— Аньеза, спускайся завтракать! — снизу раздался голос Эдварда, и Мадаленна нахмурилась.

Больше всего ей хотелось сейчас невидимкой проскочить мимо отца и матери и отправиться в университет, а потом целый день слоняться по городу, заглядываясь на витрины и красивые манекены. Мадаленне не нравились затянутые конфликты, не нравилась мрачная обстановка в доме, когда возвращение из университета равнялось пытке молчания, но проживая с Бабушкой под одной крышей, она привыкла к такой атмосфере, а с мамой ссоры и вовсе прекратились. Но сейчас; сейчас злой дух восстал в ней, и, вскочив с постели, она быстро открыла дверцы шкафа и вытащила теплое платье. Папа наверняка ждал ее извинений, а она не могла заставить их произнести. Все знали, что Хильда врала, все знали, какой мукой была совместная жизнь с этой старухой, но отец решил поверить ей. Вот пусть и общается только с ней.

Мадаленна быстро застегнула платье на пуговицы и выглянула из своей двери. Насколько она помнила, ее пальто Фарбер повесил в гардеробную, а грязные осенние ботинки так и остались стоять в прихожей. Если можно было как-то умудриться пройти тихо мимо отца, тот все равно бы заметил ее, пока она застегивала крючки на пальто и пуговицы на ботинках. Будь неладны эти внутренние пуговицы тысячу раз! У нее были, конечно, и новое красное пальто и новые ботинки, черные, велюровые, но они были такими красивыми, что ей даже не хотелось лишний раз их трогать, пусть себе висят в шкафу и радуют глаз.

— Аньеза, а Мадаленна проснулась? — снова послышался голос отца, и она судорожно вцепилась в красную шерсть. Видимо, пришло время для новой одежды.

— Думаю, да. — послышался голос матери рядом с дверью, и Мадаленна подумала, не нырнуть ли ей снова в кровать в одежде. — Но она сама спуститься к завтраку, не входи.

Ее шаги стали постепенно удаляться, внизу послышались голос Фарбера и звяканье посуды. До ее комнаты долетел вкусный запах французских тостов, но Мадаленна равнодушно пожала плечами и накинула на себя пальто. Ноябрьские дни редко выдавались светлыми, но сегодня солнце светило сквозь серые тучи, и где-то над острой крышей виднелся лоскут голубого неба. Она старалась радоваться, старалась думать о хорошем, однако стоило ей подумать о чем-нибудь приятном, и память снова возвращала ее к вчерашнему разговору, и внутри что-то глухо падало. Ей нужен был чей-то ласковый взгляд, разговор на легкую, отвлеченную тему. Ей нужна была крепкая рука, чье пожатие мгновенно выдернуло ее из этого отчаяния и желания биться головой о толстую стену. Мадаленне был нужен мистер Гилберт. Воображение мгновенно воскресило и мягкие синие глаза, и лукавую улыбку, так и говорящую, что все печали временны, что все проходит в этом мире, и ее ссора — не исключение. И на этот раз Мадаленна не стала давить в себе внезапную улыбку, наоборот, она подошла к зеркалу и внимательно присмотрелась к сияющему выражению. Ей будет достаточно только одного ободряющего кивка и любой фразы, и тогда все станет хорошо.

Она бережно взяла диссертацию и невольно коснулась заголовка «Автор: профессор искусствоведения Эйдин Гилберт». Странно, но было приятно иметь ту вещь, которая когда-то лежала на его столе, около увесистого пресс-папье, рядом с его трубкой и ручкой; ту вещь, которую он так часто держал в руках, которая еще помнила его прикосновение и приятный аромат одеколона, немного отдававшего шишками. Аккуратно переложив ее на прикроватный столик, Мадаленна выдвинула ящик стола и положила диссертацию рядом к репродукции «Весны», а потом заперла ящик на ключ. Теперь она была готова встретиться с новым днем.

Закрыв за собой дверь, она моментально посерьезнела и быстро сбежала по ступенькам. Отец и мама сидели за столом и что-то обсуждали, но когда увидели Мадаленну, разговор сразу утих. Она прошла мимо своего стула, кивнула Фарберу и остановилась на пороге.

— Доброе утро, мама. Доброе утро, отец.

Аньеза молча ей кивнула и только указала на тарелку, но Мадаленна отрицательно помотала головой и принялась искать на всякий случай зонтик — ноябрьское солнце было слишком переменчиво.

— Мадаленна, — подал голос отец. — Может, присоединишься к завтраку?

— Нет, спасибо, я не голодна.

Наверное, папа посмотрел на маму, а та развела руками и покачала головой. Во всяком случае, Фарбер подошёл к Мадаленне поближе и подал знак, мол, он рядом, если что.

— У тебя новое пальто? — Эдвард предпринял еще одну попытку. — Очень красивое, тебе идет.

— Спасибо.

— Тебе его кто-то подарил?

— Нет, я сама его купила.

— Правда?

— Да.

Наконец зонтик был найден, Мадаленна повернулась к родителям и хотела попрощаться, как отец вдруг вскочил со своего места и подбежал к ней. Он старательно вглядывался в ее глаза, и ей было больно от того, что она не могла ответить ничем на эту искренность.

— Мадаленна, дочка, мне очень жаль, если я тебя вчера обидел. — изумление все-таки пробилось сквозь маску равнодушия, и она посмотрела на него. — Мне правда очень жаль, что я так резко вчера с тобой разговаривал. Я понимаю, что ты устала, что во многом Бабушка была неправа, но я… — он запнулся и развел руками. — Я… Мне невыносимо думать, что я обидел тебя.

Это было неожиданно, но в глубине души Мадаленна надеялась на эти слова. Ведь не мог ее папа действительно говорить и верить в то, что вчера было произнесено. Тяжесть не испарилась моментально, но стала потихоньку рассасываться, и та мучительная жажда в конце концов исчезла. Мадаленна глубоко вдохнула и быстро обняла отца. Они снова были вместе, снова было исчезнувшая связь начала неярко пробиваться.

— Спасибо. — она сконфуженно насупилась и отвернулась к стене. — Спасибо большое, папа. Но я правда не успеваю позавтракать, поговорим за обедом, хорошо?

— Конечно. — улыбнулся отец. — Только не задерживайся особо долго на беседы… С мистером Гилбертом.

Мадаленна грозно насупилась и, послав поцелуй маме, выбежала за дверь. День обещал быть неплохим.

***

Она стремительно пронеслась по галерее и даже покраснела от мысли, что в конце коридора замаячит знакомая фигура в черном пальто, и послышится веселый голос: «Здравствуйте, мисс Стоунбрук!» Мадаленна уселась на подоконник и размотала шарф, который уже был готов свалиться на пол. Она ничего не ждала от этой встречи, каждый день она видела мистера Гилберта в этих коридорах, каждый день здоровалась с ним, и только недавно стала замечать, что ее щеки начинали гореть, когда Эйдин внимательно смотрел на нее и жал ей руку. Это была не влюбленность; Мадаленна и так не влюблялась ни в кого, кроме как в Пола Ньюмана прошлой весной, а после Джона ей и вовсе стали противны мысли о чувствах. Просто ей было приятно с ним разговаривать; в его поведении не было ничего вызывающего, но сам мистер Гилберт обладал особым обаянием, которое располагало собеседника к нему, и тот оказывался в его безраздельной власти. В какой-то степени это даже немного кружило голову, что такой мудрый, умный и талантливый человек запросто общался с ней.

Но мистера Гилберта не было. Не было ни в конце коридора, ни около дверей деканата, даже профессор Лойтон стоял у дверей своего кабинета без своего вечного собеседника. Мадаленна знала, что профессор никогда не опаздывал, всегда приходил ровно за пятнадцать минут и подолгу разговаривал со своими коллегами и студентами у аудитории. Единственный раз, когда он пришел чуть позже своего обычного времени был несколько дней назад, но и тогда мистер Гилберт появился ровно к началу лекции. А сегодня его не было. Студенты постепенно начинали заполнять собой коридор, переговаривались, а она пристально всматривалась в каждого преподавателя. Мистер Гилберт никогда не опаздывал, если только не случалось нечто непредвиденное. У Мадаленны неприятно засосало под ложечкой, и она открыла тетрадь, стараясь сосредоточиться на лекции. Что если с ним действительно что-то произошло? Но ведь тогда обязательно позвонили бы ей, она же староста. Незнакомое напряжение росло в ней все больше и больше, и она принялась расхаживать по коридору, искоса заглядывая в приоткрытую дверь деканата. Можно было, конечно, там спросить будет ли сегодня мистер Гилберт, но такого Мадаленна себе позволить не могла.