— Тогда я вынужден попрощаться. — неровная тень от уличного фонаря изобразила на ее лице сожаление. — Нужно успеть добраться до Лондона, пока мост не закрыли.
— Что ж, тогда до свидания.
Она протянула руку для пожатия, и он крепко пожал ее в ответ.
— Должен сказать, что я был несправедлив к вашему сочинению. — она изумленно посмотрела на него. — Может быть я и не имел права так говорить о нем, но…
— Сэр, — осторожно прервала его Мадаленна. — В первую очередь вы наш преподаватель, и ваша критика была обоснована.
— В таком случае, нам пригодится первая часть цитаты «Разделяй и властвуй». Согласны?
Ее улыбка была ответом, и Эйдин почувствовал, как на сердце у него полегчало. Он был рад этому знакомству, этому приятельству. Искренне рад.
— До свидания, мисс Стоунбрук.
— До свидания, сэр.
— Желаю вам долгого терпения и спокойной ночи.
— Боюсь, одно исключает другое.
Гилберт усмехнулся и почти сел в машину, как на дорогу к дому вывалился полупьяный Роберт, отчаянно пытавшийся что-то произнести. Мадаленна отступила назад в темноту, и ему пришлось подойти обратно к дому. Роберт отчаянно пытался кого-то найти, чье-то имя все повисало в воздухе, и они никак не могли, понять, о ком именно он говорит.
— Не волнуйтесь, мисс Стоунбрук. В таком состоянии он почти безобиден. Единственный урон, который вы можете понести — две-три разбитые вазочки.
— Надо позвать горничную.
— Эйдин! — наконец выговорил Роберт и упал в объятия приятеля. — Дорогой мой, наконец-то я тебя нашел!
— Ну вот, а говорили не друг. — пробурчала Мадаленна.
— Помилуйте, мисс Стоунбрук! — воскликнул Гилберт; он едва удерживал Роберта. — В таком состоянии для него друг каждый, кто сможет его удержать. Роберт! Роберт, чтоб тебя! Прошу прощения, мисс Стоунбрук, само вырвалось. Роберт, да очнись ты наконец!
И в этом свете вращалась его дочь! Нет, решено, ни в какой клуб он не поедет, зато будет ждать свое семейство дома для важной беседы. Никаких приемов, никаких раутов, никаких концертов, все равно у всего этого один итог — дорогой костюм валяется в ближней канаве.
— Эйдин, пожалуйста! — жалобно протянул Роберт. — Пожалуйста… Довези меня до дома…
— Этого еще не хватало! — рассердился Эйдин и слегка встряхнул своего приятеля. — Я тебе такси? Мисс Стоунбрук, — Мадаленна все еще стояла на пороге дома и наблюдала за всем из-за дерева. — Идите лучше домой. Вам не стоит такое видеть. Да и слышать.
— Я бы с радостью, но если ему станет плохо, мне нужно будет вызвать врача.
— Поверьте, этому ничего не сделается. Роберт!
— Но… Дело в том… Что я уже отослал шофера… Мисс Стоунбрук! — внезапно встрепенулся Роберт и попытался вывернуться из хватки Эйдина. — Мадаленна! Я вспомнил! Мадаленна!
Если она и была напугана, то вида не показала. Она вышла из своей тени и теперь стояла под фонарем, как серебристый призрак — суровая и строгая.
— Я… — Роберт опасливо покосился в сторону Эйдина и моргнул. — Ваш отец замечательный парень! Отличный! Да… Знаете, мы с ним так много общались… Ну тогда…
— Я очень рада, мистер Сандерс.
— В общем, я… Прошу… Чего же я прошу? — он меланхолически посмотрел на свои брюки и стукнул себя по лбу. — Точно! Я прошу у вас прощения! Я… не должен был… Ну, вы поняли.
— Поняла, мистер Сандерс. До свидания.
— Позволите ручку поцеловать? — пьяно улыбнулся Роберт, и Эйдин подтащил его к двери в машину.
— Довольно. До свидания, мисс Стоунбрук. Попрощайтесь, пожалуйста, за меня с вашей мамой. Как видите, у меня особо драгоценный груз.
— Конечно. До свидания, сэр. Хорошей дороги. И терпения. — донеслось до него, когда он уже закрыл дверь машины.
— Вы украли мою фразу.
Он знал, что Мадаленна улыбнулась.
— Спасибо, что вы пришли, мистер Гилберт.
— Спасибо вам за замечательный вечер.
Эйдин улыбнулся и махнул рукой в темноту. Серебряная фигура виделась где-то вдали, когда он завел мотор, и машина тихо заскользила по гравию. Пьяный товарищ, которого он в сущности и не знал, уже тихо сопел, и огни Портсмута становились все ближе. Боги, он же даже не знает, где живет этот Роберт, пронеслось в голове. Но вместо досады захотелось рассмеяться. Давно он уже не бывал на приемах. Но этот; этот должен был стать первым, откуда ему не хотелось уходить. Эйдин оглянулся еще раз; иррациональное желание увидеть мягкие огни потайного сада и серебристую фигуру в жемчужном платье затаилось в нем где-то глубоко, но он резко отвернулся, надавил на газ и ехал уже до самого Лондона не оборачиваясь.
Комментарий к Глава 12
буду очень благодарна вашим комментариям).
========== Глава 13 ==========
— Мисс Мадаленна, пожалуйста, спуститесь вниз. Вас там ждут. — в приоткрытой двери показалась голова Полли, и Мадаленна неохотно разогнула спину.
Дело было уже вечером. Последние гости после приема, умудрившиеся задержаться в доме на целую неделю, наконец были выпровожены вежливыми стараниями Фарбера, и весь особняк был погружен в тихое и безмолвное спокойствие. Даже Бабушка, вечно стонавшая, что они живут слишком одиноко, отменила приглашения на все ближайшие воскресенья месяца, и даже попросила, чтобы в октябре из посторонних к ней заезжал исключительно доктор. И теперь гость. Поздно вечером. Мадаленна недовольно разгладила подол платья и выглянула в коридор. Полли все еще была там, и нервно теребила передник. Значит, гость был особенным, и бедная старая горничная волновалась, как бы он не нарушил личный покой Старой Хозяйки.
— Полли, кто пришел? Какой гость? Бабушка же не хотела никого видеть.
— Да, мисс. — прошептала Полли; после бурной недели Аньеза лежала с мигренью в своей спальне. — Но он пришел в ваше крыло, мисс.
— А кто он? — так же шепотом спросила Мадаленна. — Мы же никого не приглашали, Полли.
— Это, мисс… — начала и замялась горничная. — Мисс, он попросил не называть своего имени, мистер… Он боится, что потерял вашу дружбу, мисс.
Потерял дружбу, мистер… Это должен был быть Джон. Конечно, кто кроме него мог еще прийти так поздно сюда. К тому же больше друзей у нее здесь и не было. Ей показалось, что она даже слышит знакомое сопение и неловкое перетаптывание с ноги на ногу. Но спускаться к Джону совсем не хотелось. Они не виделись с того дня, как она ушла со скачек, и Джон не звонил, не заходил, а она не настаивала. Что-то сломалось с того дня в ее отношении к нему, и каждый раз, когда она пыталась оправдать его поведение, перед ее глазами вставало его холодное, безжалостное лицо, а потом она слышала предсмертный хрип коня. Пятнышко поправлялась, мистер Гилберт сказала, что ее перевели даже в особую конюшню, но каждое известие только усугубляло ужас от поступка ее бывшего друга. Мадаленна замерла на лестнице и поглядела вниз. Там стоял Джон, в коричневом пиджаке и огромном букетом цветов. Обычно они встречались в парадных комнатах, под строгим надзором бабушки и ее сладкими речами в адрес «милого мальчика», но сегодня он смог как-то пробраться в семейные покои, и от этого стены секретного домика будто бы съежились. Сюда редко проникал посторонний, даже Хильда предпочитала не пересекать линию и всегда оставалась в холле — там, в тех теплых комнатах ей все еще чудилось дыхание ненавистного мужа и его заливистый смех. Мадаленна и Аньеза всегда обитали тут, подальше от холодного шелка и грозного голоса Бабушки. Они жили там и никого не пускали внутрь.
Мадаленна спустилась на одну ступеньку.
Но мистер Гилберт оказался исключением. Он все же пришел на прием, и Мадаленна бежала от каждого взгляда, от каждого слова, только чтобы не рассмотреть за вежливостью и улыбкой разочарование, или что еще хуже — жалость. Мадаленна могла стерпеть первое; Хильда научила ее забывать о тех людях, которых она расстраивала: они уходили — таков исход был неизбежен. Она могла бы смириться, если бы мистер Гилберт облил ее холодом сухого приветствия и ушел бы навсегда. Подобный поступок не удивил бы ее, все ее близкие всегда уходили, повторяла про себя Мадаленна, и не возвращались. Но жалость; такого она никогда не терпела. Мадаленна тогда сама выстроила высокую ледяную стену и обмотала ее железными цепями, чтобы та больше никогда не раскололась. Никто не имел права ее жалеть, ни один человек не мог окинуть ее сочувствующим взглядом и потрепать по плечу. И она была уже готова достать лопату и строить стену, как вдруг вместо презрительной жалости она увидела дружескую улыбку, и ее хороший знакомый с чувством пожал ей руку. Он все понял. Ей и слова не пришлось говорить, как в его глазах она все прочитала: он знал, что они с матерью лишние на этом фальшивом празднике жизни, он знал, что они не принадлежат к этому кругу, он понимал, почему она так не хотела его приглашать в это отвратительное золото, бархат и дерево, казавшееся темным гробом. Мистер Гилберт все прекрасно понял, и внезапно ее душа со всей силой потянулась к этому доброму и хорошему человеку.
