Конечно, Мадаленна могла открыть карту и посмотреть путь. Она могла остановить любого прохожего и спросить, как пройти до пинакотеки Брера. Она могла зайти на рынок и попросить показать ей самую короткую дорогу. Но Мадаленна желала сама найти путь, не спрашивая никого. То ли это была фамильная упертость, доставвшаяся ей от Хильды, и от которой она никак не могла избавиться, то ли ей хотелось оттянуть время доклада, но сама Мадаленна сказала себе одно — она желала проверить, сможет ли ее кровь довести до нужного места. Ее бабушка никогда не была в Милане, Медичи никогда не жили в Ломбардии, и никаких родственных связей с этим местом у нее быть не могло, но все равно это была Италия, и самая заброшенная часть это страны была ей роднее, чем даже любимый Портсмут. Наверное, она начала говорить сама с собой вслух, потому что несколько проходящих женщин покосились в ее сторону, и Мадаленна выпрямилась. И закрыла глаза. Каждый раз, когда нужно было вспомнить что-то важное, самым главным было это не вспоминать. Этот каламбур рассказал ей дедушка, но шутка внезапно превратилась в житейскую мудрость, когда она поняла, что слова дедушки — правда.
Она прикрыла глаза и постаралась не вспоминать саму дорогу, только ощущения. Соленый запах воды, горячая резина, гортензии, сухой песок; все время, пока они блуждали с Рикардо, она чувствовала запах соли, значит, они все время шли около канала. Ей нужно было выйти из переулка, потом пойти прямо и повернуть направо. Мадаленна была в этом уверена. Она открыла глаза и, еще раз прикоснувшись к каменной стене, вышла из-за угла. Все тот же кованый мост, только с другой стороны, такие же машины, но красивых женщин в накидках сегодня не было видно, зато из высоких окон раздавались звуки граммофона и чей-то женский смех. Мадаленна прошла по правой стороне канала и повернула вправо. Часть улицы перед пинакотекой была вся залита солнцем, а здание отбрасывало большую тень. Выйдя со света она прищурилась, ничего не видя, но когда глаза привыкли к приглушенным цветам, она остановилась и в который раз поймала себя на том, что затаила дыхание. Этот город становился ее открытием, и каждый день она готовилась к встрече с прекрасным.
Строгое палаццо стояло одно на пустынной площади. Вокруг него не ходили торговцы, не проезжали девушки и молодые люди на велосипедах, до него не долетали звуки джаза и итальянских национальных песен. Но оно не было одиноко. Прямоугольный, закрытый дворец не пускал внутрь себя всех любопытных и тех, кому просто было нечего делать. К нему стоило подходить осторожно, отдавая дань уважения Рафаэлю, Тициану и Караваджо. Дворец не стремился привлечь тех, кто старался увидеть только внешнюю красоту, все свои богатства он прятал внутри, и только настоящий пилигрим от искусства мог добраться до холстов гениев Возрождения. Простые охровые стены спокойно гармонировали с серой брусчаткой площади и хранили надменное молчание, но имели на это право. В простых окнах, обрамленных коричневыми рамами, не мелькало теней, не слышалось голосов, но Мадаленна не отступила назад и смело прошла вперед, к двери, которая вела во внутренний двор. Она замерла только тогда, когда прикоснулась к деревянной ручке — мысль о том, что люди из восемнадцатого века касались ее рукой, а на пороге слышалось шуршание шелковых платьев снова заставила ее вздрогнуть. Она никогда не чувствовала близость с вечностью так остро, как в Милане.
Мадаленна быстро прошла через темный проход, и когда вышла на свет, снова остановилась. Пилигрим все-таки нашел свое сокровище. Прямоугольный внутренний двор состоял из мозаики — на сером фоне темно-красные камни образовывали крест, и когда лучи солнца падали на пол, то серая брусчатка отливала зеленым. Белое палаццо парило в воздухе, слегка опираясь на темно-бежевые колонны, и в промежутке между каждой парой колонн была старая дверь с кованым замком. Мадаленна осторожно прошла внутрь и, услышав чей-то голос, посмотрела наверх. Воздушный балкон, украшенный замысловатым портиком опоясывал всю открытую галерею, и она засмотрелась на статуи античных мыслителей и прекрасные скульптуры. Теперь пинакотека ожила, и Мадаленна вдруг услышала и оживленный гомон где-то в открытых дверях, и звуки органа, доносящиеся откуда-то слева, и все это было так гармонично, так тонко и хорошо, что в глазах внезапно защипало. Она сконфуженно протерла глаза и оглянулась — не было ли кого из свидетелей ее восхищения искусством. Особо глаза тереть было нельзя, а не то они могли стать красными, и она достала платок из сумки.
— Per questo Filonese! È stanco con le sue stupide addensate! («Чтоб этого Филоньезе! Как же он надоел со своими дурацкими придирками!») — послышался сзади не мужской голос, и, повернувшись, Мадаленна увидела двух студентов.
— Ma dai, un po’di divertimento è ascoltare ogni volta che urla che nessuno l’ha capito. («Да перестань, хоть какое-то развлечение — слушать каждый раз, как он кричит, что его опять никто не понял.») — ответил молодой человек в коричневой кожаной куртке.
— Si ‘, a te non importa, e io devo ascoltare ogni volta il suo brontolone. E cosa non gli piace dell’agenda? («Да, тебе-то все равно, а мне приходится выслушивать его ворчание каждый раз. И что ему не нравится в этой графике?!»)
Мадаленна улыбнулась и повернулась к открытой деревянной двери. Многие утверждали, что все преподаватели были одинаковыми, но она могла с уверенностью сказать, что и студенты были такими же: все учились, ошибались, ворчали и все равно каким-то образом умудрялись любить то, что они делали. Она была уверена в последнем — на факультет искусствоведения идти из-за денег было нельзя, только по велению души. И пусть ее слова звучали слишком банально, отказываться от них она не собиралась. Сверху раздался звук лопнувшей струны, и Мадаленна отвлеклась от мыслей. На этот раз свои часики она не забыла, и стрелка уверенно ползла по циферблату к половине первого. А она все еще не знала, куда ей идти. Молодые люди уже перекинули сумки на плечо, и она решила рискнуть.
— Mi scusi, può aiutarmi? («Извините, не могли бы вы мне помочь?»)
Студенты неспеша повернулись, но когда увидели ее, приветливо улыбнулись и поклонились.
— Certo, cos’è successo? («Конечно, что случилось?»)
— Il fatto è che sono alla conferenza e non riesco a trovare il pubblico giusto. («Дело в том, что я выступаю на конференции, и не могу найти нужную аудиторию.»)
Молодые люди переглянулись, пошептались, а потом синхронно кивнули головой и показали в сторону светлой арки.
— Devi andare alla biblioteca, è l’arco. Salite le scale e vedrete subito la porta più grande. Ma ora non c’è nessuno, tutti in galleria. («Вам нужно в библиотеку, это вон та арка. Поднимайтесь по лестнице, и сразу увидите большую дверь. Правда, сейчас там никого еще нет, все гуляют по галерее.»)
Мадаленна присмотрелась и увидела за большими колоннами белую арку. Она улыбнулась в ответ и неторопливо подошла ко входу. Внезапная робость заставила ее отступить на два шага назад и закрыть глаза — она все еще никак не могла представить, что войдет в эти двери и примется читать доклад про Джорджоне. О подобном год назад она и думать не могла — переезд в Лондон казался чем-то странным, тем, о чем мечтать было нечестно, а сейчас Мадаленна была в Милане, одна и не боялась ни одиночества, ни чужого общества. Она смело шагнула в тень и запрокинула голову — сводчатый потолок и здесь уходил под самое небо, а наверху были выгравированы латинские слова, она их, к сожалению, разобрать не смогла. Широкая мраморная лестница поднималась на второй этаж галереи, и Мадаленна останавливалась несколько раз на ступеньках, чтобы присмотреть к коричневатым и серым разводам на камне. Говорили, что такой мрамор можно было достать только в Аппунанских Альпах, в Карраре. Свежий ветер задувал в высокие своды, и она чувствовала свежий запах магнолий — цветы пахли ванилью и лимоном.
Она остановилась в длинном коридоре и сразу увидела темную дверь со стеклянными вставками — те сияли так, словно их мыли каждый час. Как оказалось, студенты ошиблись. Может и выступавших здесь не было, зато вот профессора и деканы факультетов стояли у изящных балюстрад и о чем-то негромко беседовали. Ее появление не привлекло слишком много внимания, только несколько человек посмотрели в ее сторону, но Мадаленна даже не поежилась, только порадовалась, что вместо платья выбрала костюм — пиджак и юбка были вишневого цвета, и черные лаковые туфли с ними смотрелись очень элегантно. Она толкнула дверь, и та поддалась ей с трудом.
