— Мге ее посоветовал мистер Гилберт, я согласилась и не пожалела.

Ей было интересно с этими людьми, в чей круг она стремилась попасть всю свою жизнь. Академики, художники, писатели, профессора — все они сосуществовали друг с другом и не делили места под солнцем. Все было как-то гармонично, легко и интересно. Ей предложили шампанского, и она отказалась — в ее фужере был чистый яблочный сок, и ей вполне этого хватало. Кто-то с ней начинал беседу каждые пятнадцать минут, спрашивали о любимых художниках, о любимых книгах, и на все вопросы Мадаленна отвечала немного торопливо, как бы боясь, что ее монолог наскучит. Но собеседники слушали ее, подперев щеку рукой, и спрашивали еще и еще.

— Поздравляю, мистер Гилберт! — послышался сзади нее голос, и она обернулась.

С Эйдином после выступления Мадаленна поговорить не успела. Она все-таки закончила свой доклад к тому моменту, как он начал свой, и, тихо прокравшись в другой зал, она устроилась на последнем стуле. Он был другим. В их аудиториях Гилберт всегда был профессором, он старался объяснять так, чтобы они понимали, а тут ему не нужно было быть другим, он говорил ровно так, как того требовал его стаж. Эйдин не зачитывал работу, он рассказывал ее, и с каждым словом все увлеченнее и увлеченнее. Мадаленна слушала его и не старалась убрать довольную улыбку; она была счастлива, что Гилберт снова был в своей любимой сфере, что в его голосе больше не было того страшного цинизма, что он снова влюблялся в то, чему посвятил почти двадцать лет. После доклада Эйдина сразу окружили, и Мадаленна осторожно выскользнула из зала. Сейчас он тоже был в толпе, однако она не стремилась попасть поближе к нему. Все, что ей хотелось сказать, он знал и так. Она восхищалась им, она уважала его, она любила его. И все же успех надо было разделить с самыми близкими. Мадаленна узнала, где был ближайший телефон и поднялась с места, надеясь, что родители еще не спят. Но как только она поравнялась с Гилбертом, ее кто-то мягко взял за руку, и она остановилась.

— Поздравляю, мой дорогой! — рядом с Гилбертом стоял пожилой мужчина в пенсне и одобрительно хлопал его по плечу. — Очень хорошая работа, ты давно такого не писал.

— Да я давно и не выступал. — улыбнулся Эйдин.

— Вот так — да. — встрял в беседу мужчина помоложе в белом галстуке. — Мы словно лет на десять назад вернулись. Или даже на пятнадцать. Помните, мистер Томпсон, — он повернулся к пожилому мужчине. — Этот молодой человек пытался нам втолковать, что искусство — самое важное, что есть в нашей жизни. Интересно, чем ты вдохновлялся?

Мадаленна было отвлёкшаяся на Рикардо, повернулась и внимательно посмотрела на Эйдина. Тот старательно глядел в сторону, однако на ее укоризненный взгляд он только помотал головой и пожал плечами.

— Ты позоришь меня перед студентами, Дик. — пошутил он, и профессора посмотрели на Мадаленну; она спокойно поклонилась. — Вот, кстати, мое вдохновение, — он вывел ее за руку вперед, и она вежливо пожала руку пожилому профессору. — Мои студенты. Это мисс Стоунбрук, она тоже сегодня выступала. Мой лучший студент на курсе.

— А я помню, помню, — произнес мистер Томпсон, глядя на нее. — Очень неплохо, очень. Джорджоне — сложный мастер, но доклад у вас получился содержательным. Немного волновались, но с кем не бывает.

Профессор одобрительно кивнул и отошел в сторону, увлекая за собой Дика, и Мадаленна сконфуженно дернула плечом. Она не ожидала, что ее представят по всей форме, и в особенности не думала, что этот пожилой мужчина и есть профессор Эрик Томпсон, чьи диссертации она читала весь прошлый год.

— Это было достаточно неожиданно. Я и не думала, что встречу мистера Томпсона просто так.

— А вы его знаете? — он вынул мелкую розу из букета и аккуратно прикрепил к ее воротнику.

— Я читала его работы, некоторые даже не отдала обратно в библиотеку.

— Какой кошмар! — комически ужаснулся Эйдин, и она рассмеялась. — Вы уже уходите? — спросил он, когда она отступила назад.

— Мне нужно позвонить домой, я хотела бы…

— Конечно, — улыбнулся Эйдин и махнул рукой. — Официант вас проводит, чтобы вы не заблудились.

Молодой человек в строгом костюме подвел ее к телефонному аппарату, и Мадаленна вспыпала в отверстие горсть монеток. Она не отвечала отцу несколько раз, но не поделиться с ним радостью не могла. В конце концов, даже если он будет злиться, то новость об удачном выступлении загладит все старые обиды. Раздались долгие гудки, после чего оператор сообщил, что постарается соединить с Лондоном. В трубке повисла хриплая тишина, и Мадаленна посмотрела на часы — было еще только семь вечера, может быть, родители ушли в ресторан, но ведь оставался Фарбер. В конце концов раздался тихий шум, и она слышала знакомый голос дворецкого.

— Дом барона Стоунбрука. Чем могу помочь?

— Фарбер! — воскликнула Мадаленна. — Это я!

— Мисс Мадаленна! — радостно отозвался дворецкий. — Как я рад вас слышать! Как вы?

— Прекрасно! Только что выступила на конференции.

— Замечательно, мисс Мадаленна, — голос дворецкого инода пропадал. — А как вам Италия? Вам там хорошо?

— Очнеь хорошо, Фарбер! — она сама не замечала, как радостно кричала в трубку. — Я вам столько открыток купила и подарков!

— О, мисс Мадаленна, не стоило.

— Перестаньте, Фарбер, — отмахнулась Мадаленна. — Это же подарки. Фарбер, — она вспомнила, зачем звонила. — Фарбер, а можете позвать папу к телефону? Он мне звонил несколько раз, но я… — она замялась, однако с дворецким можно было быть откровенным. — Но я обижалась на него.

— Мистера Стоунбрука, — Фарбер замолчал, и Мадаленна снова услышала хриплую тишину. — Мисс Мадаленна, боюсь вашего отца нет дома.

— А где он?

— Он ушел на встречу с другом.

Когда Мадаленна уезжала из Лондона, отец тоже был на встрече с другом.

— Хорошо, — она слегка напряглась. — Тогда мою маму.

— Боюсь, это тоже невозможно, мисс. Миссис Аньеза не дома.

— А где она? — Мадаленна чуть не упала, сознание представило все страшные варианты. — С мамой что-то случилось?

— О, нет, мисс Мадаленна, с вашими родителями все хорошо. Просто… — дворецкий споткнулся на слове. — Просто они разъехались на время. Мистер Эдвард живет здесь, а миссис Аньеза уехала в Париж, к подруге.

Разъехались. Впрочем, она всегда это знала. Мадаленна хотела быть удивленной, хотела кричать и говорить, что так нечестно, но она всегда знала, что родители расстанутся, как только она пересечет границу, и они останутся одни. Пустой дом, молчание, старые обиды и смирение, набившее оскомину. Эту картину Мадаленна уже наблюдала — так проходили последние годы жизни Эдмунда рядом с Хильдой. В глазах защипало, но это было, несомненно, от ядреного табака, который курили около нее.

— Спасибо, Фарбер. Тогда передайте отцу, что я звонила.

— Разумеется, мисс Мадаленна. И прошу вас, — дворецкий замер, а потом прошептал в телефонную трубку. — Постарайтесь хорошенько отдохнуть.

— Спасибо, Фарбер. Я еще завтра позвоню. Спокойной ночи.

Мадаленна повесила трубку и начала пробираться к выходу. Ей нужно было побыть одной. Она толкнула первую попавшуюся дверь и оказалась на воздухе. Все та же галерея, все то же потемневшее миланское небо, и где-то за горами была ее родная Сиена — один и единственный дом, который у нее еще не отняли. Мадаленна поглубже вдохнула в себя воздуха и сорвала ветку магнолии. На нее опускалось прекрасное Ничего.

***

Часы снова пробили полночь, и Мадаленна потянулась на пузатом диванчике в холле. Она дремала тут уже который час и все равно каждый раз просыпалась от того, что в ее сон врывалась костлявая рука Хильды и накрывала ей глаза Мадаленны. Она барахталась во сне, старалась сбросить руку, но ничего не получалось, и, наконец, вздрогнув, она открывала глаза и обнаруживала себя в скрюченной позе, от которой кости куда-то смещались. Этот холл она заприметила случайно, когда вечером возвращалась из ресторана. Мадаленна разгладила покрывало и пристроилась клубочком в углу. Значит, Бабушка все-таки победила. Она часто пугала внучку в детстве, что отец разлюбит из и бросит, но сама Мададенна думала, что все это ерунда. Отец женился на матери, потому что любил ее, а любовь не может превратиться в один день в ничто. За один день — нет, а вот, если ее подтачивать каждый месяц, сеять сомнения и не позволять теплу заполнять холод — тогда любовь медленно погибала.