— Ты проснулась? — Аньеза стянула перчатки и коснулась щеки дочери. — И уже готова!
— Я просила меня разбудить раньше.
— Я знаю, дорогая, — мама пропустила мимо ушей недовольный тон дочери. — Но Эдвард не появился, так что, я решила дать тебе еще немного поспать.
— Спасибо.
— Ты уже завтракала?
— Нет, я не хочу.
— Мадаленна, — Аньеза посмотрела на нее как на маленького ребенка. — Перед поездкой обязательно надо позавтракать.
— Я не хочу. — она присела на диван и посмотрела на часы; было уже одиннадцать утра, поезд отходил в сорок минут полудня. — Я подожду его, может, он просто опаздывает.
— Мадаленна, — мама присела рядом с ней. — Твой отец редко когда бывал пунктуальным, а поезд может нас не дождаться. На дорогах могут быть пробки.
— Нет, — помотала головой Мадаленна. — Ты же знаешь, он просто задерживается. Папа обещал, что придет домой и поможет мне собраться в дорогу. Я подожду.
— Хорошо, — вздохнула мама и пересела в кресло. — Подождем десять минут, хорошо?
Мадаленна кивнула и сжала руки в кулаки, чтобы те перестали трястись. Она никогда не слышала, как громко секундные стрелки отбивали время, словно по всему дому раздавался гром. Отец обязательно должен был приехать, он обещал ей. Он поцеловал ее в щеку и сказал, что обязательно поможет ей собраться. Отец никогда не врал, он никогда не врал ей. Слезы обиды начали медленно собираться в уголках глаз, и Мадаленна беспомощно смотрела на фотографию родителей у каминной полки. Минутная стрелка сошлась на цифре «десять», и Аньеза оправила на себя костюм из «шотландки».
— Время, Мадаленна. — она поправила изящные часы на руке. — Пойдем, я вызвала такси.
Мадаленна кивнула, и ей показалось, что она встала, но когда мама подошла к ней, оказалось, что она все так же сидела на диване.
— Мадаленна…
— Я готова. — она оправила на себе брюки и пиджак. — Может быть, он приедет прямо к вокзалу.
Мама качнула головой, взяла корзину, и они вышли за дверь. Были последние дни февраля, зеленела ранняя трава, совсем короткая, сквозь серые тучи пробивалось голубое небо, и Мадаленна подумала, что это мог быть ее первый День Рождения, который она справляла бы вместе со своей семьей. Иррациональное желание наплевать на конференцию, отправиться домой и дождаться отца повернуло ее к двери, но внимательный взгляд матери заставил застегнуть пальто и сесть в машину. Отец не приехал домой, но он мог ждать ее на вокзале Ватерлоо. Конечно, так и должно было быть; Мадаленна почти видела его фигуру в песочном пальто, с цветами в руках, улыбающимся. Он всегда о ней заботился, всегда помнил свои обещания, он не мог просто бросить ее, не сказав ни слова.
Машина тряслась по сырым дорогам, но Мадаленна не видела ни заполоненных дорог, не слышала нервного постукивания каблуков Аньезы по ковру. Она видела фигуру в песочном пальто около вокзала и ждала момента, когда увидит ее. Автомобиль остановился у бежевого здания вокзала. Мадаленна выскочила из салона и так быстро пробежала по пешеходному переходу, что сердце у нее забилось часто-часто. Ее платформа значилась под номером «шесть», и она бегом поднялась по лестнице. Аньеза шла где-то позади нее, Мадаленна слышала ее голос, но не могла остановиться.
— Куда ты так сорвалась? — послышался голос матери за спиной. — Я испугалась! Ты ведь могла попасть под машину!
— Извини. — машинально пробормотала Мадаленна. — Извини, я не хотела тебя волновать.
— Ты видишь свою группу? — Аньеза оглянулась по сторонам. — Хоть кого-нибудь?
— Что? — переспросила Мадаленна, а потом махнула рукой. — Да, они стоят около вагона, вон там.
— Так пойдем к ним.
— Сейчас.
Мадаленна вытягивала шею, стараясь увидеть фигуру отца, но, как бы она не старалась, его нигде не было видно. Только бы заметить песочное пальто и розовые пионы, он обещал, что обязательно подарит их к ее поездке. Да хоть бы и без пионов, только бы увидеть отца. Мадаленна смяла воротник пальто, стараясь разглядеть людей, стоявших на перроне, но Эдварда нигде не было. В конце концов мама взяла ее под руку и подвела к ее вагону. С ней кто-то поздоровался, кто-то знакомый хлопнул по спине, но она только как-то смято улыбнулась в ответ, не понимая, что происходит. Кондуктор пробил ей билет и распахнула дверь вагона. Пять минут до отбытия.
— Мадаленна, — начала Аньеза, но дочь ее перебила.
— Может, он перепутал платформы?
— Мадаленна.
— Или не смог найти вход? Там же на парадном как раз идут ремонтные работы! — захлебывалась в словах Мадаленна. — Я сбегаю, посмотрю! — она было рванула к выходу, но руки матери ее поймали.
— Мадаленна! Посмотри на меня. — Аньеза повернула лицо дочери к себе, и слезы стали совсем горячими. — Он не придет, папа не придет. Наверное, его задержали на работе, или он… — она посмотрела в сторону, пытаясь придумать оправдание. — Или у него появились дела.
— Он мог позвонить. — голос Мадаленна совсем сел. — Я звонила… Господи, я совсем забыла позвонить в Антропологический музей!
— Мисс, — встрял в разговор кондуктор. — Вы собираетесь садиться?
— Она сейчас сядет, — ответила за нее Аньеза и прижала к себе. — Так получилось, это надо принять и не давать себе расстраиваться.
— Мамочка, — прошептала Мадаленна, судорожно пытаясь ухватиться за пояс пальто. — Мама…
— Ты уже совсем взрослая, дорогая. И тебе не нужен никто, чтобы быть счастливой, кроме самой себя. Ты едешь в Италию, туда, где хотела всегда оказаться, едешь с замечательным человеком. Работай, учись, — она вытерла дочери лицо платком. — Люби, наконец. И не повторяй моих ошибок. Вот, — Аньеза всунула ей в руки какой-то сверток. — Откроешь ровно в двенадцать ночи двадцать седьмого февраля. Это от нас с папой.
Мадаленна кивнула, и, наспех поцеловав маму, вбежала в вагон. Платформа, покачиваясь, медленно начала отдаляться, и только тогда, когда дорожный знак Лондона исчез, Мадаленна поняла, что осталась совсем одна. В ее купе еще никого не было, и она присела на мягкий диван. Поезд набирал свой ход, и когда мимо ее окна начали проноситься ели и холмы, она тихо расплакалась, уткнувшись в пальто отца.
***
Она спала, а когда проснулась, за окном уже было темно, и две девушки — ее попутчицы, — спали, облокотившись на зеленые подушки. Сырое от слез лицо приятно обдувало воздухом, и Мадаленна осторожно выпрямилась, пытаясь понять, сколько она проспала и сколько им еще ехать. Этот поезд шел из Лондона до Милана с пересадкой в Париже в двенадцать ночи. Она потянулась и поморщилась, разминая затекшую шею. Купе было красивым, сделанным под старину; такое она видела только у Хичкока в фильме «Леди исчезает». Там герои столкнулись с делами международного шпионажа, и Мадаленна представила, что сделала бы на месте главной героини. Наверное, выпрыгнула бы на первой же станции и отправилась домой автостопом. Светлое дерево купе было темным в полумраке, и света от торшера хватало только на зеленые диваны, все остальное было полутемным, даже небольшой столик. Несколько газет лежало на бархатной обивке, но при неровном свете Мадаленна едва смогла прочитать несколько слов по-итальянски. Вагон тряхнуло, и она чуть не упала со своего места. Узнать бы сколько времени, но ее часы остались лежать в корзине, а тот лежал в багажном отделении. Флакон с водой и теплые полотенца, пахнувшие мятой лежали на столе, и она налила себе немного воды в стакан. Мимо проносились скорые поезда, оставляя редкие блики на окнах. Сейчас могло быть и семь вечера, и одиннадцать ночи. Вода была стылой, и она отпила совсем немного — из-за долгих слез горло было сухим и саднило. Она вспомнила, что даже не позавтракала, но есть не хотелось, и голова не кружилась. После сна Мадаленна была снова окрепшей и полной сил. Она поежилась — в купе было не так тепло, — и отодвинув от себя чье-то пальто, неслышно вышла в коридор.
В коридоре было еще холоднее, и она пожалела, что не взяла с собой пальто. За окнами было ничего не видно, как бы она не присматривалась. Иногда Мадаленна видела быстро пробегающие перед ее глазами платформы, да где-то вдалеке синели горы. Париж, они наверняка были уже на пути к Франции, а за ней и Италия была недалеко. Ломбардия и Тоскана; как ни странно, но те несколько лет, когда ей было всего четыре года, она помнила гораздо лучше, чем все последующие года, проведенные с Хильдой. Мадаленна помнила, как родители привезли ее на большой белой машине к светлому дому. Солнце светило так сильно, что могло прожечь красные крыши, но апельсиновые деревья от этого росли еще гуще, а листья становились зеленее. Бабушка Мария много плакала в начале, а потом так крепко обнимала и целовала, что Мадаленна ради принципа дулась и демонстративно вытирала лицо рукавом. Она была совсем глупой. Когда они с мамой все-таки переехали в Портсмут, Мадаленна желала все забыть, всю радость и счастье, потому что невозможно было думать о том, что она потеряла. Она часто думала, что могло бы быть, останься она в Сиене, где горы были под цвет облаков, а башня Манджа утыкалась своим шпилем прямо в небо. Однако иллюзии были слишком болезненными, и она мрачно запрещала себе даже мечтать об этом, потому что Италия была за далеким морем, а она мерзла в старом особняке со старухой. Потом появился мистер Смитон, и, пристально глядя на нее, объяснил, что за все на свете нужно быть благодарной, и Мадаленна должна быть счастлива, что ей дали хоть немного такой радости, ведь некоторые были лишены и этого. Позже она позволила себе часто вспоминать те дни, когда сидела в продуваемом всеми ветрами Стоунбрукмэноре глубокой осенью и думала о солнечных лучах на широкой террасе, гулких комнатах, которым не было конца и раскидистым деревьям, по которым она лазила вместе с отцом.
