— Мисс Стоунбрук, должен заметить, я назвал вас по имени, прошу меня… — но она его прервала.

— Не стоит, сэр. — Мадаленна смотрела в окно, и он видел только ее профиль. — Вы можете называть меня Мадаленной, я буду этому только рада. У вас красиво получается.

— Благодарю.

На них одновременно накатило какое-то радостное смущение, и Мадаленна, негромко откашлявшись, взяла газету. Лондон приближался все быстрее, и уже начали показываться первые огни города — размытые от капель осеннего дождя, они напоминали картину Мане. Эйдин знал, что она читала ту же самую газету, что читала и Джейн этим утром и отсчитывал минуты перед тем, как она увидит эту фотографию. Ему вдруг стало интересно, что скажет мисс Стоунбрук, когда увидит фото его жены с другим мужчиной. Но мисс Стоунбрук ничего не сказала. Как он и полагал, все слухи, вся грязь этого мира отступала перед ней, и она просто сложила издание напополам и принялась смотреть в окно — они подъезжали к центральным улицам. Гилберт нарушил тишину первым.

— Хорошая фотография.

Мадаленна молчала и не поворачивалась к нему. И когда его фраза стала казаться ему самому глупой, она вдруг негромко произнесла:

— Не обращайте внимания, сэр. Это обычные светские сплетни. Видели бы вы, что они пишут про моего отца.

— Не зовите меня «сэр». — вдруг ляпнул он.

— Как же мне к вам обращаться?

— Мистера Гилберта будет достаточно.

— Хорошо.

Они снова замолчали, и когда Эйдин увидел, что они уже подъезжали к знакомому бульвару, он вдруг сбавил скорость. Ему было необходимо спросить, узнать, могут ли ему помочь советом.

— Я понимаю, что это сплетни, и что это ерунда, но как это объяснить Джейн? Она ведь верит в это.

Обращение было скорее в пустоту. Ему нужно было произнести все свои опасения, рассказать хоть невидимому собеседнику, чего он боится, и как сильно переживает за дочь. Но собеседник внезапно подал голос, и он быстро повернулся.

— Будьте с ней, мистер Гилберт. Этого достаточно.

— И все?

Не могло быть так просто, да и Джейн уже была не в том возрасте, чтобы постоянно нуждаться в защите и поддержке отца. Его дочь была уже самостоятельной или, во всяком случае, старалась так думать.

— Разве этого мало?

— Она уже достаточно взрослая для моей опеки.

— Это она так только полагает. — хмуро улыбнулась Мадаленна. — Всем нужны отцы, независимо от возраста.

Фраза оказалась неожиданно жестокой, и Эйдин нажал на газ. Мадаленна оказалась на этот раз провидицей и сорвала покрывало с тщательно скрываемого секрета безжалостно и без предупреждения. Хотя, может быть она говорила про себя, а он эгоистично подумал о своем отце. Сколько лет его уже не было? И каждый день не проходил без того, чтобы он мысленно не обратился к нему за советом. Автомобиль медленно подкатил к бульвару Торрингтон и остановился около элегантного дома. Окна были все оранжевыми, и за ними постоянно кто-то перемещался. Но когда он уже было остановился, лицо Мадаленны вдруг исказила настоящая судорога, и она отчаянно зашептала:

— Пожалуйста, заверните за угол, быстрее!

Не понимая, что такого могло ее напугать, Эйдин ударил по газам, и только свет фар осветил внезапно отпрыгнувшую фигуру от двери дома. Какой-то джентльмен с охапкой цветов быстро рванул от газона и скрылся в тени стен.

— Может быть, вас проводить?

— Не стоит, — выдохнула Мадаленна.

— А вдруг это грабитель?

— Если бы. Это Джон.

Джон Гэлбрейт, неудавшийся жених. Его образ смутно всплыл в его памяти, но сразу погас. Этот молодой человек совсем не подходил мисс Стоунбрук, и это была не ревность, а констатация факта.

— Что ж, — она поправила воротник и посмотрела на него. — Спасибо, мистер Гилберт.

— Не за что. — он улыбнулся и пожал протянутую руку. — Это вам спасибо.

— Мне же за что? — удивилась она.

— За то же, за что вы благодарите меня.

На долю секунды ее взгляд стал другим — мягким, особенным, и ему захотелось подольше удержать теплую руку в своей, но наваждение прошло, и привычная суровость встала на место. Мадаленна кивнула и быстро открыла дверь. Несколько секунд она осматривалась, а потом входная дверь раскрылась, и она исчезла в приглушенном свете. В автомобиле пахло лимонной вербеной, словно мускуса не было и никогда. Эйдин развернул автомобиль и поехал к дому; там был человек, который его все еще ждал.

Комментарий к Глава 18

буду очень благодарна вашим комментариям!)

p.s. дорогие читатели, я буду очень рада пообщаться с вами в вк, может быть обменяемся адресами?

p.s. влюбленность в мистера гилберта усиливается с каждой главой, и, надеюсь, не только у меня…

========== Глава 19 ==========

Она почти легла спать. На часах еще было совсем рано — десять вечера, а на столе лежало недописанное эссе по культорологии, но с самого обеда что-то трещало в голове у Мадаленны, будто туда кто-то засунул погремушку, и та все гремела, гремела. К девяти часам ее голова стала напоминать раскаленный шар, готовый в любую минуту взорваться. Единственное, чего ей сейчас хотелось — лечь в постель, потереться щекой о прохладную простынь и заснуть так, чтобы никакие кошмары ее не мучили. Мадаленна села на покрывало и аккуратно положила чулки на стул. Аньеза говорила, что в ее возрасте каждый день нужно надевать новую пару, но зачем — было непонятно, особенно, если тонкий капрон при должном обращении не рвался, а новая пара стоила не меньше фунта. За эти же деньги можно было купить готовое платье или годовой запас чернил. Она взбила подушку и положила ее так, чтобы голова не откидывалась в проем между спинкой кровати и матрасом. Скоро должна была подействовать таблетка, и тогда она могла погрузиться в спокойное спокойствие, состояние между дремотой и явью, когда слова из книги в руках казались то ли частью сна, то ли настоящей жизнью. Подогретое одеяло приятно закутало ее в кокон, и глаза почти закрылись, когда в дверь постучали, и Мадаленна неохотно ответила: «Войдите.» На пороге оказалась Полли. Горничная виновато мяла в руках платок и осторожно выглядывала из-за большого балдахина.

— В чем дело, Полли? — высунулась из-под одеяла Мадаленна. — Что случилось?

— Как ваша голова. мисс?

— Уже лучше. — горничная машинально смахнула пыль со статуэтки Давида и оглянулась. — Что случилось? Что-то с мамой?

— Что вы, мисс! — воскликнула Полли. — С миссис Аньезой все хорошо. Просто мистер Стоунбрук хотел с вами поговорить.

— Сейчас?

Вылезать из теплой постели только-только, когда мигрень отступила совсем не хотелось. Дом отапливался, конечно, лучше, чем старое поместье, но все равно, когда она проходила мимо окон, ощущался легкий и освежающий лондонский бриз — смесь речного воздуха с морозным ветром, а голова начинала только сильнее болеть от холода. А ведь потом снова придется подниматься и идти наверх, залезать в уже остывшую постель… Мадаленна едва не топнула ногой.

— Полли, — она присела в постели. — Милая Полли, а вы можете сказать, что я уже сплю?

— Я бы с радостью, мисс, — в голосе горничной слышалось неподдельное сочувствие. — Но ваш папа видел свет в комнате и попросил вас подойти. Может сказать, что у вас болит голова?

— Нет, не надо. — Мадаленна откинула одеяло и нашла тапки. — Если не сложно, подогрейте, пожалуйста, еще раз воду в грелке, хорошо?

— Конечно, мисс.

Из коридора повеяло свежестью, и Мадаленна надела халат. Ей нравились эти ночные пеньюары, ровно как у Скарлетт ОХары в «Унесенных ветром» или как у Джин Тирни в «Бог ей свидетель», но носить их в Стоунбрукмэноре на ночную рубашку означало околеть от холода, а когда она надела один из халатов на платье, то получилась такая нелепица, что пришлось запрятать все кружева на дальнюю полку — так они ей разонравились на себе. Но в лондонском доме халат стал необходимостью — в свитере по утрам было слишком жарко, а в одном белье слишком холодно.

Мадаленна открыла дверь и принялась спускаться по ступеням. Говорить отцу, что у нее мигрень она не хотела, следом за этим последовали бы стенания и забавные попытки найти лекарство от головы. Это выглядело очень мило, но волновать Эдварда лишний раз не хотелось, он и так был измучен. После того разговора с Бабушкой, внешний фасад дома был изумителен: все дышало благостью, в вазе каждый день менялись цветы, и однажды отец привел к себе в гости своего товарища с женой. Но когда дверь закрывалась, настоящее вылезало изо всех щелей, и не хватало никакой ветоши, чтобы прикрыть неприглядную картину. Эдвард почти совсем ушел в себя, изредка он общался с Аньезой, неизменно целовал Мадаленну в щеку перед университетом и после и не обращал никакого внимания на Хильду. Та отчаянно старалась привлечь к себе внимание, даже залегла на целых два дня в постель и не выходила ни к завтраку, ни к обеду, но ее сын оставался спокойным и безучастным и только просил Фарбера передать Старой Хозяйке, чтобы она не забывала гасить перед сном сигарету — ему не хотелось, чтобы вся семья погорела из-за обычной неосторожности.