— Что случилось?

— Я вспомнила; можно объехать этот переулок с другой стороны. Сейчас вам надо сдать назад и повернуть налево.

— Хорошо, давайте попробуем.

Машина выехала обратно на бульвар, и, следуя указаниям Мадаленны, Гилберт повернул налево. Залитая солнцем улица была вся заполнена людьми, и несколько раз он подавил в себе желание бросить автомобиль и предложить присоединиться к радостной толпе. Однако их ждал Милан, обычные учебные будни и об этом нельзя было забывать ни на минуту. Машина почти продвинулась к концу улицы, когда Эйлин вдруг заметил мужчину в форме, похожей на полицейского, который очень строго смотрел на их автомобиль и размахивал руками.

— Кажется, нам не рады. — пробормотал Эйдин. — Buonanotte! («Добрый вечер!»)

— Le indicazioni per questa strada sono chiuse. Girate. («Проезд по этой дороге закрыт. Поворачивайте.») — ответил хмуро полицейский и махнул черно-белой палкой вправо.

— Chiedo scusa, («Я прошу прощения, «) — высунулась из машины Мадаленна. — Ma abbiamo davvero bisogno di entrare a Milano. Può dirci qual è la strada più facile per arrivare al ponte? («Но нам очень нужно попасть в Милан, можете подсказать, по какой дороге нам легче доехать до моста?»)

— Milano? È impossibile. Il ponte chiude alle:, e ora è l’inizio del sesto. Aspettate fino a domani. («Милан? Это невозможно. Мост закрывается ровно в пять, а сейчас уже начало шестого. Ждите до завтра.»)

— Fino a domani? È impossibile! («До завтра? Это невозможно!»)

— Non c’è niente che possa fare. («Ничем не могу помочь.»)

Мадаленна молча села обратно в кресло и раскрыла справочник. Гилберт видел, что она ничего не читала, просто смотрела на листы, но говорить ничего не стал; просто снова развернул машину в обратную сторону и заново подъехал к знакомому камню. Они снова сидели в тишине, однако на этот раз спокойствия и гармонии в ней не было. Молчание было натянутым, и каждый вздох, каждое переворачивание страниц подрезало тонкую нитку, на которой держалось спокойствие. Застрять в средневековом городе, когда уже завтра им надо было быть в Милане на очередной конференции! А вокруг, казалось, ничего и не происходило. Туристы мотались из стороны в сторону, таская за собой громоздкие фотоаппараты, из окон слышались веселые восклики, и все вокруг обещало только веселье — заканчивалась пятница, и должна была начаться суббота.

— Но ведь должен быть хоть какой-то выход! — воскликнул Эйдин и вдруг услышал сдавленный звук.

Он повернулся к Мадаленне, но та сидела, отвернувшись от него, закрыв голову справочником; плечи ее тряслись. Разумеется, после всего пережитого за день у любого человека могли сдать нервы. Он ласково тронул ее за плечо, однако, когда справочник сполз на колени, Эйдин обнаружил, что Мадаленна вовсе и не думала плакать. Она беззвучно смеялась и все пыталась вытереть глаза.

— Вам смешно? — полусердито спросил ее Эйдин?

Она едва нашла в себе силы кивнуть и снова залилась смехом. Гилберту почему-то казалось, что из них двоих ему обязательно было сохранять серьезный вид, и несколько секунд он искренне пытался сидеть, строго глядя перед собой, и хмурить брови. Но с каждой секундой запас его сил становился все меньше, и в конце концов он не выдержал и позволил себе рассмеяться в голос. Удивительным был ее смех; он звал за собой, не давал остаться безучастным и давал столько сил, что все в мире начинало казаться легким и не стоящим внимания.

— Ладно, — сказала Мадаленна, успокоившись. — Пойдемте, надо найти хоть какую-нибудь гостиницу, иначе придется ночевать прямо тут.

Примостив автомобиль рядом с невысоким забором, они вышли на тротуар, и Мадаленна раскрыла карту. Несколько минут они топтались на месте, и Эйдин уже хотел сорвать ветку магнолии, когда она воскликнула и потянула его за собой. Два поворота налево и еще один направо, и перед ними оказалась еще одна улица, но не такая узкая, как предыдущая. Все те же бледно-красные здания возвышались над ними, и Гилберт успел прочесть табличку: «Palazetto Rosso».

— Интересное название. — он все-таки сорвал один цветок магнолии и дал его Мадаленне.

— Благодарю, — она смотрела только в карту, и он поддерживал ее за руку, чтобы она ни на что не натолкнулась. — Переводится как «Красный колос», если я не ошибаюсь, так они называют год урожая.

Гостиница напоминала средневековый замок — желто-красные кирпичные стены были гораздо выше всех остальных домов, и некоторые этажи выглядели как настоящие башни какого-нибудь замка во Фламандии. Открытая арка служила входом, и Гилберт придержал дверь, когда Мадаленна перешагнула порог. В глубине души он был даже рад тому, что они остались в этом городе. Сиена была прекрасна, да и долгая дорога смогла достаточно их утомить, чтобы еще несколько часов они ехали еще и обратно до Милана. Небольшой отдых не смог бы им помешать, и Гилберт с удовольствием подошел к пузатой стойке. К счастью, посетителей было не так много, и они еще могли рассчитывать на два хороших номера. Повторив про себя, как будет «два одноместных», и молясь про себя, чтобы не перепутать с «одним двухместным», Эйдин подошел к метрдотелю.

— Buonanotte. Come posso aiutarla? («Добрый вечер. Чем могу вам помочь?») — улыбнулся метрдотель.

— Buonanotte. Vorrei ordinare due camere con una sola stanza. («Добрый вечер. Я бы хотел заказать два номера с одной комнатой.»)

— Certo, signor… («Разумеется, сеньор…»)

— Guthrie. («Гатри.») — подошла к стойке Мадаленна. — Il signor e la signora Guthrie. («Мистер и миссис Гатри.») Клянусь, это самое странное путешествие в моей жизни. — прошептала она, когда метрдотель отошел.

— Не могу не согласиться. Каков наш род занятий? — улыбнулся Гилберт, беря бланк с информацией.

— Есть такая профессия — путешественники? — беззаботно отозвалась Мадаленна.

— Мне кажется, нет. Только археологи.

Беззаботность сразу же прошла, и на ее место встала мрачность.

— Нет, археологом я быть не хочу.

— Тогда предлагаю быть искусствоведами. — он размашисто написал слово «studiosi d’arte» в нужной графе. — Хорошая профессия.

Метрдотель быстро прочитал оба бланка и снова улыбнулся. Гилберт вытащил чековую книжку, как Мадаленна гордо положила банкноту в пятьдесят фунтов и расписалась в квитанции об оплате.

— Вы пресекаете все мои джентльменские порывы на ходу. — удрученно сказал Гилберт; она улыбнулась. — И, — по-моему, на нас странно смотрит метрдотель.

— Ерунда, — фыркнула Мадаленна и сказала по-итальянски. — Pagare per se stessi è un nuovo tono in Inghilterra. («Платить за себя — новый тон в Англии.»)

— Si, si. — затараторил метрдотель. — Allora vi prego di firmare qui e qui. («Тогда прошу вас расписаться здесь и здесь.») — они оба поставили изящные росчерки. — Grazie. Buona vacanza! («Благодарю. Хорошего отдыха!»)

Взяв ключи, они вышли на улицу. Было около шести вечера, и все кафе были набиты туристами, однако, оставив Мадаленну около церкви Сан-Мартино, он сумел договориться с находчивым официантом за несколько фунтов, что им приберегут место через пятнадцать-двадцать минут. Когда Эйдин снова подошел к ней, Мадаленна, запрокинув голову, смотрела на собор. Средневековый, с каменным крестом на портике, он был не таким роскошным, как Миланский собор, но таинств, совершенных здесь, было не меньше. Гилберт предложил ей руку, и они пошли в другую сторону, против прохожих. Толпа уже схлынула, давки не было, и они неспеша шли по улице, слегка запинаясь о брусчатку.

— Мне всегда казалось, что о таком можно было читать только в книгах. — говорила Мадаленна. — Долгие путешествия, семейные тайны, ненастоящие фамилии… Настоящее приключение.

— Не хватает только хромого прохожего, который всунет нам какой-нибудь конверт и сразу же исчезнет за поворотом. — подхватил Эйдин.

— Не надо, — рассмеялась она. — Тайн мне, пожалуй, на сегодня хватит. Мистер Гилберт, вы верите в проклятья? — внезапно спросила она его.