Автомобиль мягко подъехал к знакомым воротам, и она посмотрела на желто-белый дом. Он изменился. Вчера особняк не жил, он поддерживал себя только воспоминаниями и скользил в них сквозь знойную дымку — март в Тоскане всегда был теплым. А сегодня отовсюду слышались голоса, кто-то радостно смеялся, с деревьев падал длинный светлый тюль, и сколько людей бегало вокруг кустов гелиотропов; на секунду Мадаленне почудилось, что она вернулась на несколько лет назад, когда в их доме проводились свадьбы чьих-то родственников, и весь особняк наполнялся запахом засахаренного миндаля, цветков апельсина и радостной возней — в каждой комнате были дети, взрослые бегали разрумяненные и говорили такие красивые и незнакомые слова: «Жаккард, вуаль, турмалины, приданое», от всего этого веяло какой-то тайной, каким-то праздником, и становилось сразу же весело. Мадаленна все ждала, что ревность больно кольнет ее — ведь никто, кроме нее и ее семьи не имел права радоваться в этом доме, — но на душе было спокойно: этому дому нельзя было быть одиноким.

— Вы же не возражаете? — услышала она голос Эйдина и помотала головой.

— Нет. Этот дом всегда был таким, и сейчас, — она замолчала и посмотрела на украшенный сад. — Сейчас он наконец-то стал дышать.

— Appolonia voleva che venissi! Volevo vederti al mio matrimonio! («Апполония так хотела, чтобы вы приехали! Так хотела видеть вас на своей свадьбе!») — к ним подошел сияющий Витталио, обвешенный сумками.

— È molto gentile da parte sua. Posso aiutarla? («Это очень мило с ее стороны. Давайте я вам помогу?») — она хотела взять один мешок, из которого высовывались конфетти, но мужчина замахал руками.

— No, no, non c’è bisogno! Andate in casa, riposatevi! («Нет, нет, что вы, не надо! Идите в дом, отдыхайте!»)

— Allora è meglio che trovi vostra figlia, forse c’è qualcosa da aiutare. («Тогда я пойду найду вашу дочь, может быть смогу чем-нибудь помочь.»)

Мадаленна уже прошла к саду, когда Витталио снова ее окликнул, и она остановилась. Мужчина сконфуженно улыбался и мял в руках какую-то бумажку.

— C’è qualcosa che non va? («Что-то не так?») — спросила Мадаленна.

— Lei è… («Вы же…») — замялся он. — Le dispiace se organizziamo un matrimonio a casa sua, vero? («Вы же не против, что мы устраиваем свадьбу в вашем доме?»)

— No, sono solo felice. («Нет, я только рада этому.») — улыбнулась Мадаленна. — Questa casa è stata sola da troppo tempo, e ora è come prima. («Этот дом был слишком долго одиноким, а сейчас тут все как было раньше.»)

— Grazie! Grazie mille! («Спасибо! Большое вам спасибо!») — воскликнул Витталио и неожиданно обнял Мадаленну.

Она снова была в своей большой семье, ей были рады, ее любили и ценили. Необычное это было чувство, словно она наконец вернулась к тому, что так долго ждала и искала. После всех сражений со львами и драконами, пилигрим все-таки нашел свое место. Встряхнув плечами, Мадаленна открыла входную дверь и прошла в коридор. Она здесь так часто бегала ребенком, что могла с закрытыми глазами добраться и до зала, и до комнаты Аньезы, и до мастерской Флавио — в ее воспоминаниях все было таким ярким, что нужно было только послушать внутренний голос и позволить ногам самим вести себя. Она прошла по светлому коридору, и мимо нее прошли три молодых девушек. Они о чем-то быстро говорили, и Мадаленна смогла расслышать только: «свадьба, фата, невеста». Наверное, они были подругами Апполонии, однако когда они поравнялись с ней, девушки остановились и что-то зашептали друг другу на ухо.

— È la nipote di Maria? («Это внучка Марии?») — услышала Мадаленна.

— Si ‘, è la nipote di Maria, e sa benissimo l’italiano. («Да, это внучка Марии, и она прекрасно понимает итальянский.») — проворчала она и, не обращая внимания на смущенные извинения, прошла дальше по коридору.

Приглушенные голоса слышались из дальней комнаты — та всегда была пустой, только у стены стоял старый комод с коллекцией индийских слонов — подарок Луки бабушке из одной поездки. Мадаленна потянула ручку двери на себя и увидела знакомую девушку — Апполония стояла на высокой табуретке в белом платье, спускавшемся до самого пола, а немолодая женщина подшивала подол. Платье было достаточно старомодным, похожим на традиционное итальянское — с широкой юбкой и вышитым бисером лифом, но девушку оно так шло, что Мадаленна залюбовалась ей. Апполония не сразу заметила ее, но когда увидела, сразу же улыбнулась и попыталась спрыгнуть с табуретки, однако Мадаленна замахала рукой, — так платье могло быть испорченным, — и прошла в комнату. Та почти не изменилась, только у комода стоял стул, и на него было накинута тонкая вуаль. Незнакомая женщина, вероятно, мать невесты, распрямилась, и Мадаленна увидела, как были похожи мать и дочь. Женщина приветливо улыбнулась; прежде чем Мадаленна успела что-то сказать, крепко обняла ее и поцеловала.

— Non è arrabbiata con noi perché abbiamo fatto questo casino? («Вы не сердитесь на нас, что мы устроили такой беспорядок?») — она беспокойно обернулась и скинула со стула легкую вуаль.

— Non c’è niente. Questa casa non ha mai avuto un ordine eccezionale. («Нисколько. Этому дому никогда не шел исключительный порядок.») — Мадаленна бережно приподняла белую ткань, и та затрепетала от ее дыхания. — Salve, Appolonia. Lei è bellissima. («Здравствуйте, Апполония. Вы прекрасно выглядите.»)

Она протянула ей руку, как будто они были уже давно знакомы, и обе девушки вдруг рассмеялись. Первая неловкость знакомства была разрушена, и они уселись на табуретку, болтая как старые подруги.

— Sono così felice che tu sia qui. («Я так рада, что вы приехали.») — Апполония расправила кружева на платье. — Volevo tanto vederla al mio matrimonio, lei, la nipote della cara Maria. («Я так хотела видеть вас на свой свадьбе, вас, внучку дорогой Марии.») Non pensateci, («Не подумайте, «) — воскликнула она. — Tua nonna mi trattava molto bene, ma lei era l’unica che amava! («Ваша бабушка очень хорошо относилась ко мне, но любила только вас!»)

— Sono contenta che mia nonna avesse così tante conoscenze qui. Che non si sentiva così sola. («Я рада, что у моей бабушки было так много знакомых здесь. Что ей не было так одиноко.»)

Мадаленна постаралась улыбнуться, но слезу предательски выступили на глазах, и она специально закашлялась, чтобы скрыть минутную слабость. Но от внимательного взгляда матери Апполонии ничего не ускользнуло, и женщина молча подала ей носовой платок. Тот пах сиренью, мылом и апельсином. Ее домом. Она, не стесняясь, вытерла нос, и на этот раз улыбка вышла вполне искренней.

— È la vita, mia cara, non c’è bisogno di soffrire così tanto per questo. Un giorno ci incontreremo tutti. («Это жизнь, моя дорогая, не стоит так сильно страдать из-за этого. Мы все когда-нибудь встретимся друг с другом.») — философски заметила она, и ее дочь возмущенно фыркнула.

— Mamma, posso andare al mio matrimonio senza questi pensieri oscuri? Madalenna, questa è mia madre, Adeline. («Мама, можно хоть на моей свадьбе без этих мрачных мыслей? Мадаленна, это моя мама — Аделина.»)

— Non è oscurità, è vita. («Это не мрачность, это жизнь.»)

Но молодая невеста только небрежно повела плечами и снова подсела к Мадаленне с таким заговорщическим видом, будто хотела выпытать секрет. Мадаленна было подумала, что можно было спрашивать у нее, которая даже еще университет не закончила, но потом вспомнила, что ее считают настоящей женой и неожиданно весело рассмеялась. Роль миссис Гатри начинала ей нравиться все больше.

— Madalenna, eri preoccupata quando ti sei sposata? («Мадаленна, вы волновались, когда выходили замуж?») — спросила Апполония, и Мадаленна склонила голову набок.

Волновалась бы она, если выходила замуж за того, кого любила? Да, да и тысячу раз да. Она не волновалась бы только в том случае, если бы выходила замуж за Джона — скучного, обыкновенного, привычного. Она волновалась бы, ее сердце билось бы так, что заглушало все скрипки и флейты. Но была бы она от этого менее счастливой? Нет, нет и тысячу раз нет.