Литмир - Электронная Библиотека

Мадаленна мечтала вернуться в Италию вместе с родителями, чтобы втроем прогуляться по улицам, где бродили они, чтобы они показали ей лимонную рощу, где глядели друг на друга влюбленными глазами; Мадаленне хотелось увидеть то место, где встретились ее два самых дорогих человека и понять магию этих каменных стен, фонтана в виде морды римского чудовища и мощеную улицу, по которой бродила ее мама, когда была такой же, как сейчас Мадаленна. Ей даже не потребовались бы слова родителей — эти неприступные стены хранили собственную историю и могли рассказать ее, если только слушателю хватило бы терпения прислушаться. Однако теперь она понимала, что родители вряд ли показали бы ей это место — оно было для них священно, это была только их улица, где царила тишина, связавшая их однажды. Тогда, подумала Мадаленна, возможно стоило отправиться им вдвоем, может быть, воспоминания о прошлом могли бы их связать заново. Но Мадаленна ехала одна.

Она так и не попрощалась с отцом и даже не могла представить, где он был сейчас. Может, сидит у себя в кабинете и смотрит новые газеты, может, идет по темной улице и вспоминает, не нужно ли отдавать завтра брюки в химчистку, и, наверное, в голове у него крутится одна мысль — он что-то забыл, а что именно, понять никак не может. Потом он придет в спальню, заснет и посреди ночи вспомнит, что на самом деле позабыл о дочери. Предположения начали переходить в самобичевание, и Мадаленна представила себя со стороны — одна в темном коридоре, думает о том, как ей не повезло и чуть ли снова не плачет. Слезы начинали становиться ее привычкой, и ей это не нравилось. Она всегда с твердостью заявляла о том, что не плачет и гордо выпрямлялась, сейчас же была готова заливаться слезами каждый вечер. Так можно было заработать постоянную истерию. Она поправила на себе пиджак и всмотрелась в темную даль — там все еще ничего не было видно. Дверь соседнего купе скрипнула, но она не повернулась, ей не хотелось ни с кем общаться. Случайный попутчик вышел из своего убежища и подошел к ее окну. Мадаленна сдвинула брови посуровее и отвернулась; повеяло знакомым одеколоном.

— Вы не спите?

Мистер Гилберт стоял рядом с ней, и она едва подавила в себе желание повернуться и положить голову на плечо. Она и так поступила очень опрометчиво, когда коснулась его руки в опере, обычно такое считалось неприличным, но музыка, свет, история бедной Мари ДюПлесси — все сложилось воедино, и Мадаленне тоже захотелось, чтобы ее кто-нибудь любил. Мистер Гилберт не мог к ней испытывать ничего, кроме уважения и дружеского расположения, но ей хватало и этого. Она боялась смотреть ему в глаза в последнее время, там вспыхивало что-то очень незнакомое, притягивающее, и Мадаленна опасалась, как бы ее молчание не сказало бы все за саму нее.

— Я спала всю дорогу, больше не хочу. — она не поворачивалась к нему; глаза все еще были слегка опухшими из-за слез. — Мы, наверное, скоро подъедем к Парижу?

— Осталось чуть-чуть, думаю, минут пятьдесят.

— А после этого Милан?

— Милан.

В глазах что-то снова защипало, и она потерла их рукой, однако щипать стало сильнее. Наверное, какая-то соринка попала нечаянно. Эйдин легко коснулся ее рукава и ненавязчиво потянул на себя. Мадаленна не стеснялась Эйдина, не стеснялась заплаканных глаза, знала, что он не будет задавать лишних вопросов, но не хотела, чтобы он видел ее такой неприбранной и неопрятной. Однако в полумраке вагона тень ложилась на ее лоб и скулы, оставляя только белую полоску около губ и возле щек. Мадаленна не видела мистера Гилберта, только луч света блестел, отражаясь в металлической оправе очков, и она видела, как посверкивают изредка огоньки в голубых глазах. Он вынул из кармана носовой платок, отдававший мятой, и протянул его ей. Она приняла его, но руки у нее так тряслись, что два раза она чуть не ткнула им себе в глаза, и, в конце концов, тихо выругавшись, протянула его обратно.

— Выйдите чуть на свет, — он взял ее за руку, и они подошли к лампе. — У вас соринка в глаз попала, я вам помогу. И постарайтесь не моргать.

— Не уверена, что смогу.

— А вы смотрите на меня, и все пройдет благополучно.

Мадаленна постаралась улыбнуться и отважно посмотрела на Гилберта. Он впервые стоял с ней так рядом, она видела его глаза, — голубые, но не прозрачные, а темные, как вода в озере во время дождя, видела, как свет отражался в стеклах его очков, чувствовала все тот же знакомый еловый одеколон и почти что не дышала. С каждым днем ей казалось, что любить сильнее невозможно, и каждое следующее утро она вставала с неизменным теплом внутри. Он наклонился к ней поближе, и Мадаленна почувствовала, как его рука осторожно легла на ее плечо; вдруг она почувствовала резкую боль и дернулась. Эйдин попридержал ее и успокаивающе похлопал по руке.

— Теперь все хорошо.

— Спасибо. — она повернулась к своему купе, толком не зная, что будет делать. — Вы скажете, когда будем подъезжать к городу?

— Конечно. Мадаленна, — окликнул он ее, когда она почти открыла дверь и приложила палец к губам — ее попутчицы еще спали. — Извините. — она подошла к нему. — Вы же… — он запнулся, и она увидела на его лице виноватую улыбку. — Простите за дурацкий вопрос, вы же не собираетесь читать в такой темноте?

— Я пододвину торшер.

— И испортите свое зрение. — Гилберт посмотрел в сторону своего купе и неопределенно махнул рукой. — Может быть, составите мне компанию, я все равно не сплю — проверяю работу, а у меня как раз лампа хорошая.

— Да. — Мадаленна согласилась слишком быстро и почувствовала, как тепло наполнило ее, когда Эйдин улыбнулся. — Только газету возьму.

Она тихо открыла дверь, взяла итальянские издания и прошла по коридору вглубь. Купе Гилберта оказалось одиночным, однако постели он действительно не расправлял и даже не положил подушек. Мадаленна присела на диван, и Эйдин оставил дверь приоткрытой. При свете она заметила, что он был уставшим, воротник отъехал в сторону, и очки в серебряной оправе смотрелись на нем, она не побоялась бы этого слова, очаровательно. Мадаленна улыбнулась, и Гилберт, недоуменно посмотрев на нее, вопросительно улыбнулся в ответ.

— Извините, никогда не видела вас в очках.

— И что же — он присел рядом, и она уловила слабый еловый аромат. — По вашему мнению они мне не идут?

— Нет, даже напротив, — Мадаленна развернула газету и заметила папку со своим именем. — Вы напоминаете мне профессора-астронома.

— Интересное сравнение. Но я польщен.

— Очень рада. Вы мою работу проверяете? — она склонила голову и увидела несколько знаков вопроса на полях. — Неужели все так плохо?

— Все не плохо, и все так, просто некоторые утверждения требуют дополнительной справки. А то знаю я этих доцентов, — он с досадой качнул головой, и очки чуть не упали. — Могут начать задавать такие дурацкие вопросы, что хоть в лепешку разбейся, а ищи доказательства разговора Да Винчи с итальянскими купцами.

— О, это не проблема. Итальянцы так чтят родственные связи, что смогут вам сказать, что говорил их предок в пятнадцатом веке.

— Ваша фамилия же Медичи? — он с интересом посмотрел на нее, и Мадаленну пробрала дрожь от воспоминания слов Хильды. — Династия великих королей.

— Моя династия не была великой, даже если наш род действительно от Медичи, мы были обычными торгашами. Во всяком случае, так считают все. Но мне наплевать, — с неожиданным жаром произнесла она. — Даже если мой предок пас овец, мне все равно, я горжусь им, потому что он — моя династия.

— Браво, — тихо ответил Гилберт, и она изумленно посмотрела на него. — Рад слышать здравые речи. Неважно, кем были наши предки, главное, что они были, что, благодаря ним, появились мы. Наши руки, ноги, — его вечное перо аккуратно касалось ее ладони. — Головы — все это появилось только благодаря им. И ваша фамилия, Мадаленна, она звучит прекрасно. Вслушайтесь, Мадаленна Медичи. Разве это не звучит?

— Наверное.

— Долой неопределенности! — махнул он рукой. — Звучит?

174
{"b":"747995","o":1}