Она перешагнула последнюю ступеньку и уже хотела сесть за стол, как вдруг из кухни послышалось знакомый топот ног, и Мадаленна ухватилась за перилла. Сейчас она была бы рада любому слуге из прошлой жизни, даже Фарбера бы расцеловала. Она присматривалась к тени, которая аккуратно несла на вытянутых руках чан с кашей, и когда на свет появился знакомый фартук, то не удержалась и воскликнула:
— Полли!
Пожилая горничная повернулась, и в ту же минуту Мадаленна оказалась в теплых объятиях Полли, которую знала с детства. Она все так же пахла корицей, черным чаем и тестом, объятия эти были такими родными и теплыми, и она почувствовала, как по щекам опять чуть не затекли слезы. Нельзя все время плакать, нельзя становиться такой слабой. Мадаленна выпрямилась и вытерла нос платком.
— Моя дорогая, — приговаривала горничная. — Все будет хорошо, вот увидите!
— Но как вы оказались здесь, Полли? — сквозь слезы рассмеялась Мадаленна.
— А мадам Стоунбрук сказала, что вы здесь совсем одна, — горничная кивнула в сторону Аньезы. — Вот я и приехала.
— Спасибо, мама. — тихо сказала Мадаленна, и та только покачала головой. — Полли, я очень рада, что вы здесь.
— А я как рада! Садитесь, мисс, я вам принесу чай, такой крепкий, как вы любите.
Полли еще раз обняла ее, улыбнулась и исчезла в кухне. Мадаленна откинула салфетку и присела за стол. Она не знала, о чем говорить с матерью, и подобное было в первый раз. Обычно Аньеза не затягивала конфликтов, сразу улыбалась и предлагала мириться, но в этот раз, даже несмотря на возвращение Полли, мама молчала и перелистывала газету. Может быть, она ждала извинений, но за что нужно было извиняться? Мадаленна не сказала ничего грубого, никак ее не обидела, если, конечно, не считать страшной обидой то, что она стала встречаться с женатым мужчиной. Разумеется, Аньеза могла на это злиться, могла не понимать, как Мадаленна вообще докатилась до подобной жизни, но правда была в том, что ее дочь приняла самостоятельное решение и не собиралась его менять.
Есть не хотелось, и Мадаленна, поблагодарив Полли, налила себе большую чашку чая. Пока тот стыл, она тоже развернула газету и принялась читать новости. На заметке о «Портсмутских потерях», блюдце под ее рукой задрожало, и она резко сложила страницу пополам. Комната снова поплыла мимо нее в сторону, и Мадаленна принялась думать о другом. Цветы. Нет, о цветах она пока и вспоминать не могла. Италия. Мадаленна было улыбнулась, но под зорким взглядом Аньезы, улыбка сразу пропала, и она нацепила на себя строгое выражение. Учеба, университет. Вот об этом она думать могла и должна была. После поездки в Италию ей нужно было написать несколько отчетов, да и потом уже совсем скоро наступал конец семестра, и надо было сдавать курсовую работу, которая у нее застыла ровно посередине.
— Как Италия? — нарушила тишину Аньеза. — Ты ведь была в Сиене?
Мадаленне показалось, что голос мамы потеплел, когда она заговорила о своей родине, но проницательность из взгляда никуда не ушла, и она решила молча держать оборону. Ей было неприятно, когда мама за ней следила, как кошка за мышью.
— Да. Все так же. Сиена, кажется, совсем не меняется.
— А дом Марии? — во взгляде проступила тревога. — За ним следят?
— О, да. — Мадаленна улыбнулась, когда вспомнила, как Витталио с вилами отстаивал поместье Марии. — Там есть один человек, Витталио, он смотрит за домом и не пускает кого попало.
— Витталио, — пробормотала Аньеза, а потом просияла. — Витталио Викаре?
Мадаленна кивнула.
— Я его помню! — воскликнула мама. — Разумеется, помню! Такой хороший мужчина, он всегда меня угощал персиками, когда я была маленькая… Ты с ним познакомилась, так ведь?
— Даже была на свадьбе его дочери.
— У Апполонии? — удивилась Аньеза. — Она уже вышла замуж? Так рано, — протянула она, видимо, позабыв, что сама вышла замуж в двадцать лет. — И как прошла свадьба?
Мадаленна не смогла не улыбнуться, когда вспомнила церемонию у белого алтаря, красивую невесту и волнующегося жениха и клятвы, произнесенные очень тихо, и, оказавшиеся очень крепкими. Может быть, и не стоило уезжать из Сиены; может нужно было остаться там навсегда? Она сжала в руках чашку и кивнула матери. Не было смысла предаваться пустым мечтам и думать о том, что могло бы быть и не случилось. В конце концов, она могла быть счастливой и сейчас. Если не сейчас, то хотя бы через несколько лет.
— Очень хорошо. Все очень мило, красиво, по-итальянски. Оказывается, жених и невеста были знакомы еще с детства, и бабушка разрешила провести церемонию прямо в доме.
— Мария? — недоверчиво поглядела на нее мама. — Свадьба была в ее доме?
— Да. Но не волнуйся, — Мадаленна решила, что нужно хоть как-то успокоить Аньезу; она и не полагала, что мама может не одобрить эту идею. — Они справили все очень аккуратно.
— Впрочем, я не удивлена, — Аньеза поставила чашку на стол и поправила прическу. — Твоя бабушка была очень щедрой, всегда старалась отдать все, что у нее было. Ты была тем не одна, — неуверенно спросила она у дочери. — Тебя кто-то сопровождал?
— Да.
— Тебе не кажется, что это не совсем, — начала мама, но Мадаленна прервала ее.
— Мама, вспомни сама, что ты сказала мне перед отъездом? «Работай, учись, люби, наконец.» Разве не так?
— И не повторяй моих ошибок. — добавила Аньеза. — Я говорила тебе, что подобные отношения до хорошего не доведут.
— Но разве ты не была хоть сколько-то счастлива с отцом? — не выдержала Мадаленна. — Ты же любила его, а он любил тебя!
— И сейчас я думаю, что наши чувства не стоили подобной жертвы. — негромко проговорила мама и иронично улыбнулась, посмотрев на дочь. — Понимаешь, дорогая, в браке самое главное не любовь, а удобство характеров. Если люди не могут уступить друг другу, подстроиться друг под друга, браку конец.
— Значит, все? — выдавила Мадаленна. — Вы расходитесь?
Аньеза хотела что-то сказать, но в эту минуту зазвонил телефон, и Мадаленна вздрогнула. По привычке она подумала, что это звонят из очередного общества Бабушки, потом мысль метнулась к мистеру Смитону, и внутри снова отозвалась боль. Хильда была в санатории, а мистер Смитон мертв. Надо было почаще себе это напоминать, может тогда она сможет выплакать все слезы и станет смотреть на факты не так ранимо. «Я остановлюсь в гостинице, » — внезапно вспомнились вчерашние слова, и Мадаленна метнулась к телефону. Она вчера не позвонила мистеру Гилберту, не посчитала это нужным, неужели он так за нее и правда волновался, что решил узнать, как она себя чувствует? Аньеза подозрительно посмотрела на нее, однако Мадаленна и так знала, что матери все было известно. Главное, не выдать себя ничем — ни голосом, ни улыбкой.
— Я отвечу, это, наверное, из университета. — она взяла трубку и откашлялась, чтобы голос не сипел.
— Алло, я слушаю.
— Здравствуй, — она отвернулась от Аньезы, когда услышала родной голос. — Надеюсь, я не побеспокоил?
— Нет. — говорить можно было только отрывисто, потому что мама налила вторую чашку чая и не собиралась покидать столовую.
— Все хорошо? Как ты себя чувствуешь?
— Да, все хорошо.
— Неудобно говорить? — догадался Гилберт, и Мадаленна дернула провод.
— Да.
— Тогда до встречи в университете.
— Да, хорошо.
Она уже хотела повесить трубку, как Эйдин снова заговорил, и Мадаленна постаралась спокойно посмотреть на Аньезу. С самого детства она могла врать в лицо кому угодно, но только не маме. Глядя ей в глаза, сразу начинала глупо улыбаться, и ее ложь раскрывалась моментально. К счастью, сейчас ее зрение не отличалось такой четкостью, и Аньезу она видела слегка расплывчато, а потому сдержать свою улыбку было гораздо легче.
— Может быть, мне подвезти тебя? Я могу остановиться так, что будет незаметно.
— Лучше не стоит. Спасибо.
Мадаленна положила трубку первой и повернулась обратно к телефону. Сердце бешено стучало, и она снова слышала его стук в своих ушах. Так нельзя. Им придётся встречаться на территории университета еще как минимум год, а если она пойдет и в магистратуру, так вообще придется видеть его каждый день. Мадаленна не так много слышала о браках профессоров со студентками, но точно знала, что университетская братия этого не одобряла. Что, если Эйдину придется уволиться, и как тогда он сможет жить? И разговор шел не о средствах; она видела, как он начал снова жить бок о бок с искусством, что было бы, если эту чудесную дверь, которую перед ним открыли, вдруг захлопнули? И что случилось бы с ней, учитывая, что в этом была и ее вина? Мадаленна тяжело вздохнула и повернулась к столу; надо было выходить, если она не хотела опоздать. Не зря Скарлетт ОХара жила по принципу: «Я подумаю об этом завтра.» Она и правда сможет подумать об этом завтра, но только не сейчас. Мадаленна сняла со стула пиджак и натянула его на себя под пристальным взглядом Аньезы.
