— Выбираю новые уроки.
— Новые уроки? Зачем?
— Я хочу накопить на квартиру.
Эдвард посмотрел на Аньезу, но та усердно мешала кашу в тарелке и смотрела на пальму в горшке. Мадаленна знала, что отец по-особому относился к ее урокам, но надеялась, что это чувство будет зваться гордостью.
— Дорогая, мне кажется, тебе не стоит так сильно напрягаться. Можно перестать искать работу, это не так важно.
— Для меня — да.
— Милая, разве тебе не хватает тех денег, которые я присылал?
Мадаленна краем глаза увидела, как мама резко подняла голову и почувствовала очередной легкий толчок в бок. Они должны скрывать эту правду, как можно дольше. А там гляди, может Хильда и сама нечаянно проговорится. Но до чего же хотелось похвастаться своей независимостью, тем, что она сама зарабатывала себе на хлеб и могла позволить себе почти все!
— Я хочу свои.
— Свои? — усмехнулся Эдвард. — И что же ты делаешь?
— Я преподаю. Литературу, английский, немецкий, немного истории… Знаешь, папа, у меня замечательные ученики — такие хорошие ребята, все меня слушают. Правда, я не с всех беру деньги, например, помнишь маленького Томаса? — блеск в глазах исчез как только она увидела выражение лица Эдварда.
Он не смеялся, он и не был сердитым, но там появилось этакое чужое, и Мадаленне стало неприятно. На минуту за столом оказался не ее любимый и родной отец, а мужчина, которого она в своей жизни раньше никогда и не видела.
— Милая, — наконец произнес он. — Это все очень хорошо, но это стоит прекратить.
— Как?
— Эдвард, — вмешалась Аньеза. — Мадаленна делает успехи, она сама содержит себя…
— И ты, разумеется, это поддерживала? — голос отца стал резким, и Мадаленна вздрогнула. — Неужели ты не понимаешь, как это выглядит в глазах света, если дочь Эдварда Стоунбрука побирается на бирже труда?
— Я не побираюсь! — воскликнула Мадаленна. — Я стараюсь содержать себе, потому что я должна… — но она не закончила.
— Единственное, что ты должна, к сожалению, моя дорогая, это выйти замуж! Да, мне очень жаль, — чеканил слова Эдвард. — Но не я придумал эти правила, однако следовать им необходимо!
— Тогда позволь мне узнать, — холодно прозвучал голос Аньезы. — В каких правилах прописано, что отец семейства может бросить свою семью на десять лет и уехать в Египет?
— Аньеза, ты передергиваешь.
— В каких правилах прописано, что можно оставить семью на полусумасшедшую старуху, которая не дает ничего, кроме злобы? — продолжала она, и Мадаленна заметила, как в глазах отца появилась боль.
— Аньеза.
— В каких правилах прописано, что отец семейства может не присылать никаких весточек и заставлять гадать, что с ним и как?
— Аньеза!
Мадаленна только успевала переводить взгляд с отца на мать и обратно и мало что понимала. У ее родителей была любовь как в легендах, и у них было романтичное прошлое, а еще у них было то, чего она никогда не слышала — претензии. И теперь тень их прошлой жизни, счастливой жизни, становилась такой маленькой, что они почти ее не видели. Они были действительно счастливы, пока не появилась она сама.
— Мы устали, Эдвард. — тихо произнесла Аньеза и поднялась с места. — Я устала.
— Так живут все семьи. — внезапно проговорил Эдвард. — Ты знала, на что шла, я тебя предупреждал.
— Значит, мы были слишком легкомысленны.
У Мадаленны перехватило дыхание, ей хотелось крикнуть, что-то сделать, но все ее движения стали неловкими, неуклюжими, как у куклы, и она едва не опрокинула на себя чашку. Аньеза медленно поднималась по ступенькам, и когда дверь комнаты закрылась, отец взглянул из-под газеты на нее.
— Я на много готов закрыть глаза, но работать ты не будешь.
— Ты же сам говорил, что я должна жить хорошо, ни в чем не нуждаясь. — ложка в ее руках раскачивалась из стороны в сторону.
— Я имел в виду замужество.
Мадаленна хотела добавить что-то еще, но в столовую вдруг вбежала Полли; волосы ее были взбиты наверх, а вглазах было такой страх, что она невольно насторожилась.
— Что случилось, Полли? — лениво спросил Эдвард.
— Там… Там, сэр…
— Ну что? Мышь?
— Нет, сэр… — Полли едва сдерживала рыдания. — Там ваша мама, мисс Мадаленна…
— Что с мамой? — вскочила она с места.
— Что с Аньезой? — встревоженно вскочил с места Эдвард.
— Она упала в обморок, сэр.
Мадаленне показалось, что ее мир накрыли черным покрывалом, и ей захотелось упасть. Во всем была виновата она.
Комментарий к Глава 19
буду очень рада и благодарна вашим комментариям, спасибо).
p.s. чтобы уравновесить немного мрачноватую главу, предлагаю вам посмотреть английский фильм “дебютантка поневоле”, он старый, 1958 года, но там лучше всего показана суть всех светских приемов!
========== Глава 20 ==========
— Ты позвонила? — голос мистера Смитона в трубке постоянно прерывался; там что-то трещало, шумело, и он звучал как-то издалека. — Или опять струсила?
— Ничего я не струсила. Просто отослала рукопись.
— Я же тебе сказал, надо было идти самой в издательство, или позвонить им, зачем отсылать-то?
— До издательства ещё надо дойти, а у меня и так времени в обрез. А звонить — это неудобно.
— Кому неудобно? — теперь трубка зашипела. — Моя дорогая, вот для чего придумали телефоны? А? Для того, чтобы звонить.
— Гениальная мысль.
— Спасибо. Но ты трусиха.
— Не трусиха я!
Проходивший мимо Фарбер вздрогнул и чуть не выронил серебряное блюдо из рук. Вероятно, она крикнула слишком громко. Временами Мадаленна забывала, что она больше не жила в поместье, где голоса застывали в толстых стенах, и даже истошные крики не были слышны за деревянными дверями. Дома в городе строили не так практично. Даже легкий шепот в спальне можно было услышать, стоя в гостиной. Как благородные дамы умудрялись здесь заводить любовников — непонятно. Она отложила трубку и выжидающе посмотрела на Фарбера, однако дворецкий точно так же посмотрел на нее. Телефонная трубка легла на стол, и Мадаленна кивнула.
— Что случилось, Фарбер? Что-то с мамой?
После того обморока прошла неделя, но Мадаленна с отцом все равно старались поддерживать особенный покой в доме. Первый раз она поняла, насколько хрупким было психическое состояние ее матери, и острый страх потерять ее заставил позабыть о всех конфликтах и желании стоять на своем несмотря ни на что. Аньеза быстро оправилась от обморока — это был всего лишь минутный нервный срыв, однако Эдвард так перепугался, что запретил ей спускаться вниз, на кухню, и приказал Полли носить все завтраки, обеду и ужины «исключительно в покои хозяйки». Мадаленна согласилась с ним, а чтобы у мамы не возникло желания проверить, как идет хозяйство, она сама стала следить за всем происходящим в доме. Она и раньше занималась подобным, но в последнее время она стала чувствовать себя настоящей хозяйкой — она следила за стиркой в прачечной, смотрела за обедом, руководила уборкой и разбирала чеки. Мадаленна была готова делать все что угодно, чтобы только на лице матери больше не появлялась та гримаса боли, которую она увидела, войдя в тот день в ее спальню.
— Нет, мисс Мадаленна, с миссис Аньезой все хорошо. — у нее отлегло от сердца. — Но ваш отец просил вас подойти к ним в покои. Он хотел о чем-то с вами поговорить.
— Прямо сейчас? — она беспомощно взглянула на телефон. — Вы можете дать мне фору?
Дворецкий посмотрел на часы, и задумчивая улыбка смутно показалась на его лице. За все годы проживания в особняке с бабушкой Мадаленна поняла много вещей, но самым главным было — самыми лучшими друзьями всегда становились слуги, и если дружба с ними закреплялась, то будущее становилось более-менее ясным. Фарбер вытащил из кармана сигарету и медленно потер ее о лацкан пиджака.
— Полагаю, мисс, я могу поискать вас еще несколько минут.
— Спасибо, Фарбер.
Дворецкий неспеша выплыл из зала, а Мадаленна снова взяла трубку. Разговор с мистером Смитоном шел уже второй час, и они никак не могли прийти к соглашению. В прошедшее воскресенье она, как всегда, решила наведаться к своему другу; они попили чаю, Мадаленна объелась пирожеными, а потом старый садовник сыграл бойкую мелодию на банджо — ему захотелось попробовать в жизни нечто новое, и он купил самоучитель по игре на этом куске дерева с тремя струнами. Мадаленна хмуро улыбалась, но только для вида: банджо ей нравилось, и так волнение за мистера Смитона ее тревожило меньше. Осознание того, что садовник — ровесник Бабушки пришло внезапно и оставило после себя липкий ужас.
