Их оглушили аплодисменты, и румяные они вскочили на ноги, аплодируя исполнителям. Оказалось, что на самом деле Виолетту пела Каллас, и Мадаленна несколько минут говорила, как восхищается хрустальным сопрано великой певицы. Эйдин слушал, слушал и старался не смотреть на развитый локон, который опускался на белую шею и на маленькие руки без перчаток, которые он минуту назад держал в своих руках.

— Наша знакомая, миссис Мандерли, просила вас подойти в ресторан.

— Это так необходимо?

Он пожал плечами, но, встретившись взглядами, они оба покраснели и вышли к гардеробу. Из двери дул свежий ветер, и Гилберт поспешил встать так, чтобы воздух хоть немного его отрезвил. У ресторана они оказались в душном плену тех же самых шелковых платьев и фраков; когда они вошли в жарко натопленный зал, Мадаленна вдруг дернулась и отступила в темноту. Эйдин не мог разглядеть ни одного знакомого лица, так сильно напугавшего ее, однако, стоило толпе рассеяться, он признал в одном шатающемся молодом человеке Джона Гэлбрейта. Мадаленна стояла, не шелохнувшись, однако к привычному холоду в ее глазах появилось еще и презрение, способное сбить с ног любого, кто осмелился бы подойти. Джон был достаточно напитан парами алкоголя, чтобы набраться смелости, улыбнуться и нагло помахать рукой. Она попыталась было продвинуться к выходу, но пробиться сквозь шляпы и шубы было невозможно. Только не Джон, только не этот глупый мальчишка, который даже толком не умел правильно общаться с леди. Им не стоило тут оставаться, в конце концов он мог проводить ее до дома. Эйдин набрал побольше воздуха, и, прежде чем Гэлбрейт оказался рядом с Мадаленной, встал около нее.

— Вы хотите здесь остаться? — шепнул он ей.

Мадаленна отчаянно замотала головой, и он помог ей отойти в сторону. Но только они взялись за ручку двери, как сзади него послышался голос:

— Мадаленна, я рад тебя видеть!

— Не могу сказать того же самого. — угрюмо проговорила она.

— Полагаю, мистер Гэлбрейт, мисс Стоунбрук не желает с вами общаться. — встрял в беседу Эйдин, и Джон недоуменно посмотрел на него.

— Очередной жених, Мадаленна? — рассмеялся он.

— Послушайте меня, мистер Гэлбрейт, — но Эйдин ее мягко перебил.

— Если вы не хотите, чтобы наше общение не превратилось в средневековую битву, советую отойти подальше.

В глазах у Стоунбрук загорелся гнев, и, тихо извинившись, он взял ее под руку и внимательно посмотрел на Джона. Гэлбрейт был достаточно высоким молодым человеком, но, как это часто бывало, достаточно нескладным. Разумеется, бороться за честь дамы было делом благородным, но Эйдин надеялся, что у того хватит ума не протестовать или выйти за дверь. Однако Джон ничего не сказал в ответ, а только пьяно моргнул и развел руками, что на его языке должно было обозначать и удивление, и растерянность, и что-то еще, доступное для понимания только в нетрезвом виде. Они вышли на улицу, когда часы Биг-Бена пробили ровно одиннадцать ночи. Мартовский ветер сменился снова февральским, и рукава бежевого пальто взлетели наверх, когда порыв воздухе залетел ей под воротник. Не зря он взял с собой шерстяную обузу.

— Возьмите, — он накинул ей на плечи черное пальто, и слегка согнулась под его тяжестью. — Сегодня слишком холодно.

— А вы? — в свете фонаря ее глаза казались огромными. — Вы же простудитесь!

— Вовсе не простужусь, — он беспечно пожал плечами. — Я закаленный.

— Нет, мистер Гилберт. — твердо заявила Мадаленна и сняла пальто с плеч. — Не хватало, чтобы еще и вы заболели. Как раз вовремя — перед поездкой! Немедленно наденьте пальто!

— Так вы думаете только о поездке? А я-то надеялся, что вы беспокоитесь за меня. Еще одна иллюзия разбита вдребезги.

Гилберт надеялся, что Мадаленна рассмеется в ответ или хотя бы улыбнется, но она молча смотрела на него, и даже в глазах не было привычных огоньков. «Ты ее обидел, идиот!» — пронеслось у него в голове, и он собрался произнести извинения, но Мадаленна немного приподнялась на носках ботинок и повесила на его плечи пальто, аккуратно расправляя воротник. Ее глаза были совсем близко с его, он чувствовал цветочный аромат пудры с ее щек; Эйдин старался понять, уловить ее взгляд, но она старательно смотрела на его пуговицы, а когда вдруг поглядела на него, тревога неприятно кольнула внутри — она была слишком серьезна, слишком печальна. Мог ли он надеяться хоть на самое малое?..

— Как я уже говорила, — пробурчала она. — Ваши шутки начинают быть банальными. Свет плохо влияет на вас.

— Согласен, — легко подтвердил он. — Я начинаю чувствовать себя самым большим идиотом в мире. Надеюсь, Италия меня наставит на путь истины.

— Это будет долгий путь, — она пошла вперед. — И вряд ли найдется умалишенный, который согласится на подобную работу.

— Я надеюсь найти праведника, — он шел за ней. — Который сможет поверить в меня и мое искреннее стремление исправиться. Действительно, Мадаленна, вечером стало слишком холодно, — он оказался перед ней. — Возьмите хотя бы пиджак!

— Мистер Гилберт, повторяю, мое шерстяное пальто защищает меня от всех ветров. — ее серьезность на секунду пропала, и она прищурилась. — Но если ваша душа так неспокойна…

— Именно! Это первое задание для того, кто встал на путь исправления! Держите, — он быстро расстегнул пиджак и взял ее пальто, пока она аккуратно просовывала руки в рукава; бежевая шерсть тоже отдавала персиком. — Вам очень идет.

— Спасибо. — скептически ответила Мадаленна и отчего-то отвернулась. — Разве вы собираетесь меня проводить?

— Лондон хоть и большой город, но все же не такой безопасный.

— А как же наши студенты?

— Я потом за ними вернусь.

Мадаленна хотела сказать что-то еще, но слова замерли, и она снова кивнула и тихо ответила:

— Благодарю.

Какое-то время они шли молча, рассматривая пустынные улицы и редких прохожих, спешивших домой и подозрительно оглядывающихся по сторонам. Это была та тишина, которую он любил, которой ему так не хватало. В его жизни происходила трагедия, должны были случиться страшные вещи, начинался процесс смерти, но Гилберт видел лишь одно начало и старался не думать, отчего ему было так тесно в груди, когда Мадаленна не отказалась от протянутой руки.

— Как вы думаете, — он нарушил молчание. — Куда может идти тот мужчина в сером плаще?

— С черным воротником? — отозвалась Мадаленна. — Домой. Или в подпольную лабораторию по производству водорода.

— Или он мечтает изобрести средство бессмертия.

— А вы бы хотели стать бессмертным? — она мельком посмотрела на него.

— Нет, — подумав, ответил Эйдин. — Это слишком большое несчастье, которое обернется в конце полным одиночеством. А вы?

Она ответила не сразу. Пнув камешек, Мадаленна посмотрела в темное небо, будто там мог быть написан ответ.

— Я бы разделила его с близкими. Бессмертие на одного — худшее наказание — видеть, как уходят близкие и не иметь возможность помочь… — у нее перехватило дыхание, и Гилберт покрепче сжал ее руку. — Хотя некоторые даже радуются этому. Так, что о нашем изобретателе?

— Он постоянно думает, что за ним идет хвост.

— И так и есть, просто хвост зашел в тот переулок, — она указала рукой влево, и рукав пальто коснулся его щеки. — И уже поджидает у двери.

— Но у нашего экспериментатора есть пистолет.

— А у хвоста — нож.

— Получается, нашему изобретателю суждено ужасно погибнуть?

— Ну, на его помощь могут ринуться профессор и его студентка.

— И насмерть заговорить фактами об искусстве? — его смех негромко раскатился по пустынной улице.

— Или латинскими афоризмами. — она улыбнулась, а потом неожиданно спросила. — Вам же не нравится Лондон?

Вопрос его озадачил, и он снова подумал о способностях Мадаленны к прорицанию.

— С чего вы так решили? — она пожала плечами. — В ваших предках Кассандры не числится?

— Нет, но Хильда утверждала, что она — потомок Мелюзины. — Мадаленна потерлась щекой о шерстяной ворс. — Это объясняет ее холодность и рыбьи повадки.