========== Глава 29 ==========
Комментарий к Глава 29
я буду очень рада, если вместе с кнопкой “жду продолжения”, вы напишите пару слов о главе. огромное спасибо и приятного прочтения!
Солнце заливало белую комнату, и когда солнечный луч скользнул по простыни, Мадаленна чихнула и перевернулась на другой бок. Она уже давно не спала — проснулась, когда часы на главной площади прозвонили семь утра, — но вставать совершенно не хотелось. Она знала, что как только откроет глаза, ей придется рывком сесть на кровати, пригладить волосы, подойти к туалетному столику, и, посмотрев на себя в отражении, признать, что она — Мадаленна Стоунбрук. А что было у Мадаленны Стоунбрук? Карьера искусствоведа, удачный доклад в Милане, английская фамилия и лондонская семья, которой она, в сущности, не была нужна. У Мадаленны Гатри было все, о чем мечтала Мадаленна Стоунбрук, лежала под протекающей крышей в старом особняке около Портсмута. У Мадаленны Гатри был дом посреди зеленых виноградников, у Мадаленны Гатри была добрая бабушка, которая оставила ей большой сундук с теплыми воспоминаниями, у Мадаленны Гатри был любящий супруг, не оставлявший ее ни на минуту с этими воспоминаниями, готовый ее всегда защищать, и в завершение всего, Мадаленна Гатри была красавицей, и ей не приходилось думать о том, как бы скрыть свои итальянские корни. Так зачем вообще быть Мадаленной Стоунбрук?
Из открытого окна послышался голос мороженщика, и Мадаленна потерла нос. Она вовсе не собиралась красть жизнь Линды Гилберт, она не собиралась вставать на ее место, ей это было не нужно. Линда Гилберт была красавицей, о которой писали все светские журналы, ей посвящали оды и засыпали комплиментами, Линда Гилберт владела Лондоном, а, значит, владела почти что всем миром. Мадаленне это было не нужно. Она вполне могла ограничиться одной Сиеной, с ее неспешными днями, когда оливковые ветки гнулись под солнцем к желтой земле, с ее темными ночами, когда небо касалось бархатным и можно было лежать на постели, глядеть на потолок с лепниной в одном из номеров и чувствовать запахи хлеба, лимонов и теплой земли. Мадаленна с радостью осталась бы в Сиене в прошлом вечере и никогда бы не возвратилась в Лондон, потому что понимала — там, в промозглой Англии, ее будет ждать что-то страшное, неприятное, движущееся на нее со страшной силой. Солнечный луч упал ей на волосы, и она повернулась на спину, смотря в темноте за яркими пятнами, мелькавшими у нее перед глазами. Быть замужней дамой оказалось очень интересно, и опасная мысль появилась быстрее, чем она смогла за ней уследить. Она бы стала неплохой настоящей миссис Гатри. Ведь чем Мадаленна была хуже Линды? Ничем. То, что она была моложе ее — так, подобное часто случалось, и в этом не было ничего предосудительного. Вести дом Мадаленна умела, к этому она была приучена с самого детства, мистера Гилберта она любила и понимала и больше всего ей хотелось быть рядом с ним, говорить о том, что им было интересно. Так, почему она сама не могла быть прекрасной миссис Гатри. Что было такого ужасного, если она встретила человека, уважавшего ее, понимающего ее и, Мадаленна улыбнулась, которому она возможно была симпатична? Находиться рядом с любимым человеком, помогать ему, быть всегда друг другу поддержкой и опорой — их семейный путь действительно мог быть очень светлым, если бы мистер Гилберт не был женат.
Дремота прошла, и Мадаленна рывком села на постели, потянувшись руками к краю одеяла. Глаза открывать не хотелось, но, строго прикрикнув на себя, она решительно провела руками по лица и огляделась. Все та же комната в гостинице — охровые стены с просветами белой краски, кованый балкон, большие окна с зелеными ставнями, старинная кровать и туалетный столик у двери балкона, — в этой комнате миссис Гатри появилась, в этой комнате ей суждено было и пропасть. Мадаленна сурово посмотрела на свое отражение в зеркале и помотала головой. Миссис Гатри была выдумкой, обычной иллюзией, а со сколькими иллюзиями Мадаленне пришлось попрощаться? Ничего, и с этой она точно так же сможет справиться. Мистер Гилберт был женат, хорошо относился к своей жене и безумно любил свою дочь. То, о чем думала Мадаленна называлось несколькими словами, и одно было хуже другого: «измена», «адюльтер», «связь»; последнее оказалось особенно гадким. И она слишком сильно уважала мистера Гилберта, чтобы позволить подобному случиться.
Она быстро сняла одежду и критически посмотрела на складки. Разумеется, никакого сменного платья с собой Мадаленна не брала, и приходилось как-то искать выход, чтобы пиджак и брюки не были такими мятыми. Вспомнив старинный мамин способ, Мадаленна открыла горячую воду в ванной, повесила пиджак и брюки на вешалку и закрыла дверь, а сама снова села перед зеркалом. Ей надо было уяснить, что она снова стала Мадаленной Стоунбрук. Забавная игра была очень интересной, но всякому веселью приходит конец, особенно когда хочешь нацепить чужую жизнь на свою собственную. Подобное никогда ничего хорошего не приносило — только страдания, бол и разочарование, потому что всякому притворству приходил конец, а потом наступал момент, когда в отражении был чужой человек, и его глаза смотрели из зеркального мира пусто и холодно. Она была студенткой, любящего своего профессора — история, вечная и при неправильном истолковании — пошлая. И, как бы ее не уверял Эйдин, в пророчества Мадаленна все еще верила, а потому, тихо вздохнув, она напомнила себе, что в любви женщинам Медичи никогда не везло. И пример ее матери был показателен. Она еще раз посмотрела на себя, серьезно погрозила своему отражению пальцем и вытащила одежду из ванной. Разумеется, с профессиональной глажкой этот процесс сравнить было нельзя, но отвратительные складки на спине и коленях исчезли, и выглядела Мадаленна вполне прилично.
Из коридора доносились чьи-то голоса; была суббота, и ожидалось очень много туристов, но ей это даже нравилось. Она ни разу не путешествовала сама, и в том, чтобы идти одной по ковровой дорожке, отдавать чаевые и смотреться в высокое зеркало было что-то очень будничное и вместе с этим притягательное. Мадаленна машинально провела рукой по волосам, приглаживая непослушные завитки у ушей и остановилась у двери мистера Гилберта. Она не знала, стоило ли стучать и как-то сообщать о своем присутствии, и уже несколько минут топталась у двери, то приближаясь к ней, то отходя на несколько шагов. Вчерашний поцелуй был очень целомудренным и легким, Мадаленна почувствовала только тонкий аромат оливы и касание ветра, но забыть тепло и нежности, окутывающие ее, располагавшие к себе, она не могла. Мадаленна могла повторять себе сколько угодно раз, что это некрасиво, неэтично и нехорошо — мечтать об объятиях женатого человека, но разве это что-то могло поменять. Но на подобное чувство имела право только туманная миссис Гатри, мисс Стоунбрук же приходилось довольствоваться строгим выговором и обвинением в эгоизме и недопустимом поведении. Выговор был принят и одобрен, и Мадаленна Стоунбрук была уже готова спуститься вниз к завтраку, как услышала знакомый голос и остановилась. Голос прерывался, мистер Гилберт, наверное, ходил из стороны в сторону с телефоном в руках, но стены были достаточно тонкие, чтобы она могла расслышать все слова. Подслушивать в коридоре незнакомой гостиницы, притворяясь чужой женой и делая вид, что она поправляет пуговицы на пиджаке — ее падение и так было низко, так почему нельзя было хоть на секунду упасть еще ниже. Мадаленна остановилась у приоткрытой двери и принялась неспеша разматывать пояс.
— Линда, я не понимаю логику твоих обвинений. — его голос звучал очень глухо, и Мадаленна едва не прильнула ухом к дверной скважине. — Значит, ты считаешь, что я должен был остаться в Милане только потому, что ты едешь на Ривьеру, и тебе не с кем оставить Джейн? Великолепная логика, дорогая. Я предлагал, нет, — он громко хлопнул ладонью по столу, и она едва не отшатнулась. — Я настаивал, чтобы девочка поехала со мной, но ты решила, что ей нужно быть в Лондоне, разве не так?
