— Мистер Гилберт! Здравствуйте! — Марк широко улыбнулся и усиленно затряс руку профессора. — Я так рад, что вы вернулись!

— Мистер Дженсен, — Гилберт улыбнулся. — Рад, что мне рады. Как мистер Лассинг? Вы его не мучили?

— Ну… — Марк пытался подобрать нужные слова. — Он неплохо читал нам материал, но ваша подача нравится нам куда больше.

— Это все из-за недостатка опыта, поверьте, скоро мистер Лассинг будет отличным преподавателем. Мисс Стоунбрук!

Мадаленна дернулась и ухватила цветок за ветку. Тот опасно наклонился, но она предпочла бы, чтобы тот упал, тогда ей не пришлось бы встречаться лицом к лицу с Гилбертом. Ей почему-то казалось, что встреча в университете будет очень простой — они раскланяются, произнесут приветственные слова, и она равнодушно-спокойно примется записывать лекцию. Во-первых, Мадаленна покраснела, что с ней случалось очень редко. Во-вторых, она закашлялась. В-третьих, она была готова смотреть куда угодно, но только не на Эйдина. Если все будет продолжаться таким образом, то самым логичным будет перейти на агрономический факультет.

— Здравствуйте, мистер Гилберт. — она протянула ему руку, но когда почувствовала знакомое прикосновение, чуть ее не отдернула. — Извините, я вас не видела.

— Я заметил, — он улыбнулся. — Вы были заняты цветком. Кстати, занятный экземпляр!

— Это фикус. — уточнила Мадаленна. — Сухой, между прочим. Вот тут, — она дернула лист и нечаянно оторвала его. — Совсем желтые листья, это никуда не годится.

— Какой кошмар. — она могла поклясться, что он удерживался, чтобы не засмеяться. — Надо будет передать Ботаническому саду, что они не следят за своими цветами.

— Передайте, — кивнула она, сердито смотря в сторону. — У меня есть один знакомый, замечательный садовод…

Мадаленна осеклась, когда поняла, что снова заговорила о мистере Смитоне, как о живом человеке. Сколько должно было пройти дней, месяцев, лет, чтобы понять — теперь его больше не было рядом? Все снова задернулось белой пеленой, и она почувствовала легкое касание. Эйдин осторожно взял из ее рук программку и на немного задержал свою руку в ее. Во взгляде было столько заботы, столько волнения, что Мадаленна почувствовала, как внутри снова стало очень тепло.

— Мистер Гилберт, — затормошил его Марк. — Вы же будете сегодня на вечере? Очень интересно было бы послушать вас о Милане!

— Да, конечно, — Гилберт сложил программку пополам и отдал ее Мадаленне. — Полагаю, мисс Стоунбрук тоже там будет.

— Я постараюсь, сэр.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы пришли, — он внимательно на нее посмотрел, и Мадаленна снова поглядела на фикус. — Думаю, это будет любопытно сравнить впечатления преподавателей и студентов. Как вы думаете?

— Замечательная идея. — буркнула Мадаленна и посильнее сжала в руках пальто. — Извините, сэр, скоро начинается лекция, а я еще совсем к ней не готова.

— Конечно.

Ей следовало успокоиться и держать себя в руках. Мадаленна шла по коридору, не оборачиваясь и не прислушиваясь к знакомому голосу. Речь шла не только о ее чувствах, но и положении Гилберта. Если заметят ее влюбленность, единственное, что она получит — насмешки и возможность на какое-то время стать анекдотом для всего университета, но если кто-то поставит под сомнение профессионализм Гилберта, то его лишат всех званий, и тогда жизнь в Лондоне станет нетерпимой. Мадаленна вдруг застыла на месте. А что если это и был выход — уехать подальше от всей толпы, от всего света; уехать куда-нибудь далеко, в ту же Ирландию и жить там, не заботясь о том, что скажут другие? Она улыбнулась, когда представила неторопливую жизнь с любимым человеком без необходимости все время оправдываться и стараться скрывать свои чувства. Но это было ее желание, а что насчет желания Эйдина? Он же совсем недавно снова увлекся делом своей жизни, он снова нашел смысл в своей работе, как она могла лишить его всего этого? И стал бы он любить ее так же, как любил сейчас, если бы всем пожертвовал ради нее. «Жертвы романтичны только в книгах и кино, в жизни им приходится платить тем, ради кого они совершаются.» — голос матери прозвучал так рядом с ней, что Мадаленна обернулась. Вокруг ходили студенты, и никому дела не было до ее чувств; это успокоило. Она не станет думать об этом сейчас, она сойдет с ума, если будет думать об этом.

Она подошла к двери кабинета, как ее снова окликнули, и она чуть не потянула ручку двери на себя и не исчезла в аудитории. Ей не хотелось ни с кем говорить, не хотелось никого видеть, привычная тревожность снова вернулась к ней, когда Мадаленна вспомнила о той квартире в Лондоне, в которой жил мистер Смитон. Как странно — совсем недавно они справляли там его новоселье, а умирать он уехал в родные теплицы. Она быстро вытерла глаза и повернулась. Перед ней стоял улыбающийся мистер Разерфорд, и она растянула губы в уважительной улыбке.

— Здравствуйте, мисс Стоунбрук. Рад снова вас видеть, как ваше путешествие?

— Спасибо, сэр. — она пожала руку. — Мне очень понравилось, я давно не была в Италии.

— А как вам пинакотека? — к Разерфорду кто-то подошел из студентов, но тот нетерпеливо махнул рукой. — Видели «Тайную вечерю»?

— Да, сэр, видела и была поражена ее великолепием.

— А что вы хотели, великое полотно великого мастера. Впрочем, — профессор нахмурился. — Я был удивлен, когда увидел вас. Ваш отец сказал, что вы, наверное, несколько дней не появитесь в университете.

— Вот как?

Мадаленна попыталась представить, почему отец решил оповестить деканат о ее отсутствии, не посоветовавшись с ней, но не могла. Может быть, родители решили сообщить ей какую-то еще очень приятную новость?

— Ваш отец сообщил, что вы переживаете смерть своего близкого родственника, — просто ответил Лойтон, не заметив, как изменилась в лице Мадаленна. — Он сказал, что вы можете быть еще слишком утомлены для учебы.

Это было тяжело — слышать, как кто-то другой говорил о мистере Смитоне таким равнодушным тоном. Говорили, что окончательно теряешь человека, когда слышишь звук забивания гвоздей, но на самом деле это происходило, когда о смерти говорил посторонний. Обычный факт; сколько людей умирало в Лондоне, и ничего не происходило, все оставались сильными, но она не могла слышать это ужасное слово от другого. Мадаленна почувствовала, как тревога собралась внутри нее в комок и подавила в себе желание сбежать с места. Она кивнула.

— Да, сэр. Я потеряла своего близкого, мистера Филипа Смитона. Но, поверьте, учеба для меня — лучшее утешение.

— О, мне очень жаль, мисс Стоунбрук, — Разерфорд принял извиняющийся вид. — Я уверен, что он был хорошим человеком, и понимаю, как вам тяжело…

— Хватит, — послышался за ее спиной жесткий голос. — Хватит, Сомерсет. Не думаю, что от твоих утешений мисс Стоунбрук стало легче. Люди умирают, и это нужно принимать спокойно без подобных вежливостей

— Гилберт! — воскликнул профессор, и Мадаленна услышала неприкрытое облегчение. — Так ты тоже уже приехал?

— А ты надеялся, что я остался в Италии навсегда? — усмехнулся Гилберт, и в его глазах что-то вспыхнуло. — Хотя, честно говоря, я бы и не возражал.

Мадаленна отвернулась.

— Мисс Стоунбрук, — обратился к ней Гилберт. — Пожалуйста, идите в аудиторию, все соболезнования мистера Разерфорда я приму на себя.

— Эйдин, — возмущенно зашептал профессор, но Гилберт уже повел в его противоположную сторону.

Она резко открыла дверь и вошла в кабинет. Там уже все сидели на своих местах, шумно переговариваясь, и ее сразу окружила громкая толпа, что-то выкрикивающая, выспрашивающая, и Мадаленна растерянно оглянулась в поисках Дафни. Тревога подступила к самому горлу, и прижала к себе сумку. Чего хотели все эти люди, почему они все так кричали? Возможно, стоило закрыть глаза, и тогда они все бы пропали? Мадаленна чуть не упала, когда ее выдернула из центра чья-то рука, и она оказалась около Дафни. Ее подруга шикнула на всех и усадила рядом с собой.

— Совсем с ума посходили, — проворчала она, укладывая сумку Мадаленны рядом с собой. — Будто никогда в другой стране не были. Успокойся, Мадаленна, быть жертвой давки тебе не грозит.