— Значит, с вами все хорошо, и вы наконец-то выздоровели? — он крепко пожал ей руку, и Мадаленна не спешила разрывать пожатия. — Мы волновались за вас.
— Мы? — нечаянно брякнула Мадаленна.
— Я… Все преподаватели, — мистер Гилберт было смешался, но потом улыбнулся и комически развел руками. — Шутка ли, пропала самая старательная студентка и староста!
— Насколько я знаю, бразды правления были переданы в руки мисс Доусен.
— Ваши сведения не совсем точны, — отмел все сомнения Эйдин. — Возможно, активности мисс Доусен не занимать, но мало что может помешать преданности вашей подруги мисс Кру.
Мадаленна не удержалась от короткого смешка, когда представила, как воинственно настроенная Эффи пытается выхватить журнал старосты из рук верной Дафни. Последняя внезапно стала для Мадаленны хорошей подругой, и она даже не боялась это признать. Может быть не все, кого она любила, должны были уйти от нее?
— А вы уже были на лекции? — мистер Гилберт развязал шарф, и Мадаленна строго шикнула на желание коснуться шелка рукой. — Профессор Беччи?
— Нет, английская литература у мистера Лойтона.
— Значит, вы отдаете дань великим авторам и совсем забываете о прекрасных художниках? — с притворной горечью мистер Гилберт закатил глаза, и Мадаленна громко рассмеялась. — Это предательство я вряд ли смогу пережить.
— Сможете, вам еще принимать наши экзамены, — Мадаленна поправила кардиган и посмотрела, не испачкались ли ее брюки. — И потом, у нас не было сегодня ваших пар.
— Так и быть, ваш аргумент засчитан. Разве вы уже уходите? — его восклик заставил Мадаленну остановиться.
— Нет, просто я сижу за другим столом.
— Вы бы хотели побыть одна?
Вопрос застиг Мадаленну неожиданно, и она в недоумении посмотрела на своего собеседника. Мистер Гилберт снова был тем самым человеком, которого она встретила около теплиц, и с которым они вели подолгу беседы обо всем. Острое желание быть рядом с ним, говорить о чем угодно, о любой ерунде, просто слыша его голос, заставило ее медленно покачать головой, и в ответ на просиявшую улыбку сесть за стол.
— Прекрасно, — энергичными движениями он расправил скатерть и поставил перед ней чашку. — К тому же в вашем углу все равно сильно дует, а вам нельзя сидеть на сквозняке.
— Мистер Гилберт, благодарю, но я не буду чай, я вполне… — но она не успела закончить.
— Мисс Стоунбрук, — он внимательно посмотрел на нее, и она присмотрелась к зеленым портьерам. — Это моя гарантия, что вы снова не простудитесь и не исчезните на неделю из университета. Как вы вообще смогли простудиться?
— Прогулка в туфлях по снегу мало способствует здоровью.
— О, — нахмурился Эйдин. — Это все из-за того молодого человека. Я виноват, что, — на этот раз не договорить ему не дала Мадаленна.
— Не надо, мистер Гилберт, поговорите о чем-нибудь еще.
— Хорошо, — кивнул он и придвинул ей чашку с чаем. — Вы пропустили два контрольных опроса по Караваджо и одно эссе по раннему Ренессансу. И все это надо сдать до пятнадцатого декабря.
— До послезавтра? Меня же не было всего неделю. — пробурчала Мадаленна. — Мне кажется, сэр, — она отставила чашку и пристально посмотрела на него. — Вы преувеличиваете масштабы трагедии.
— Я? Ни за что. Ну, может быть немного. — он усмехнулся и взял с полки книгу. — Скоро начинаются экзамены, и эти работы будут как бы вашими регалиями. Кому-то я поставлю выше балл, кому-то вообще не придется сдавать экзамен.
— Тогда я вообще ничего не сдам. — мотнула головой Мадаленна и принялась разглядывать чаинки.
— Это еще почему? — удивился он. — Решили преподнести мне рождественский сюрприз?
— Нет. — одна из чаинок приняла форму цилиндра, и она встряхнула чашку. — Просто я не откажусь от возможности поспорить с вами об искусстве.
— Тогда для этого придется отводить отдельный день. Но думаю, для наших с вами споров экзамены не нужны.
Мадаленна вдруг почувствовала, как он прикоснулся к ее плечу и замерла.
— У вас нитка была на свитере, — просто пояснил он. — Извините.
— А у кого вы сегодня проводили занятие? — откашлялась она и посмотрела в окно. — У выпускников?
— Не угадали, у первокурсников.
— Вы же сказали, что больше не будете набирать курс. — нахмурилась Мадаленна. — Вы и на нас с трудом согласились.
— У вас просто замечательная память на мои глупые высказывания. — улыбнулся Эйдин и налил еще чая. — Я не отказываюсь от своих слов, просто меня попросили заменить моего коллегу на несколько недель. И потом, — он отвернулся к окну, и она присмотрелась к его прямому профилю. — Я подумал и решил, что это было несколько опрометчиво с моей стороны, вот так бросать своих студентов. Все же я в первую очередь преподаватель, а потом уже профессор и так далее по списку званий. Если взялся за эту работу, то, будь добр, закончи ее достойно.
— Хорошие слова.
— Но не мои. — он повернулся к ней, и Мадаленна почувствовала, как внутри медленно принялась подниматься теплая волна. — А одной сердитой и очень мудрой сеньорины.
— Я тогда была с вами резка, — медленно начала она, но он ее мягко прервал.
— Вовсе нет. Вы тогда сказали то, что мне нужно было услышать. Мои слова, наверное, звучат очень банально, но, знаете, — он неожиданно замолчал, рука его дернулась и неожиданно легла на ее руку. — Знаете иногда возникает такое чувство, будто нужный человек появляется в нужное время буквально из воздуха. Он может быть очень сердитым, очень неразговорчивым, но что-то внутри говорит — вот он может тебя спасти.
Он озвучивал ее слова, то, что давно крутилось у нее в голове. Эйдин стал ее спасением с того момента, как только заспорил с ней. Он заставил ее думать о том, что существует другой мир, где ее мнение слышат, где с ним готовы не соглашаться, и при этом уважать. Он вытащил ее из тьмы и поместил в свет, уверенно и мягко, не пытаясь слушать ее возражений, потому что понимал, для нее — это спасение. Мадаленна все это знала, но не могла даже предположить, что для кого-то она стала таким же человеком. Мистер Гилберт был умен, умудрен, он прожил гораздо больше ее, но она никогда не думала, что он тоже ищет спасение.
— Вы придаете моим словам слишком большую роль.
— Вовсе нет. Я не ошибся, когда назвал вас пилигриммом. Вы странствуете по свету, Мадаленна, и спасаете людей.
Его взгляд был слишком серьезным, его слова были слишком важными, и она не могла выдержать их при нем. Мадаленна почувствовала, как внутри все загорелось, и она пожалела, что с ней не было платка, чтобы приложить к пылающему лбу.
— Пока что мои услуги ограничивается одним островом, окруженным со всех сторон водой.
— Это легко исправить. Я как раз хотел поговорить с вами об Италии, мне наконец-то дали список тем. Что с вами? — внезапно воскликнул он, когда увидел, что она прижала руку ко лбу. — Вам нехорошо?
— Нет, все хорошо, просто немного болит голова.
— Голова? — он вдруг посмотрел на часы и улыбнулся. — Скажите, Мадаленна, куда вы собираетесь после?
— К мистеру Смитону. — она постаралась сосредоточиться на красочной обложке книги. — Он звал меня к себе в гости.
— Отлично! — махнул рукой Эйдин. — Значит, наши пути на этот раз совпали, Филип звал и меня, так что, если вы не против моей компании, мы могли бы пойти вместе.
— Конечно. — кивнула Мадаленна и уже встала за пальто, как мистер Гилберт заговорщически улыбнулся.
— Но сначала небольшое путешествие. Вы когда-нибудь были в Лондоне Диккенса?
— С того момента, как забросила «Оливера Твиста» — нет.
— Тогда я вас удивлю. Поверьте, это будет интересно, заодно и вашу голову вылечим. Пойдемте.
Мистер Гилберт подал ей пальто, открыл дверь, и Мадаленна вышла на морозный воздух. На улице пахло праздником: маслянистый запах еловых иголок смешивася с корицей, снегом и почему-то резиной от колес автомобилей. К трем часам почти уже стемнело, и все люди казались удивительными тенями, появляющимися на свете витрин и исчезающих в сумраке переулков. Она сама не заметила, как ее увесистая сумка вдруг оказалась на плече Эйдина, и ей не оставалось ничего другого, как просто идти по накатанному снегу и рассматривать проволочных ангелов с трубами на каждом фонаре. Они молчали, но тишина была приятной, она исчезала в общем гомоне, шуме клаксонов автомобилей и веселыми рождественскими песнями, раздававшимися из каждого угла. Иногда толпа разлучала их, и Мадаленна переводила дыхание, глядя на себя в кривое отражение стекол — белое пальто, белый берет, белые брюк и белые рукавицы; она напоминала снежный комок, и ей было приятно чувствовать себя румяной, свежей и красивой. Мистер Гилберт оказывался по другую сторону, и когда в потоке людей он терял ее, Мадаленна, не скрывая, рассматривала его со стороны. Он был красив, но той красотой, которая приобреталась за счет опыта, за счет прожитых лет, за счет потраченных иллюзий этого мира. Его улыбка всегда была немного ироничной, будто он подсмеивался над всеми, и, главынм образом, над собой, его глаза смотрели всегда лукаво, и посторонним трудно было понять, говорит ли он правду, его обаяние было неразборчивым, будто скука одолевала его с каждым собеседником, чтобы он делил его на важного и обычного. Таким мистер Гилберт был в своем привычном кругу, и совсем другим — на своей родной кафедре, и за это Мадаленна любила его еще больше.
