— Sono preoccupata, è normale. Ma non l’ho reso meno felice. («Волновалась, это нормально. Но менее счастливой от этого я не стала.»)

— E perché? Perché eri preoccupato? («А почему? Почему волновались?»)

Помолчав, Мадаленна ответила правду. Здесь ее никто не мог осудить, здесь она была рядом со своими родными и близкими, стены этого дома помнили Марию и Луку, которые были счастливы, несмотря на все, что происходило с ними.

— Pensavo di non avere il diritto di prendere la felicità di un’altra. («Мне казалось, что я не имею права на то счастье, которое я отобрала у другой.»)

— Era sposato? («Он был женат?») — спросила Аделина, и она кивнула. — Ma l’ha scelta lui, vero? Quindi la colpa è solo per metà e poi chi incolperà l’amore? Succede spesso. («Но он же выбрал вас, так? Значит, ваша вина только наполовину, да и потом, кто будет винить во всем любовь? Такое часто случается.»)

— Ma ora, («Но сейчас, «) — продолжала Апполония. — È assolutamente felice adesso? Ora non si pentisce di essere sua moglie? («Сейчас вы абсолютно счастливы? Сейчас вы не жалеете, что стали его женой?»)

— Dev’essere terribile, ma no. («Это, наверное, ужасно, но нет.») — улыбнулась Мадаленна.

— Com’è vivere una vita di famiglia? («А как это — жить семейной жизнью?») — волновалась Апполония; лицо ее раскраснелось, но румянец только добавлял обаяния.

— Oh, basta con Appolonio! («О, хватит, Апполония!») — махнула рукой Аделина. — È per questo che serve il matrimonio. («Брак для того и нужен, чтобы все постигать самой.»)

В дверь внезапно постучали, и, пискнув, Апполония бросилась к комоду. По традиции жених не мог видеть невесту до бракосочетания, и хоть Мадаленне эта традицияи и казалась достаточно старомодной, некоторое обаяние в ней все же было. Поправив платье, Аделина подошла к двери и крикнула:

— Dario, non è ancora il momento! («Дарио, еще не время!»)

— Ma io non sono Dario. («Но я не Дарио.») — раздался веселый голос снаружи, и Мадаленна улыбнулась. — Sono il signor Guthrie, sto cercando mia moglie. («Я — мистер Гатри, и ищу свою жену.»)

— Oh, signor Guthrie, entri. («О, мистер Гатри, входите.») — Аделина распахнула дверь, и Апполония вышла из своего укрытия. — Per caso ha visto lo sposo da nessuna parte? È tutta la mattina che cerca di vedere Appolonia. Così alto, dai capelli, con un abito blu scuro. («Вы случайно нигде не видели жениха? А то он все утро пытается увидеть Апполонию. Такой высокий, черноволосый, в темно-синем костюме.»)

— No, lo sposo non l’ha visto. L’unica cosa che ha visto è suo marito. («Нет, жениха не видел. Видел только вашего мужа, он вешает гирлянды.»)

Видимо, Эйдин тоже помогал вешать гирлянды, потому что он раскраснелся, в волосах у него запутались блестящие конфетти, а галстук сбился в сторону. Она была его женой для всех этих людей, а кто мог поправить галстук, как не жена? Она расправила складки на бледно-зеленой ткани, и только заметив улыбку Гилберта, заметила, что почти у жилетки, на шелк был прикреплен закрытый зонтик. Оказывается, это было приятно, когда носили выбранные ей подарки. Она молча сняла пиджак и отвела лацкан в сторону — на внутреннем кармане был прикреплен его подарок — серебряный башмак. Эйдин ничего не ответил, только шире улыбнулся.

— Comunque, volevo chiederti, qual è il nostro ruolo come coppia felice? («Кстати, я хотел спросить, а в чем заключается наша роль как счастливой пары?») — отвлек он Аделину от расплавления оборок на платье дочери. — Cosa c’è da fare laggiù? («Что нам нужно делать?»)

— Oh, è molto semplice! Dovrete mettervi così davanti allo sposo e alla sposa. («О, все очень просто! Вам надо будет встать вот так перед женихом и невестой.») — она вывела их вперед и сцепила их руки. — Tu, Aideen, starai davanti allo sposo e tu, Madalenna, davanti alla sposa. E quando uscirà il prete, passerà in avanti i coniugi, come se fosse un buon viaggio. («Вы, Эйдин, будете стоять перед женихом, а вы, Мадаленна, перед невестой. И когда выйдет священник, то вы пропустите супругов вперед, как бы проложив счастливый путь.»)

— Вот оно как, — задумчиво произнес Гилберт. — Come tutti gli altri… È interessante. («Как все… Интересно.»)

Мадаленна тихо рассмеялась и посмотрела на Апполонию, старавшуюся запомнить наставления матери. Аньеза говорила дочери, что итальянские свадьбы были самыми красивыми и самыми сложными в процессе подготовки, однако каждый раз, когда мама вспоминала свой праздничный день, она закрывала глаза и счастливо улыбалась. Сама Мадаленна до десяти лет мечтала, что тоже обязательно будет выходить замуж в Италии и обязательно за итальянца.

— È una tradizione della nostra famiglia. È la decima generazione che si sposa, e tutto il nostro genere regge su questo. («Это традиция нашей семьи. Так женится уже десятое поколение, и на этом держится весь наш род.») — сказала Аделина.

— E l’amore? («А что насчет любви?») — спросил Эйдин.

— È una cosa che va bene. («Это само собой разумеющееся.») — серьезно ответила Аделина, как Апполония вдруг хлопнула в ладоши и что-то шепнула матери на ухо. Та закивала и, открыв шкаф, вытащила оттуда небольшой сверток.

— Madalenna, è… Gliel’ha chiesto tua nonna. Ti serve un bel vestito, ed è la cosa migliore. («Мадаленна, это… Это вам просила передать ваша бабушка. Вам нужно красивое платье, и это подходит лучше всего.») — Аделина вручила ей пакет и взяла Эйдина за руку. — Venite con me, avrete bisogno di un’altra tuta. («Пойдемте со мной, вам тоже нужен другой костюм.»)

Эйдин успел едва взглянуть на Мадаленну, как дверь за ними захлопнулась, и голоса замерли вдалеке. Мадаленна осталась одна. В прошлый ее визит сюда она не смогла прислушаться к дому, все было слишком громким, слишком неожиданным, слишком болезненным, а сейчас она слышала дом, слышала его дыхание и прислушивалась к голосам, которые тихо отпечатались в стенах. Она была тут ребенком, и каждый раз, возвращаясь сюда, возвращалась на несколько лет назад и невольно ждала, когда бабушка позовет ее за стол в саду пить крепкий сладкий чай с орехо-медовым печеньем каваллучи — им Мадаленна объедалась целыми днями. Теперь она была в этом доме одна, чуть ли не жена. Мадаленна открыла потайную дверь шкафа своим ключем и села на низкую полку.

— Видишь, бабушка, — негромко сказала Мадаленна. — Я все-таки приехала к тебе. Я знаю, что ты меня слышишь. Не знаю только здесь ты или нет, но то, что ты меня слышишь — это я знаю. Наверное, это нехорошо вот так вот обманывать жениха и невесту, но… — она покрутила в руках сверток и оторвала небольшой кусочек бумаги. — Я и правда счастлива с Эйдином. Тебе бы он понравился. — помолчав, добавила она. — Ты бы сказала, что он очень добрый, хороший; я и сама это знаю. Может, я и поступаю неправильно, но кто мне в этом мире судья, кроме… — она посмотрела наверх. — А за свои грехи я, наверное, смогу ответить. Ты наверняка начала бы меня переубеждать, сказала бы, что твоя история с Лукой должна была быть мне примером, но ведь ты была счастлива. Хоть какое-то время, но была. И я хочу так же. Пусть я несколько дней буду счастлива, и потом всю жизнь буду отвечать за это, чем всю жизнь мучиться без него.

Мадаленна открыла пакет и на пол выпал светло-голубой шелк. Мария обожала этот цвет и искала его везде — даже посуда была такого же цвета. Платье было такого же старомодного фасона, что и у невесты, но юбка была не такой пышной. Мадаленна приложила платье к себе и посмотрелась в зеркало. В мутном свете она казалась себе очень похожей на Марию. Оставалось еще немного времени, чтобы бросить платье, завести машину и сбежать, но Мадаленна расстегнула блузку и накинула легкую ткань на сорочку. Она всю жизнь поступала правильно, и много счастья получила? Теперь она была абсолютно счастлива и была готова поделиться этой радостью с кем-то еще.

***

Церемония проходила в саду. Вся торжественная процессия даже решила не ехать в городскую церковь, а пригласила священника прямо в усадьбу. Сад был прекрасен, когда Мадаленна вышла из дома. Зеленые кипарисы были украшены белыми бумажными гирляндами, в которые были вплетены гелиотропы. Деревянные столы, покрытые белыми кружевными скатертями, были обрызганы апельсиновым маслом, и когда дул ветер, аромат расходился по всему саду, заглядывая в каменную беседку. Та тоже была украшена перевитыми гирляндами из мелких роз, и даже мраморный фонтан работал, а в прозрачной воде плавало несколько золотых рыбок. Мадаленна прошла мимо толпы родственников, некоторые были из семьи Медичи и приветливо улыбнулись ей, она поклонилась в ответ. Около ворот, ведущих к главному входу в дом, стоял самодельный алтарь в бело-золотом цвете. Жениха и невесту нигде не было видно, и, заметив Гилберта, Мадаленна подошла к нему. Он был в привычном черном костюме, но галстук, вероятно, сменить отказался.