— Да!

— Замечательно! Теперь буду звать вас только так.

Мадаленна улыбнулась и взяла газету. Ей нравилось, когда он произносил ее имя, оно сразу наичнало звучать по-другому. Она привыкла к тому, как ее называла мама, привыкла к набившему оскомину «Мэдди», но Эйдин произносил ее имя аккуратно, осторожно, так уважительно, что оно само начинало ей заново нравиться. Поезд все так же медленно стучал колесами, а она старалась вчитаться в статью про кражу картин в Риме. Некто, по имени Фабио, смог украсть сразу несколько миниатюр Караваджо и сбежать в неизвестном направлении. Газета была датирована вчерашним днем, а в свежей ничего про этого не писали. И как можно было так долго искать преступника в маленькой стране? Она отвлекалась; отвлекалась, искоса смотря на Гилберта, увлеченного ее работой. Он внимательно читал ее записи, иногда что-то подчеркивал, иногда улыбался, и каждый раз она отворачивалась, чтобы он не увидел ее раскрасневшихся щек. Чтение портил только ветер, задувавший в открытую дверь. Она несколько раз поежилась, стараясь не отвлекать Эйдина от работы, однако когда дрожь пробрала ее еще раз, он быстро встал с места и подошел к полке. Из чемодана на свет появилось что-то красное в клетку — шотландский плед. Гилберт развернул его и протянул Мадаленне, однако сам он был без пальто, в одном пиджаке. Она не могла допустить, чтобы профессор внезапно простудился.

— Может быть, — начал он, и она снова слишком быстро согласилась

— Конечно.

Эйдин кивнул и с излишней вежливостью подсел поближе, так, что теперь рукава их пиджаков касались друг друга, и персик смешивался с елью. Он небрежно накинул плед на свое плечо и аккуратно расправил красную шерсть у нее на спине. Ткань пиджака была такой мягкой и скользкой, что плед постоянно спадывал, и Мадаленна начала уставать его поправлять, как почувствовала теплое прикосновение, и ее плеч коснулась его рука. Он предупредительно придерживал плед так, чтобы тот не спадал с нее, и Мадаленна оказалась в неких полуобъятиях. Из окна дул холодный воздух, но ей было тепло, и вовсе не хотелось, чтобы плед перестал спадать. Они сидели совсем рядом, ее выбившаяся прядь касалась его шеи, ее щеки касался острый воротник рубашки, и ни один из них больше ничего не читал. Они сидели тихо, стараясь не спугнуть то, что на краткий момент появилось между ними. Мадаленна посмотрела в сторону и увидела, как на его свитере почти разошелся шов.

— У вас будет дырка на свитере. — проговорила она. — Ее можно зашить.

— Где? — негромко спросил он.

— Тут, — кивнула она. — На плече.

Она посмотрела на него, однако лучше бы была в этот момент слепой. Говорили, что взаимное чувство рождало первое касание, но Мадаленна была готова поспорить, что это не так — все решал взгляд. Неожиданный, невольно задержавшийся или внимательный, говоривший гораздо больше слов или касаний. Эйдин смотрел на нее, и Мадаленна понимала, что в одну минуту случилось что-то важное, но не могла в это поверить. Так не могло быть, они не могли сидеть так близко, не могли слышать дыхание друг друга, она не могла чувствовать прочную связь, стягивавшую их все сильнее. Это было слишком нечестно по отношению к ее принципам. Святые Небеса, если бы он поцеловал ее сейчас, она бы отшатнулась, но только через несколько секунд. Это было бы слишком большое счастье и несчастье. Рука ее снова невольно накрыла его. и Гилберт сжал ее, так же крепко и мягко, как и в прошлый раз. Он было хотел что-то сказать, но гудок поезда прервал все мысли, и она подскочила на месте. Послышался голос кондуктора.

— Париж!

Комментарий к Глава 25

спасибо за прочтение); буду очень рада и благодарна вашим комментариям и впечатлениям от главы, для меня это очень-очень важно!

p.s. а мы подобрались к италии, кульминация совсем-совсем близко…

========== Обращение к читателям. ==========

Дорогие читатели! Мне очень жаль, что приходится для своего обращения пользоваться «главой» ориджинала, но пока что другого вида связи, к сожалению, я не нашла.

Я очень рада, что вам нравится моя работа, что вы переживаете за моих героев, для меня это очень важно. И не менее важно для меня слышать обратную связь. Спасибо всем, кто нажимает кнопку «жду продолжения», однако для меня было бы намного важнее услышать ваш фидбек о главе, хоть в несколько строк. Я не выпрашиваю отзывы, и надеюсь, что вы не обиделись; я просто говорю, что для автора - это действительно важно.

Спасибо всем, кто пишет отзывы, зарегистрированным и незарегистрированным пользователям, а автор начинает свой путь на «Литресе».

========== Глава 26 ==========

Комментарий к Глава 26

я буду очень рада и благодарна, если вместе с кнопкой “жду продолжения”, вы напишите пару слов о главе, спасибо.

Повозка тряслась по темному лесу, и бархатная повязка неприятно давила на глаза. Она пыталась спустить ее пониже, но каждый раз, касаясь ткани, ее били по рукам знакомой палкой. Она хотела кричать, но потом вспоминала, кто сидел рядом с ней и давила возглас. Коляска едва плелась, постоянно западая в рытвины и ямы, а потом вдруг так резко остановилась, что Мадаленна ударилась головой о деревянную балку у окна. Холодные руки цепко взяли ее за запястье и выволокли на воздух. Она чувствовала еловый запах и отчаянно пыталась вспомнить, почему в этом запахе ей чудилось спасение, но никак не могла. Ледяные руки коснулись ее лица, задели щеки и со всей силы дернули черную повязку. Она действительно стояла в лесу, таком знакомом, похожим на тот, который начинался сразу за теплицами мистера Смитона. Фигура в плаще толкнула ее в бок и угрожающе взмахнула палкой. Она кивнула, понимая, что вырваться не получится, и пошла дальше. Откуда она знала дорогу — так в ночных кошмарах всегда все знали, куда идти, чтобы найти свою смерть. Она шла уверенно; еще немного, и ее пытка кончится. Небольшая поляна нашлась случайно, и ее снова толкнули так, что комок земли грязным следом растянулся на ее белом платье. Белое платье. Белый шелк. Белый веной из гелиотропов. Белый обруч. Белые венецианские кружева, расшитые бриллиантами и жемчугом. Она чуть не расхохоталась на весь лес. Бабушка все-таки смогла поставить по-своему, и она была в этих проклятых кружевах, готовая идти, как овца на заклание. Она дернулась в сторону и сразу же получила по руке тяжелой палкой. Карцер. Темная комната. Холод и сырая вода. Все это было сном или ее настоящим детством. Она только спала, и сейчас ей всего снился сон, надо только проснуться и понять, что Хильда от нее далека, и никто замуж ее не выдаст. А если это все правда, и она на самом деле стоит перед алтарем и ждет своего ужасного жениха? Ведь все выглядит таким настоящим — и лес около сторожки мистера Смитона, и фигуры отца с матерью, и дедушка, машущий шляпой вдали. Может быть она умерла, и все, что происходит — последствия ее ужасного характера? Но где же тогда ее бесценный, ее любимый, ее единственный, за которым она пошла бы куда угодно? Ее любимый жил в другом мире и не знал, что существует еще один мир, в котором ее обрекают на пытку, достойной изощренности самого Данте. Она пыталась услышать голос, всегда зовущий ее, всегда выручающий ее, пыталась увидеть знакомую фигуру, выходящую из тумана, забирающую ее с собой. Но никого не было. Не было и спасения. Потому что она нарушила самый важный закон и едва не разрушила счастье другого человека, а за это спасения не полагалось, только раскаяние и покаяние, растягивающиеся на долгие года. Костлявая рука крепко держала ее за ладонь, но она и сама не старалась вырваться, а сильнее оперлась на сухой локоть. Она не знала, кто ее ведет, но чувствовала знакомого человека; лицо провожатого было скрыто за черным покрывалом, а когда она постаралась присмотреться, чьи-то глаза злобно сверкнули, и ее больно дернули за волосы. Она подошла к алтарю и не отшатнулась, когда ее волосы покрыли белым кружевным покрывалом. Здесь все было белым и черным — черное небо, черные ветки деревьев, черная земля, белое брачное платье, белый алтарь, белый венец, ее белая кожа. Здесь не было ничего, что могло бы иметь полутона, здесь все было прежней ей — отрицающей возможность компромисса, признающей только свои принципы — она попала в свою собственную ловушку. Подавить нервный спазм в горле, подать руку, чтобы на палец надели кольцо и ждать жениха — она знала, что делать, будто этот сон снился ей тысячу раз. Так и было, и каждый раз ей приходило спасение, но не сейчас. Из леса вышла фигура в черном фраке, и она улыбнулась: ее жених и здесь отличался удивительной способностью выглядеть слишком чопорно и не к месту. Ее снова взяли за руку, снова повеяло холодом, и в последний момент, когда на нее почти надели венец, она исхитрилась и сорвала капюшон с ее знакомого провожающего. Ничего. Там была пустота с одними горящими глазами, и в них отражалась жуткая улыбка. Так улыбалась Хильда. И ее отец.