— Ладно, ладно, не сердись. — она приобняла его. — Мне-то дашь почитать?

— Пожалуйста.

— Посмотрим. — она снова устроилась на столе и вдруг воскликнула. — Разве ты разрешал ей что-то подчеркивать карандашом?

— Разумеется, это же черновик.

— Ничего себе! Ну просто будущий научный работник. Все и подчеркнуто и обведено, даже восклицательные знаки на полях проставлены.

Эйдин только улыбнулся. Он нисколько не рассердился, когда увидел, что большинство страниц в его работе были слабо исписаны механическим карандашом. Записи, почти прозрачные, они оживляли написанное несколько лет заставляли его задуматься о том, что для него казалось пресным и скучным, а для кого-то — увлекательным и новым. И когда он поздно вечером сел за очередную проверку, привычная усталость сменилась призрачной тягой к работе, которой у него не было лет пять. Как ни странно, но он был и правда рад встрече с мисс Стоунбрук, он даже поймал себя на мысли, что представлял, как поздоровается с ней. Однако когда они встретились, Мадаленна даже его не заметила, а, уставившись в землю, прошла мимо, что-то напевая себе под нос. По плащу стекала вода, волосы на висках завивались в растрепанные локоны, а он явственно виде сходство не с взъерошенным воробьем, а с одной из девушек Россети. Типаж, только и всего. Ее что-то мучило, это было видно и в том, как она теребила край пиджака, и в том, как глаза то прищуривались, то раскрывались широко-широко, словно осознание чего-то ужасного настигало ее в эту минуту; ее явно лихорадило. И, наверное, ее расспросить с самого начала, что случилось, но те полтора часа он был исключительно ее преподавателем, а он и так слишком часто переходил границы.

— Бедная девочка. — Линда вздохнула и собрала листы. — В чем-то мне ее даже жаль. Вот так проживать жизнь, постоянно сидеть за учебниками, это же ужасно!

— Что ужасно?

— Так проводить свою молодость.

— Ей это интересно.

— Возможно, учитывая унылую жизнь и семью, это неудивительно.

— Ты ничего не знаешь о ее жизни семье. — прервал ее Эйдин; внезапно ему стало неприятно, что Мадаленну могли просто так обсуждать не только в этом доме, но и где-то еще.

— Зато, ты, видимо, неплохо разбираешься. — лукаво усмехнулась Линда.

— Мисс Стоунбрук действительно талантливая девушка. — он проигнорировал шпильку и натянул свитер. — Со способностями, увлекающаяся. Знаешь, Линда, я впервые вижу такую страсть к искусству, не просто интерес, а какое-то желание просто погрузиться в этот мир.

— Как же мало нужно, чтобы вас очаровать, дорогой профессор!

— Я не об этом. — поморщился Эйдин. — Впрочем, неважно, я уже опаздываю. Поговорим позже?

— Только не вечером, — зевнула Линда. — Килленс снова рассталась с мужем.

— Со вторым? — откуда-то из шкафа крикнул Эйдин.

— Ты не следишь за новостями, с четвертым.

— Господи, и как только они успевают знакомиться только.

Линда коротко рассмеялась, тряхнула папкой, и на пол вдруг выпал аккуратно сложенный лист бумаги. Гилберт хотел его поднять, но бумага в руках Линды оказалась раньше и она недоуменно завертела ее в руках. На обратной стороне неясно показалась какая-то надпись, и он узнал знакомый почерк: «Свидание с городом». Мадаленна говорила, что писала свои рассказы, но ни разу так и не показала, наверное, этот был один из них.

— «Она всегда садилась около камня, напоминавшего ей слона; только холодного, и Она грела его дыханием, прогоняя надежду, что когда откроет глаза, слон обнимет ее хоботом и протрубит что-то вдаль о вечном и прекрасном.» — медленно прочитала Линда, но не успела продолжить — он взял листок обратно. — Ты не дал мне дочитать.

— Это чужое, а читать чужое — некрасиво.

— Так, может быть это письмо тебе? — жуликовато улыбнулась Линда, и ему вдруг стало неприятно.

— Моя дорогая, — он притянул ее к себе и наклонился так, будто собирался поцеловать. — Не путай свои отношения с Джонни с моими рабочими.

Он мягко оттолкнул ее, взял со спинки стула пиджак и пропустил жену вперед.

— Джейн уже встала?

— Только не говори, что хочешь пригласить ее на залив. — хмыкнула Линда.

— А что?

Она ничего не ответила, улыбнулась, что-то напевая себе под нос, прошла вдаль по коридору, и Эйдин услышал, как она звонко позвала горничную. Спустившись вниз, он огляделся — Бассета еще не было, но из кухни раздавался шум тарелок, а когда Гилберт повернулся, увидел Джейн, сидящую за столом с гримасой великой мученицы. Оставалось еще пять минут до выхода, он присел рядом и придвинул ей чашку кофе.

— Ты уже встала? — он положил руку ей на лоб, но та лениво поморщилась.

— Если я скажу «да», ты мне поверишь?

— Нет, но я не буду ругаться.

— Правда? — легкое шевеление бровями доставляло ей необычайные муки, и со стоном она положила голову на скатерть.

— Правда, просто выдам тебе студенческий и отправлю на лекции.

— Папа!

— Хочешь со мной на залив? — он долил ей горячей воды и развернул газету.

— С твоими искусствоведами? — Джейн критически посмотрела вокруг и снова рухнула на скатерть. — Нет, спасибо. Кстати, тебе лучше не читать светские новости.

— Это еще почему?

Джейн ничего не ответила, и, присмотревшись, Эйдин заметил, как она нервно кусала губы. Что могло такого быть на страницах газеты? Гилберт быстро пролистал спортивную хронику, политические новости и на самой последней странице заметил огромную фотографию улыбающейся Линды, а рядом с ней снова Джонни, стоящего так близко, что это могло быть даже предосудительно. Эйдин постарался почувствовать ревность, ту же самую, которая вспыхивала в нем несколько месяцев назад, стоило ему увидеть этого хлыща рядом с его женой, но тщетно. Все, что он чувствовал — легкое раздражение и ничего больше. А вот Джейн, казалось, была действительно обеспокоена. Быстро поднявшись с места, Гилберт поцеловал ее в лоб и крепко обнял. Что-то внутри сжалось, когда он почувствовал робкое пожатие своей руки.

— Этот… Этот… Осел! — наконец выговорила она. — Он постоянно рядом с ней. А ты даже ничего не замечаешь!

— Джейн, милая…

— Как так можно? Она же замужняя женщина!

— Надеюсь, ты этого ей не сказала?

— Разумеется, сказала. — она воинственно сжала руки в кулаки.

— Дочка, — он присел перед ней на колени. — Ты же сама знаешь, что такое свет и какие у него правила. Мама просто играет в игру, вот и все.

— А ты? — в ней проснулась похмельная язвительность. — У тебя уводят жену, а ты и глазом не моргаешь.

— Джонни не уводит ни мою жену, ни твою маму. — Эйдин взял со стола яблок и положил в карман. — Он осел, и этим все сказано. У нас все хорошо.

— Папа!

— Иди, приведи себя в порядок, а вечером сходим с тобой в ресторан. Мы давно с тобой не были у «Феличи».

— А мама тоже пойдет с нами?

— Нет, — он накинул на себя пальто. — У мамы много дел.

С минуту он наблюдал за тем, как в Джейн боролись разные чувства, но потом дочь махнула рукой, одернула платье и медленно пошла на кухню — там ее уже ждал Бассет с неизменным томатным коктейлем; одно время он помогал ему справляться с похмельем, а теперь пришла пора дочери. Эйдин взял ключи и вышел на безлюдную улицу; время близилось к девяти утра, но на бульваре не было ни одного прохожего, и редко проезжала пара автомобилей. Зато все окна домов были оранжевыми, и за занавесками мелькали изредка тени. Его девочка слишком много пила для своего возраста, и даже если кто-нибудь в ответ на это ему возразил, что для двадцати лет трезвая голова — признак плохого тона, Гилберт бы покачал головой. Только сейчас он понял, что на это была особая причина. И ему необходимо было принять меры, пока его семья не превратилась в тонущий корабль, и с него не побежали первые потерпевшие.

***

Дорога на залив пролегала через Портсмут, и когда он въехал на главную портовую дорогу, ему показалось, что он попал в город-призрак. Графичный, с красными черепичными крышами, брусчатыми тропинками и редкими силуэтами пароходов на туманном горизонте, Портсмут казался одиноким, но от того становился еще более прекрасным. Голые ветки деревьев медленно били по крыше автомобиля, и Эйдин успел привыкнуть к этому равномерному постукиванию. Осень была интересной порой — ее цветение заключалось в медленном увядании, и чем сильнее затягивался этот процесс, тем прекраснее он был. Ему вдруг захотелось вытащить походный блокнот и записать туда эту мысль, чтобы потом сказать об этом мисс Стоунбрук; это уже становилось привычкой.