— Мисс Стоунбрук достаточно сильная, чтобы справиться с подобным. Так, она не с вами, мисс Кру?
— Была с нами, но решила перейти в партер. — Дафни негодующе посмотрела на всех зрителей с биноклями. — Слишком много людей интересуются не оперой, а ей.
— Понимаю.
— А мы останемся с Эффи в ложе. — Дафни присмотрелась к бель-этажу и чуть подпрыгнула на месте. — Извините, сэр, мне пора, иначе Эффи займет мое место, она и так на него откровенно смотрела.
— Конечно.
— Ой, мисс Кру, подождите, — Лита встала с места, и шлейф платья потянулся за ней. — Вот что, не расходитесь после мероприятия, а пойдемте с нами в «Плющ». — Дафни быстро заморгала, и Эйдин недовольно посмотрел на нее. — Вы знаете ресторан «Плющ», это совсем недалеко, мы с мужем вам угостим, правда, дорогой? — Чарльз кивнул. — Эйдин, не надо меня прожигать взглядом. Пищу духовную можно сочетать и с обычной. Так что, вы согласны?
— Миссис Мандерли, я боюсь, это неудобно…
— Перестаньте, — отмахнулась Лита и просияла. — Значит, решено — обязательно приходите все в «Плющ» после спектакля, хорошо?
— Большое спасибо!
— Не за что, дорогая! Ну что ты так на меня смотришь? — обратилась она к Эйдину, когда Дафни вышла за дверь. — Ты замучаешь своих студентов этой оперой.
— Лита!
— Правильно, милый мой, мое имя — Лита Мандерли, а в девичестве была Гибсон.
— Лита, — дернул ее за рукав муж. — Ты их смущаешь.
— Ничего не смущаю. О, Господи, — свет снова погас, и она заметалась на месте. — Уже начинается! Эйдин, ты ведь не против, если мы тут просидим третье действие?
— Садись уже на место. — он пододвинул ей стул и снова закрыл глаза.
Третья картина разыгрывалась очень трагично — яростная встреча Виолетты со своим бывшим любовником проходила в декорациях притененных, и только в самые напряженные моменты те вспыхивали то черным, то красным. Эйдин старался слушать музыку, однако каждый раз ловил себя на том, что опускал взгляд в партер и искал знакомое лицо. Брать бинокль ему не хотелось — это жест ему казался очень пошлым, однако в свете прожекторов разыскать светлое платье оказалось не таким уж и трудным занятием. Мадаленна сидела в третьем ряду, и ее руки держались ровно за один подлокотник — как и было положено в свете. Почувствовав, что Лита внимательно смотрит на него, он нарочно медленно осмотрел весь партер и только потом вернулся к сцене. Божественная музыка уносила его вдаль, и ему только оставалось слушать прекрасную партитуру и пытаться разгадывать каждое слово. Итальяский как нарочно звучал еще мелодичнее, еще тоньше, чем все остальные языки, и Эйдин не смог представить, как Мадаленна могла бы слушать Вагнера с его тяжелой классической поступью. Хотя и старый немец, наверное, подошел бы ее мрачноватой тени. Когда свет снова заполнил собой пространство, Лита встала с места и выглянула за дверь.
— Кого ты ищешь? — он с подозрением посмотрел на нее.
— Никого.
Лита закрыла дверь и принялась нетерпеливо постукивать рукой по лакированному дереву. Чарльз завел с ним беседу про налоги, однако Эйдин слушал вполуха — Лита постоянно дергалась на месте, и его не отпускали смутные сомнения.
— Лита, если ты ищешь мисс Стоунбрук, то прошу — без лишних вопросов о семье. Ты меня поняла? — он строго посмотрел на нее, но она только фыркнула.
— За кого ты меня принимаешь? За светскую жабу? Мне просто интересно с ней познакомиться.
Гилберт старался не показывать виду, однако он тоже постоянно смотрел в сторону приоткрытой двери, надеясь увидеть там светлое платье и отблеск золотых волос. Однако мимо них проходили люди, слышались веселые голоса, а единственного, которого он так хотел услышать, так и не было. Из открытой двери повеяло свежим воздухом — кто-то в коридоре решил проветрить, — и Лита поежилась. Эйдин уже встал, чтобы закрыть дверь, однако остановился, когда почувствовал знакомый аромат персика и гвоздики. Слабое шуршание прорывалось сквозь шум, и вскоре он увидел Мадаленну — спокойно прохаживающуюся мимо зрителей, заложив руки за спину и присматриваясь к фрескам на стене. Простое платье выгодно выделяло ее среди остальных, и привычный задумчивый вид придавал ей сходство с героинями Милле — такими же немного отрешенными, существующими в другом мире и до жестокости прекрасными. Гилберт поймал себя на мысли, что любуется ею. Мадаленна вдруг поморщилась, поняв, что за ней наблюдают, и прежде чем ее лицо озарилось улыбкой, Эйдин заметил, каким жестким и холодным мог быть ее взгляд — так она смотрела на каждого, кто мешал ее покою. Однако вместо очередного журналиста был он, и тень ушла с лица, оставив вместо себя улыбку, немного робкую и светлую.
— Здравствуйте, Мадаленна. — он улыбнулся ей в ответ и хотел подойти, но он оказалась рядом с ней быстрее. — Как вам опера?
— Замечательно, мистер Гилберт.
— Мисс Кру сказала, что вы ей перевели все слова.
Мадаленна коротко рассмеялась.
— Дафни немного преувеличила, но, оказывается, половину я действительно смогла понять.
Он хотел добавить что-то еще, но тут из-за двери вышла миссис Мандерли, и лицо Мадаленны снова свела быстрая судорога. Свет в глазах погас, улыбка пропала и на место радушной приветливости пришла спокойная прохлада, ледяная, пресекающая все возможности свободного разговора. Гилберту стала невозможна мысль, что его друзья могли обидеть ее, и невольно он встал между Мадаленной и Литой, широко улыбающейся.
— Здравствуйте, мисс Стоунбрук! — она протянула ей руку, и Мадаленна едва ответила на пожатие.
— Добрый вечер.
— Прекрасный спектакль, правда?
— Да, очень.
— А у вас, между прочим, очень красивое платье!
Радушность Литы слегка убавило холодность Мадаленны, и она искоса взглянула на Эйдина, будто спрашивая, можно ли доверять этим людям. Он незаметно кивнул в ответ, и тень с лица медленно начала пропадать, позволяя теплу снова вернуться и в улыбку, и во взгляд. Она с опаской прислушивалась к щебетанию Литы, словно ожидая, когда красивая мелодия наконец сфальшивит, и вместе с комплиментами проскользнет шпилька в сторону ее семьи, однако когда Эйдин предложил зайти в ложу, она, помедлив, согласилась.
— Прошу знакомиться, мисс Стоунбрук, — проговорил Эйдин. — Мои очень хорошие друзья, единственные, на самом деле. Чарльз Мандерли — главный редактор «Литературного Таймса» и его жена Лита Мандерли — наш главный филантроп. — супруги синхронно поклонились и рассмеялись, чуть не стукнувшись лбами. — А это мисс Мадаленна Стоунбрук — студентка факультета искусствоведения. Лучшая на курсе.
Мадаленна вежливо и без смущения ответила на приветствие и аккуратно присела на край стула. Эйдин оперся рукой на его спинку так, что он мог беззастенчиво смотреть на нее и наблюдать за тем, как серебряная цепочка на руке постоянно падала с локтя на запястье, и он едва удерживался от того, чтобы не поправить ее. Разговор тек сам по себе, и Мадаленна говорила с вымуштрованным спокойствием, которое напоминало ему о викторианском воспитании — безукоризненная почтительность и некоторая отрешенность подходили ее сдержанному тону голоса. Она не смущалась этих людей, но и не стремилась открыть им душу.
— Простите мое любопытство, — в глазах Мадаленны снова появилась тревога. — Но где вы достали это прекрасное платье? На Пикадилли?
— Нет, на Пикадилли таких не шьют. Это ручная работа, — с гордостью пояснила Мадаленна. — Ателье Портсмута.
— Портсмут? — оживился Чарльз. — Хороший городок, небольшой, но уютный. А вы из Портсмута, мисс Стоунбрук?
— Да, сэр. Я там прожила большую часть своей жизни.
— Мадаленна, — снова встряла в разговор Лита. — Извините за назойливость, но можете дать адрес своей портнихи, а то в Лондоне просто невозможно найти хорошую портниху просто какой-то ужас!
— Боюсь, у меня нет с собой визитки.
— Не беда! Вот, — миссис Мандерли протянула ей небольшую бумажку. — Вот это мой номер телефона, если не сложно, позвоните на днях?