Дверь открылась прежде, чем она позвонила в колокол, и на пороге показался предупредительный Фарбер. То, что в доме происходит нечто неладное, Мадаленна поняла сразу — никого из слуг внизу не было, на кухне стояла тишина, а Фарбер отчаянно отворачивался от нее, стараясь не встретиться взглядом. Она снимала пальто, когда наверху раздался звон, и Мадаленна вздрогнула, когда по полу прошелся чей-то каблук, тщательно растаптывая осколки. Мадаленна знала, что в отношениях родителей все было не так хорошо, как было десять лет назад. Однако удивлена она не была. Она ждала этого. Она знала это. Мадаленна понимала, что отношения родителей должны были стать сложными после всего того, что они пережили, но она надеялась на чудо. Когда Эдвард ничего не исправил, надежда на счастливую семью стала медленно таять, а потом Мадаленна стала просто ждать минуты, когда все решится. Ожидание было мучительным.
— Фарбер, будьте любезны, принесите мне грелку в комнату.
— Конечно, мисс.
— И еще, попросите, пожалуйста, Полли, — ее прервал виноватый взгляд дворецкого. — Что такое?
— Мне очень жаль, мисс, но сэр Стоунбрук перевел Полли в особняк близ Портсмута.
Мадаленна схватилась за лестничные перилла. Только не Полли. Только нее милую, добрую, дорогую Полли, от которой всегда пахло шафраном и кардамоном, в чьем переднике она так любила прятаться.
— Как это?
— Сэр решил, что это нерентабельно для дома держать столько слуг.
— Понятно. — комок в горле стал еще больше. — Фарбер, пожалуйста, не забудьте про грелку.
Мадаленна вбежала по лестнице так быстро, что пояс на брюках неприятно сдавил ребра. Такого гнева она не испытывала давно. Неужели было сложно сказать об этом ей самой? Она ведь смогла бы сама платить Полли содержание, она взяла бы еще больше уроков, только не отвозила бы ее по приказу Бабушки в Портсмут. В том особняке всегда было так холодно осенью и зимой, а сейчас особенно, ведь никто не стал бы отапливать дом ради одной горничной. Хильда. Э то был ее приказ, Мадаленна знала это. Она узнавала Бабушкин почерк и была готова кричать от ужаса — отец становился копией своей матери. Мадаленна почти дернула ручку двери, когда громкий голос отца заставил ее остановиться. Она уже подслушивала сегодня, почему нельзя было пойти на это еще раз?
— Ты понимаешь, что мне предлагаешь, Аньеза? Отправить мою мать в Портсмут? — фигура отца ходила из стороны в сторону.
— Это лучше дома престарелых, куда ты ее определил в начале.
— Это не дом престарелых, это санаторий!
— Можешь называть это как хочешь, но правда есть правда.
— Аньеза, я терпел ее выходки всю жизнь… — миссис Стоунбрук презрительно фыркнула и перебила его.
— И будешь терпеть дальше, ты ведь ее сын.
— Аньеза!
— Я говорю правду, Эдвард. Я знаю тебя, я знаю твою болезненную привязанность к Хильде, и я знаю, что ты никогда себе не простишь, если оставишь ее в этом заведении.
— Я не люблю ее. — выпрямилась фигура.
— Если не любишь, тогда зачем отправил по ее приказу Полли?
— Это… Это было нерентабельно… — но его снова перебили.
— Ох, прошу тебя. — фигура матери поднялась и подошла к порогу; Мадаленна осторожно зашла в комнату. — Можешь себя утешать этим отговорками, но меня — уволь. Мадаленна!
Она вышла на свет и посмотрела на родителей — те были явно уставшими, но Аньеза будто бы вся светилась изнутри, а Эдвард; он выглядел так, словно его что-то съедало. Мадаленна знала что — Хильда. Она понимала, что родители были удивлены ее приходом, но она все еще была наивно уверена в том, что все семейные проблемы стоило обсуждать сообща. Видимо, Мадаленна что-то упустила.
— Милая, здравствуй. — к ней подошел отец и обнял. — Как экзамены?
— Отлично. А вы как?
— Замечательно. — к ней подошла Аньеза. — Обсуждаем хозяйственные дела.
— Я слышала. — кивнула Мадаленна. — Папа, насчет Полли…
— Милая, — поморщился он. — Давай завтра, хорошо? Я очень устал и ужасно хочу спать. Хорошего тебе вечера. — он поцеловал ее в лоб и коснулся руки Аньезы. — Хорошего вечера, мои девочки.
Эдвард вышел, не закрыв за собой дверь, и Мадаленна подумала, что так спешить можно было только от самого неприятного разговора. Неискренность становилась привычной в их семье, и подобные вечера превращались в пытку. Миссис Стоунбрук что-то читала в журнале, иногда подчеркивая фразы карандашом, а когда Мадаленна присела на край кровати, пододвинула к ней фужер с яблочным соком.
— Как экзамен?
— Хорошо.
— Как отметили?
— Хорошо.
— Как?.. — но Мадаленна не могла больше выдерживать эту тщательную игру.
— Мама, отец хотел отправить Бабушку из дома в санаторий?
— Теперь это так называется. — отозвалась Аньеза из-под газеты. — Я еле-еле отговорила его.
— Зачем?
Аньеза сначала молчала, а потом так посмотрела на Мадаленну, что та, если бы не ее спокойствие, наверное, сгорела бы со стыда. Она могла жалеть о своих словах, если бы не все те годы, которые она провела под Бабушкиным крылом, могла жалеть Бабушку, если бы не видела, как та обращалась с прислугой. Но годы, проведенные с ней, были самыми тяжелыми и ненавистными. И больше всего Мадаленна желала освободиться от ее присутствия как можно скорее. Наверняка ночью она станет жалеть и об этом желании.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я знаю твоего отца. — хмыкнула Аньеза. — Он себе место не найдет, если отправит Хильду в этот санаторий. Он может разыгрывать и обманывать кого угодно, но только не меня.
— А как же мы? — спросила Мадаленна. — Как мы будем жить в этом доме, вместе с ней?
— А мы не будем. — помолчав, проговорила Аньеза. — Мы будем жить с тобой в другом месте.
— Значит, — медленно начала Мадаленна, она все еще не могла спросить маму об этом. — Вы с отцом…
— Мы еще ничего не решили. — заключила миссис Стоунбрук, недовольно глядя на дочь. — Тебе лучше стоит сейчас думать о другом.
— О чем?
— Об Италии. — в полумраке улыбка матери показалась Мадаленне загадочной. — Тебе скоро ехать на свою малую родину, разве это не приключение?
— Да, но надо думать о визе, о вещах, о работе в конце концов, — Мадаленна встряхнула сумку. — Я же туда еду не отдыхать.
— Разумеется. — рассмеялась Аньеза, сбивая дочь с толку. — Отважный пилигрим едет в Прекрасную Страну, и на пути ему встретится не менее Прекрасный Лев. Пилигриму придется очень серьезно сражаться, в особенности, — в темноте глаза Аньезы блеснули. — За свои принципы.
— Мама, — было попыталась возразить Мадаленна, но миссис Стоунбрук приподняла ее за подбородок и внимательно посмотрела на нее.
— Я тебя предупредила, дорогая. Тебе предстоит очень серьезное сражение. И, к сожалению, — на ее губах появилась грустная усмешка. — Ни одна женщина из рода Медичи не выиграла его. Будешь чай?
Мадаленна увидела, как на ковер лег луч света из коридора и постаралась представить, как на кухне раздастся голос Полли. Она выпрямилась на кровати и растянулась на подушках. Она еще выиграет эту схватку, ей не привыкать сражаться за свои принципы и мораль. Аньеза была права только в одном — Лев никогда не был так прекрасен.
Комментарий к Глава 23
приятного прочтения). буду очень рада вашим комментариями и впечатлениям от главы, для меня это очень-очень важно. кстати говоря, мы медленно близимся к кульминации, а следом за ней и к развязке - этак, глав через 10-15, хех.
p.s. дорогие мои читатели из “36 и 6”! не хочу вас разочаровывать, но в конкурсе хэллоуинских рассказов я участвовать не успеваю чисто физически. опус я написала, но опубликую, скорее всего, этот викторианский триллер прямо тут, на фикбуке в качестве ориджинала. не обижайтесь).
========== Глава 24 ==========
Комментарий к Глава 24
огромное спасибо замечательной бете “Любящая ветер”, которая приводит оформление моего текста в литературный вид!
Обычно ему не снилось ничего хорошего. Либо он видел перед собой белый туман без конца и начала, либо он снова был в Гэлвее перед разрушенным родительским домом и кричал, стараясь сразиться с оглушительным ветром, однако окна были наглухо заколочены выщербленными досками, и на его зов приходил только дождь, мелкий, накрапывающий, ныряющий за шиворот и не оставлявший никакого другого желания, только как подбежать к холму, прыгнуть и улететь навсегда к родителям и Джеймсу. Обычно после таких кошмаров Эйдин просыпался спокойным в осознании того ужаса, который чуть не накрыл его, искал в полумраке спальни Линду, находил и ложился обратно смотреть в потолок, перебирать черные кудри и считать минуты до того, пока он не встанет и не увидит прекрасное лицо. Эйдин не рассказывал о кошмарах жене, та и так не переносила разговоров о смерти после ухода мистера Кларка, а после гибели Джеймса ее глаза и вовсе наливались каждый раз слезами, стоило ему заговорить о том, как он сильно ощущает отсутствие старшего брата. Гилберт не говорил о кошмарах, он лишь ждал рассвета и старался не заснуть, чтобы ему снова не привиделась Ирландия с синими заливами и зелеными полянами, и чтобы он сам не превратился в чайку, взмахнувшую крылом и улетевшую туда, где небо кончалось за темным поворотом облака. Но с недавнего времени Эйдину перестали сниться кошмары, ему стали сниться сны.
