— Я не слышала, как вы вошли, все занималась счетами. — Мадаленна тоже присела за стол, и Гилберт увидел вокруг разложенные бумажки, и везде были длинные столбцы цифр. — Вы не будете возражать, если я продолжу?

— О, нет, нисколько! Я тот гость, которого совсем не нужно развлекать.

Мадаленна сдержанно улыбнулась, и острый карандаш снова быстро заскакал по серой бумаге. Эйдин старался не смотреть, и сосредоточиться на чтении книги, которую с позволения он взял, но все истории перестали быть интересными в сравнении с процессом ведения хозяйства. Какие-то цифры Мадаленна подчеркивала, какие-то обводила красным мягким карандашом, и в конце каждой страницы подводился неумолимый итог — столько-то столько-то потрачено за целую неделю, столько-то осталось в остатке. Это было неприлично — подглядывать в чужой листок, но Эйдин и сам бы не мог объяснить, почему его так тянуло наблюдать за этим простым занятием. Линда обычно этим не занималась, все отдавала на откуп управляющего, а ему редко когда удавалось заглянуть в бухгалтерские книги. Но вот эти карандаши, вот эта серая нелинованная бумага, подсчеты на красных полях — все это напоминало о том доме, которого он лишился давным-давно, но на этот раз боли не было. Была только одна сладкая тоска, и на какой-то момент ему показалось, что он почувствовал аромат маминых духов. Но того дома уже не было, все кануло в Лету — стоило это признать и распрощаться с прекрасными призраками прошлого раз и навсегда. Так он и сделает. Гилберт кивнул и дал очередное обещание, которое он нарушал в который раз. «Страдания юного Вертера» — надо было все-таки сосредоточиться на книге. А Мадаленна будто и не видела, что за ней наблюдают. Лицо у нее сделалось серьезным, похожее на то, с каким она сидела на лекциях, однако в те минуты он мог увидеть интерес в ее глазах, а сейчас там не было ничего, кроме сосредоточения и старания не пропустить ни одной цифры. Рука ее подпирала щеку, и брови то поднимались, то опускались — ни одна цифра не уходила от ее внимания. «Как счастлив я, что уехал!» Эйдин открыл первую главу, и на какое-то время комната погрузилась в полную тишину, изредка только скрипел карандаш, и шуршала страница. Из сада долетали звуки оркестра, тот перешёл на что-то более лирическое, и сейчас там играли вальс. Ему было спокойно. Тишина не давила и не пробуждала той страшной тоски, от которой ему не было спасения в своих родных стенах. В своем доме он бежал от тишины, потому что она хранила в себе воспоминания, и как только он оставался один, те наскакивала на него и окружали болезненной стеной. Но тут; он даже толком не понимал, в чем было дело — в абажуре ли, который мягко отбрасывал тени на красноватый пол, на жаркий камин, от которого тепло накатывало волнами, или от слабого аромата вербены, не раздражающего, а приятного, свежего, — но все его удерживало тут, в этом доме внутри другого дома. Здесь было хорошо, здесь жила семья.

— Готово. — выдохнула Мадаленна и отодвинула карандаш с бумагой. — Вы любите Гете?

— Очень, а вы? — она едва заметно сморщилась, и Эйдин все понял без слов. — Я так понимаю, снова будет спор?

— Нет. — Мадаленна спокойно покачала головой. — Я уважаю его гения, восхваляю его талант, но к его творчеству равнодушна. Впрочем, — завязка фартука задумчиво дернулась. — Может быть, со временем я стану лучше его понимать.

— Некоторых авторов и нужно открывать только со временем.

Они снова замолчали, и в открытое окно вдруг залетел легкий ветер. Он гнался с запада и нес за собой настоящую осень — с поздними рассветами и багряным листопадом, но впервые за долго время он не чувствовал увязающей горечи. Может быть, только легкую тоску по тому, что было, но куда без этого? Да и кто вообще мог жить все время радуясь, не оглядываясь назад и не размышляя, что было бы если в одну субботу, он не уехал из города или не пошел в булочную? Ветер занес в кухню запах тлеющего костра, горящей травы и, наверное, ему чудилось, запах того пастушьего пирога. Он с удовольствием вздохнул и улыбнулся.

— Прекрасные запахи осени заставляют меня мечтать о том, как бы побыстрее добраться до дома. Вам хорошо, мисс Стоунбрук, вам никуда не надо уходить. Ваш дом — здесь.

Он знал, что говорил верные слова, и что Мадаленна не обидится на него. Она не жила в тех огромных комнатах, где потолка не было видно из-за стеклянных люстр, она обитала тут, в этом поэтичном месте, которое будто бы сошло с очередной картины про ирландские домики, увитые плющом. Мадаленна и не обиделась; она улыбнулась и кивнула.

— Нет, действительно, — он даже встал с места, так запах пирога щекотал его воспоминания. — Откуда так прекрасно пахнет выпечкой?

Мадаленна почему-то привстала со своего места и быстро отошла к плите.

— Сэр, я буду плохой хозяйкой вечера, если не спрошу, вы голодны?

Он замешкался, это было все-таки неприлично — говорить хозяйке вечера о том, что тот не совсем удался, но Мадаленна смотрела так открыто и дружелюбно, что он решился.

— Я буду плохим гостем, если скажу — да?

— Вы будете честным гостем, а в нашей семье это ценят. — она снова исчезла под столом, и он услышал скрежетание крышки от духовки. — Скажу по секрету, я и сама не люблю есть на таких праздниках. Все смотрят на тебя и на твою тарелку, да и подают откровенную гадость…

Эйдина развеселила подобная откровенность, и он не стал сдерживаться. Действительно, для подобного света мисс Стоунбрук был слишком хорошей. Слишком живой, слишком честной, слишком неравнодушной, а эти качества никто не ценил. Вот будь она кокеткой, без перебоя смеющейся, размахивающей из стороны в сторону руками, да, тогда бы ее приняли и наградили бы гордым званием «Королевы Ковент-Гарден». Но такой Мадаленна быть не могла. Он не мог представить на месте сдержанной, искренней улыбки что-то фальшивое и неестественное.

— Возможно, я слишком несправедлива к трудам поваров, — из духовки повеяло жаром. — Ведь все остальные остались вполне довольны…

— Они все залили шампанским и красным вином. — отмахнулся он. — Поверьте, они даже не поняли, что у них было на тарелках.

— Как обидно. — Мадаленна наконец вытащила что-то наружу, и по весу это казалось чем-то тяжелым.

— Вам помочь?

— Нет, — на раскрасневшийся лоб упали непослушные локоны, и она недовольно фыркнула. — Терпеть не могу эту прическу.

— Да что вы, вам идет.

Мададенна критично посмотрела на свое отражение и нахмурилась.

— Благодарю за комплимент.

Эйдин рассмеялся и помог стянуть с большой кастрюли толстый слой фольги. Наивный, он думал, что его страдания закончатся тогда, когда он ушел от надоевшей толпы, но они только начались, стоило ему увидеть прекрасно томленое рагу. Там даже лежал в середине лавровый лист.

— Мисс Стоунбрук, — он умоляюще посмотрел на нее. — Я буду совсем наглым гостем, если попрошу меня накормить.

— Нисколько. — решительно отвергла все сомнения Мадаленна. — Это я была бы плохой хозяйкой, если бы отпустила гостя голодным. Угощайтесь. Только дам вам тарелку и вилку.

— А вы?

— Я не голодна.

— Мисс Стоунбрук, — он подошел к шкафу с посудой. — Считайте своего гостя совсем наглым, но есть эту прелесть один я не собираюсь.

— Сэр…

— И я не приму никаких отговорок.

Он все еще видел ее, бледную, ни на что не обращавшую внимания, за общим столом, и если пробиться в ее душу он не мог, то устранить голод вполне и с удовольствием собирался это сделать.

— Где тарелки?

— Хорошо. — с напускной мрачностью сдалась Мадаленна. — Только садитесь, я сама все достану.

Синие тарелки с глазированными узорами ловко расположились на белой в красную клетку скатерти, и ровно, будто бы она все время занималась подобным, она разложила дымящуюся еду на тарелки. Эйдин засмотрелся на то, как ножи, вилки и куски хлеба быстро замелькали в маленьких руках, и ровно легли рядом с большой кастрюлей. Возвращение в прошлое никогда не было таким приятным, для этого просто оказались нужны верные спутники.