телеграммы обычно приносили плохие вести, но Мадаленна знала, что эта весточка будет исключением. Отец; он едет, и, значит, через несколько дней она сможет почувствовать знакомый запах шерстяного пиджака и табака, она сможет его обнять и помолчать. С отцом всегда молчалось хорошо. В тишине они рассказывали друг другу то, что не могли передать на словах. Мадаленне было жаль, искренне жаль, что она не упредила маму — Аньеза всегда жутко боялась телеграмм, но таковой была просьба отца. Совесть немного тыкала ее в бок, но она знала, что та сразу уймется, когда мама прочтет короткое предложение, а потом радостно посмотрит на нее. Так и произошло. Аньеза обняла Мадаленну, и снова английскую речь заменил ее родной напевный язык. Джон был лишним в этой семейной пасторали, и он сконфуженно попятился к выходу.

— Мадаленна, — начал он, но Фарбер предстал перед ним и загородил собой мать и дочь.

— Позволите вас проводить, сэр?

Джон хотел что-то сказать в ответ, но дворецкий распахнул дверь и застыл около, всем видом показывая, что гостю неплохо бы уйти. Джон потоптался на месте, а потом резко повернулся и вышел вон. Мадаленне было все равно. После него в воздухе остался висеть аромат кричащего одеколона, и она наморщила нос.

— Надо бы проветрить.

— Милая, он приезжает. — Аньеза изо всех сил держалась степенно, но дочь знала, что той больше всего хотелось запрыгать на месте. — Слава богу! Я уж думала, его там съели какие-нибудь дикари.

— Мама, он же в Египте, а не в Африке. — Мадаленна улыбнулась и поправила нить жемчуга на шее матери.

— Хорошо, не дикари, а какие-нибудь злые духи. Помнишь, ту экспедицию в двадцатых? — мама нахмурилась и потерла лоб. — На пирамиде было написано не входить, а бедный археолог не послушался, и его настигло злое пророчество.

— Конечно. Конечно, во всем виновато злое пророчество, а не обычная лихорадка. Отличное объяснение.

— Лихорадка? — Аньеза взволнованно посмотрела на дочь, и Мадаленна поняла, что дала новый повод для тревоги. — А ведь и правда! Боги, а что если с ним что-то не так? — она заметалась по комнате, все сильнее сжимая голову. — Ведь он правда мог что-то там подхватить, а мне и не написать.

Мадаленна приобняла маму и подвела ее к дивану. У миссис Стоунбрук только закончился очередной приступ мигрени, и вовсе не хотелось снова видеть ее обессиленной, лежащей на кровати, и такой бледной-бледной, что становилось страшно.

— Мама, все нормально. — тихо сказала Мадаленна. — С отцом все в порядке. Он скоро будет здесь, и ты сама в этом убедишься. Все хорошо.

— Но ты же знаешь своего отца. — возразила Аньеза. — Он мог заболеть и вбить себе в голову не волновать меня.

— В этот раз все нормально.

— Откуда такая уверенность?

Аньеза внимательно посмотрела на дочь, и та отвернулась к стене — на персиковом камне был высечен красивый барельеф.