— Это может подождать до утра, Джон, я уверена.
— Нет, не может. — твердо произнес он. — Решается моя судьба, Мадаленна.
Внутри неприятно затянуло, и она подозрительно взглянула на него. Может быть он снова решил ее куда-то пригласить, или еще чего хуже — только бы он не пришел просить ее руки и сердца. Мадаленна начала бормотать про себя спасительную молитву, но поняла, что слова вырвались из нее вслух, и Джон недоуменно смотрел на нее. Он протянул к ней руку, и она села на диван, поодаль от него. Джон подсел поближе, но Мадаленна снова отодвинулась, и он наконец оставил все попытки оказаться рядом с ней.
— Мадаленна, на скачках я повел себя как идиот. Я даже не довез тебя до дома, не позвонил, не спросил, как ты.
— Ничего страшного, Джон. Как видишь, все хорошо.
— Да, но тебе, наверное, пришлось добираться по жаркому полю… — не отступал Джон. — Я был не джентльменом.
— Не стоит, Джон, все хорошо. Меня довез мой знакомый. — воспоминание о приятной поездке возникло неожиданно, и она едва не улыбнулась. — Все хорошо, Джон.
— Знакомый? — он был явно изумлен. — Какой знакомый?
— Профессор из университета.
— А, мистер Лойтон. — в его голосе было явно слышно облегчение. — Я его помню.
— Нет, не мистер Лойтон. Мистер Гилберт.
На лице Джона быстро сменялись эмоции. Сначала там показалось недоумение, потом проявилось изумление, а после проступило тщательно скрываемое раздражение. Он не мог помнить его имени, но что-то знакомое ему чудилось, Мадаленна была в этом уверена. В конце концов Джона озарило, и пришло время открытому негодованию.
— А, это тот пижон в сером костюме. Как же, я его помню. Разве ты с ним знакома?
— Он преподаватель в нашей группе. И он не пижон, а достойный человек. — она сама удивилась твердости своего голоса.
— Вот как? — ехидно протянул Джон.
— Да. — она резко повернулась к нему. — И если ты забыл, именно он помог спасти лошадь.
Упоминание о лошади возымело эффект, и Джон смущенно замолчал. Но всего на несколько секунд. Он переменился в лице, и когда он заговорил, его голос стал отчего-то ниже, будто его сто-то снедало, и он никак не мог выразить своих чувств. Представление было настолько фальшивым, что Мадаленне было уже не смешно.
— Да, конечно, я помню… Я повел себя очень глупо.
— Джон, — она выдернула руку. — Я все понимаю и давно простила тебя, но сейчас уже достаточно поздно, и мне кажется, тебе стоит пойти домой.
Она уже встала, как Джон воскликнул, и ей пришлось остановиться. В случае чего ее друга придется провожать до двери самостоятельно; Полли была рядом с бабушкой, мамина мигрень никак не могла так быстро закончиться, а Фарбер по обыкновению был во дворе с собакой. Мадаленне стало внезапно неуютно, и она резко почувствовала душный запах одеколона Джона.
— Мадаленна, пожалуйста, дай мне еще немного времени! Я не задержу тебя надолго, мне просто надо тебе сказать очень важную вещь.
Вместе с мольбой во взгляде появилось что-то новое, решительное и упертое. Мадаленна вспомнила его хвастливые рассказы о том, как он уговаривал всех и вся и решила сделать шаг назад. В конце концов, к тому времени, как он завершил бы свой монолог, мог прийти Фарбер, и тогда она поручила бы Джона заботам дворецкого.
— Хорошо, я слушаю.
— Может быть присядем? — он кивнул головой в сторону большого кресла.
— Лучше постоим. Я слушаю, Джон.
Мадаленна надеялась, что холод в ее голосе сделает свое дело, и он поймет, что ей не до пылких признаний и удалится восвояси, но Джон наотрез отказалась понимать намеки и снова попытался взять ее руку в свою.
— Мадаленна, — начал он. — Мы давно знаем друг друга. Еще тогда, когда нам с тобой было по десять лет мы с тобой дружили, так ведь?
Это была не дружба, скорее просто знакомство; они махали друг другу рукой и здоровались — этим все и ограничивалось, но Мадаленна сочла за лучшее не спорить. Она кивнула головой, и Джон просиял.
— Я всегда считал тебя самой умной девушкой, Мадаленна. И самой красивой.
А вот это была уже откровенная ложь. Мадаленна прекрасно знала, что об ее внешности говорили в школе, какими прозвищами ее награждали, и Джон ни разу не заступился за нее, ни разу не оборвал ее обидчиков, и даже несколько раз, она это видела, смеялся вместе с ними над очердной идиотской шуткой.
— Спасибо за комплимент, Джон, но я что-то не припомню, чтобы ты считал меня самой красивой. Если мне не изменяет память, вы с Эдди Маккинтошем смеялись над моими волосами.
— Это потому, — вымученно улыбнулся Джон. — Что я всегда стеснялся тебя, Мадаленна. Стеснялся своих чувств к тебе…
— О, вот как. Понимаю. Погоди, Джон, — она отпрянула от него; до нее внезапно дошел смысл последней фразы. — Что ты имеешь в виду под чувствами?
— Мадаленна, ты мой хороший друг…
— И ты, Джон, всегда был моим хорошим знакомым, — перебила его Мадаленна, не давая ему опомниться. — Я была рада нашему знакомству, и считала, что это то приятельство, которым стоит дорожить.
— О, я знал. — театрально усмехнулся Джон. — Я знал, что ты никогда не будешь чувствовать ничего, кроме этого дурацкого расположения, но я надеялся, что все может перемениться, и ты ощутишь то же самое, что и я.
— Ощущу что?
— Мадаленна, — он приблизился к ней, и она невольно отшатнулась. — Я люблю тебя. Люблю уже очень давно, но собрался с духом только сейчас. Думаешь почему я так глупо вел себя на скачках? Я видел, как на тебя смотрит этот дурак Майкл, видел, как тебе улыбается этот твой профессор. — он уже нес откровенную чушь. — Мадаленна, я действительно ревновал и не понимал, что я творю. Единственное оправдание моих поступков — это мои чувства.
Аньеза как-то пыталась поговорить с дочерью о правильном поведении со своими поклонниками, но Мадаленна каждый раз брыкалась и говорила, что ей это ненужно. Однако мама все равно успевала сказать хоть какие-то обрывки, и сейчас Мадаленна радовалась, что хоть что-то запомнила и сильно жалела, что не послушала остальное. Джон не открыл ей секрета. Она знала о том, что он относится к ней не к как другу, но всяческим образом старалась не обращать на это внимания и не поощрять подобного поведения — цветы она отдавала мистеру Смитону, конфеты делила пополам с ним же, а от прогулок под луной и вовсе отказывалась. Мадаленна знала, что не любит его и никогда не захочет полюбить. И несмотря на то, что признала она это относительно недавно, понимала свои чувства достаточно давно, ровно с того момента, как он впервые отвесил ей комплимент. Самым главным камнем преткновения было то, что Мадаленна не верила в его чувства. Она честно смотрела на себя в зеркало, знала свой характер и понимала, что воспылать к ней любовью очень и очень сложно. А Джон часто заглядывался на других девушек, и рассказы о его похождениях множились изо дня в день. Мадаленна удерживала его на расстоянии и старалась ничем не выказать несуществующего расположения — одна ее неосторожная улыбка чуть не дала ему права на поцелуй. Но Джон не сдавался — ухаживал за ней, был мил с Хильдой, и подозрения Мадаленны только усиливались. Жениться на наследнице огромного состояния — это действительно удача, да к тому же Бабушка, скрепя зубами, обещала отдать в пользование дом в Лондоне. Определенно, искус был велик.
— Джон, я боюсь, ты не совсем понимаешь, о чем говоришь. — примирительно начала Мадаленна; она пыталась вспомнить, что говорила Аньеза про мягкий отказ от предложения. — Я очень рада, что ты решился на такой ответственный шаг, но, боюсь, ты выбрал для этого неправильного человека.
— Мадаленна!
— Погоди, дай мне сказать. — она расправила платье и оперлась на перилла. — Джон, я не та, кто тебе нужна. Ты не найдешь счастья со мной. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Из всех вариантов отказа она выбрала самый сложный — честность.
— Я не понимаю, — возразил было Джон, но Мадаленна мотнула головой.
— Сейчас поймешь, только дай мне объяснить. Джон, ты был мне хорошим приятелем, мы прекрасно общались с тобой, но я никогда не думала о том, чтобы выйти замуж. — он растерянно смотрел на нее, и, несмотря на отсутствие сочувствия, она подумала, как можно смягчить удар. — Обстоятельства в моей семье не могут мне позволить все бросить и уйти в другую семью.
