— Я понимаю. — осторожно начала Мадаленна. — И я действительно хотела бы выйти когда-нибудь замуж, но не сейчас. Мне нужно окончить университет, устроиться на работу, стать более самостоятельной.

— Дочка, — отец ласково ее приобнял, и она ощутила знакомый запах табака. — Я уверен, что трудно найти кого-то самостоятельнее тебя. Но я бы вовсе не хотел, чтобы ты всю свою жизнь зарабатывала себе на жизнь трудом. Слава Небесам, тебе это пока что незнакомо. — Мадаленна было открыла рот, но почувствовала, как мама ее легко толкнула. — И потом, — отец гордо выпрямился. — Все-таки не стоит забывать о том, что ты Стоунбрук, твоя фамилия дает тебе право жить безбедно. Что же ты молчишь?

Мадаленне было что сказать, но мама так выразительно промолчала, что ей пришлось взять с нее пример. Разумеется, когда-нибудь отец должен был узнать и про ее уроки, и про то, как они экономили каждый цент, но Аньеза откладывала этот разговор каждый день, говоря, что это может ранить Эдварда. Конечно, ей хотелось крикнуть, задумывался ли кто-то о ее чувствах, но это было бы лишь проявлением инфантильности, и Мадаленна каждый раз прикусывала язык.

— Я все понимаю. — в горле отчего-то сильно пересохло. — Но в чем смысл такой поспешности? Почему я не могу подождать еще лет пять, и потом уже задумать о замужестве?

— Милая, — Эдвард снова переглянулся с Аньезой, и снова остался без поддержки. — Я не уверен, что после двадцати одного ты сможешь подобрать себе хорошую партию.

— Папа, ты мыслишь старомодно. — она улыбнулась. — Сейчас так думают только одни престарелые лорды и герцогини. Обычные люди спокойно женятся и в сорок, и в пятьдесят.

— Но ты не из этого круга.

Ответ отца ее удивил. Эдвард стоял за спиной Бабушки, и их тени почти что сливались в одно целое, только седая голова Хильды все равно возвышалась над своим сыном. Она всегда была там, куда Аньезе и Мадаленне были закрыты все пути. Отец мог говорить что угодно, мог убеждать своих «дорогих девочек», что он не хочет иметь ничего общего со своей матерью, но правда оставалась такой, что все его мысли становились мыслями Хильды, и этот процесс ничто не могло остановить.

— Я поясню. — он снова подошел к огню, и его лицо опять стало темным. — Мои слова могут коробить тебя, честно говоря, они и меня не меньше смущают, но это правда. Мадаленна, — он вдруг присел перед ней на колени. — Так случилось, что мы родились с этой фамилией, со всеми регалиями и со всеми недостатками. И сменить ее можно только посредством замужества.

«Чтобы стать как Хильда, выйти замуж по расчету и испортить жизнь себе, своему мужу и своим детям?» Злые слова уже хотели вырваться, но спокойная улыбка мистера Гилберта возникла перед ней так ярко, что она даже почувствовала легкое касание его руки на своем плече. Мадаленна должна была себя контролировать, чтобы не быть такой же, как ее Бабушка. Посильнее вцепившись в руку матери, она набрала побольше воздуха.

— За Джона я замуж не пойду.

— Я и не прошу, — махнул рукой отец. — Хотя, если честно, не могу понять, чем он тебя так не устраивает. — Мадаленна уже хотела рассказать историю про Пятнышко, но Эдвард ее перебил. — За исключением той истории на скачках, он вроде бы милый парень.

— Но он же не из нашего круга. — съязвила она и опять почувствовала легкий толчок в бок.

— Я слышал, его отец собирается баллотироваться в мэры Портсмута, так что, тут ты ошибаешься.

— Он мне не нравится.

— Это, конечно, аргумент. — кивнул отец, но Мадаленна не смогла понять: был он искренен или нет. — Но я сейчас говорю не про него. Поверь, дорогая, меньше всего я хочу, чтобы ты была несчастна в браке. Я всегда мечтал, чтобы твоя замужняя жизнь была счастливой, ну и… — он замялся. — Ну и богатой. К сожалению, в нужде редко кто бывает счастлив. Но для того, чтобы найти мужа, тебе нужно показаться в обществе. Общаться. Танцевать. Смеяться. Понимаешь?

— Понимаю.

Мадаленна, наверное, могла полюбить и танцы, и светские собрания; ей нравилось танцевать и улыбаться, и одно время она даже мечтала о том, чтобы надеть красивое платье и закружиться в лунном зале под Синатру или Кросби, но потом эта мечта стала блекнуть под бабушкиной идеей замужества. Какое бы событие не намечалось, везде Хильда умела приплести разговоры о правильном поиске мужа. Однако сначала ее внучка была слишком мала для таких сборищ, потом слишком невоспитанна, а потом сама Мадаленна поняла, что балы и благотворительные базары служат действительно одной цели — выгодному браку. От этого ей стало грустно.

— И на какие балы ты собираешься меня отправить?

Отец поежился и бросил быстрый взгляд на свою мать. Хильда сидела всю беседу молча, глядя в одну точку и не шевелилась. На мертвой лисе, которой был оторочен ее халат, изредка мелькали тени от огня, и тогда, казалось, животное оживало, а стеклянные глаза начинали поблескивать в темноте. Бабушка была старой, Мадаленна это вдруг поняла только сейчас. В молодости она была красивой настолько, что все бульварные издания сравнивали ее с чистым ангелом; настоящая суть умело скрывалась за длинными ресницами, за карими глазами и нежно очерченным ртом. Но с возрастом красота стала уступать место пресловутому внутреннему миру, и все его уродство не дало ей красиво постареть. Холодная красота стала страшной, скулы натянулись на кости, глаза стали слишком маленькими, и в них постоянно вспыхивала такая злость, что даже взрослым мужчинам становилось не по себе. Хильда молчала, и Мадаленна знала, как той было нелегко. Все, что происходило сейчас, для нее означало крах ее собственной империи. Вершился ее ночной кошмар — сын отвернулся от матери, а хозяйкой дома стала ненавистная итальянка. Но за все надо было платить, и старя женщина это осознавала.

— Нужно признать, — откашлялся отец. — Что многие решения, которые принимала моя мать, были ошибочными. — Бабушка попыталась что-то сказать, но Эдвард только поморщился. — Но в этот раз ее предложение, на мой взгляд, оказалось не таким уж и плохим. Бал дебютанток.

Это было забавно. Мадаленна знала, что пошла внешностью в свою мать и выглядела моложе своего настоящего возраста, но не до такой же степени. Свое посвящение в свет она пропустила еще четыре года назад. Признаться честно, тогда она ужасно хотела попасть в дом к миссис Ройтвуд — эта женина была одной из немногих, кто хорошо относился к ней и к ее матери, но Бабушка категорически запретила ей показываться в Лондоне и даже специально заперла внучку в день бала в особняке под предлогом, что в замочной скважине сломался ключ.

— Папа, мне кажется я немного старовата для дебютантки.

— Это чистая формальность. — отмахнулся Эдвард. — Я знал одну девушку, ты ее помнишь, дорогая, — он подмигнул Аньезе. — Так вот, она ходила на эти самые балы до тридцати лет.

— Патриция Дэвис. — улыбнулась Аньеза. — Она еще носила на голове такие забавные банты, то красный с синим узором, то золотой с фиолетовым…

— Ну да, так что, тебе, Мадаленна, самое время. К тому же, бал устраивают знакомые Хильды.

— Сомнительное преимущество. — пробормотала Мадаленна и услышала, как мама тихо хмыкнула.

— Между прочим, — подала голос Бабушка. — Это общие знакомые, Мадаленна, и ты их очень хорошо знаешь. Так что, твой сарказм неуместен.

— Единственный общий знакомый, который у нас есть, Бабушка, это мистер Смитон. — не смогла удержаться Мадаленна. — Но вряд ли он устраивает бал дебютанток.

— Должна заметить, — процедила Хильда. — Твое чувство юмора прямо пропорционально твоим ужасным манерам.

Мадаленна подпрыгнула на сиденье — так ей хотелось бросить в лицо Бабушке что-то обидное и колкое — таких вариантов было немало, но рука матери легла ей на плечо, и она посильнее сжала руки в кулаки.

«Не быть как Хильда. Не быть как Хильда.»

— Хватит, мама. — прервал ее Эдвард. — Мистер Смитон — достойный человек, и я рад, что моя дочка с ним общается. Разговор о другом. — он снова налил себе в стакан, и на этот раз рука жены его не остановила. — Я хочу, Мадаленна, чтобы ты понимала важность всех этих событий. Я знаю, как тебе не нравится светское общество, тебе это передалось от своей матери, поэтому все эти балы — только возможность выгодно выйти замуж.