В тот четверг утром Рентроу вошел в мой кабинет с улыбкой, похожей на ржавое лезвие бритвы. Я мгновенно насторожился.

Рентроу — нувориш. До его успеха в Гринготтсе его семья была таким же рабочим классом, как пара старых шахтерских сапог. Он ненавидел меня. Я не мог понять почему, пока Филомена не спросила:

— Вы видели, как он пьет чай, мистер Малфой? Он может пройти сотню уроков поведения и прочитать дюжину книг по этикету, но он никогда не будет держать чашку чая как вы.

После этого — помимо того, что я стал немного стесняться того, как держу чашку с чаем, — я начал замечать, как он наблюдает за мной: с легкой усмешкой, замаскированной под постоянное недовольство начальством. Он часто ходил к тому же портному, что и я, но по какой-то необъяснимой причине его брюки всегда были немного коротковаты, или покрой его пиджаков был слишком узок (я подозревал, что к этому имело отношение его злость на весь мир). Он был человеком, не вполне спокойным ни в своей шкуре, ни в среде, которую выбрал для работы. В этом не было моей вины, однако это стало моей проблемой. Я подозревал, что он испытывал смесь ликования и тревоги оттого, что должен быть моим начальником. Он сделал все, что мог, чтобы превратить мою жизнь в Гринготтсе в ад. Я уклонялся и уходил, где это было возможно, но знал, что рано или поздно моя удача закончится.

После того как Филомена провела его в мой кабинет, даже не сказав «доброе утро», Рентроу бросил мне на стол толстую папку.

— Генри Уинкинс ушел в отставку на прошлой неделе. Вы берете на себя оценку безопасности хранилищ.

Я моргнул, а затем потянулся за папкой, открыл ее и посмотрел на бланки с красными пометками.

— Могу поинтересоваться, как долго я буду исполнять обязанности Уинкинса?

— Пока не найдем подходящую замену, — ответил Рентроу. — Вы же знаете, как это бывает. Выпускники хотят пройти стажировку в Министерстве. Никто не хочет работать здесь.

Это было полной чушью. Правда, министерские должности всегда очень востребованы, но работа в Гринготтсе — это нечто особенное. Мы принимали только самых лучших и ярких. Увиденное в этой папке было работой, которой хватило бы на целый год, и он ожидал, что я справлюсь с ней самостоятельно.

— Я никак не могу выполнить эти проекты в указанные сроки. Не сейчас, когда требуется разобраться с беспорядком, созданным недавней кражей. Возможно, с несколькими дополнительными сотрудниками и продлением сроков я мог бы…

— Боюсь, никаких помощников не будет, — перебил он. — Департамент правопорядка почти закончил расследование этого маленького инцидента. И я не понимаю, зачем нужно привлекать еще и вас.

— Сто килограммов золота — это не «маленький инцидент», — сказал я, озадаченный тем, что он не был так взволнован происшествием, как остальные. — Авроры потребовали отчета от всех руководителей подразделений относительно нашей безопасности. Я еще не представил свой, — напомнил я ему.

— Я уверен, что вы могли бы избавиться от необходимости сдавать этот отчет, если бы действительно захотели, — многозначительно ответил он. Ублюдок ухмыльнулся. Я сделал вид, что не понимаю его намека. — Ты уложишься в эти сроки, Малфой, или…

Я откинулся на спинку кресла и сделал еще одну вещь, которую перенял у отца. Я смотрел на него сверху вниз, хотя он стоял, а я нет.

— Или что?

Он сглотнул и стал неприлично пурпурного цвета.

— Или будешь уволен.

— Уволен? Мой отдел всегда был безупречным.

И тогда он сказал это. Думаю, он никогда не хотел быть настолько очевидным в своих мотивах, но в тот день ничего не мог с собой поделать.

— Если у тебя с этим проблемы, ты всегда можешь пожаловаться жене.

Я встал. Кресло заскрежетало по полу.

— Что ты сказал?

Рентроу благоразумно направился к двери.

— Я уверен, что у миссис Малфой достаточно влияния на министра, чтобы что-то предпринять, если мысль о небольшой сверхурочной работе так сильно тебя беспокоит?

Небольшой сверхурочной работе? Он бросил меня между молотом и наковальней. Либо я бегу и кричу Гермионе, что надо мной издеваются на работе, либо проглатываю все издевательства и забираю документы Уинкинса.

— Все будет в срок, — прошипел я. — А теперь убирайся из моего кабинета, пока я не ударил тебя кулаком в лицо.

— А теперь смотри сюда!

Я обошел стол и с отвращением увидел, как он схватился за дверную ручку.

— Держи дистанцию, Малфой! Я могу уволить тебя только за это!

Потребовалось невероятное усилие, чтобы не прикоснуться к нему. Я двинулся на него, не останавливаясь, пока мое лицо не оказалось в нескольких дюймах от его красного, потного лица.

— Ты можешь, но я вернусь домой все тем же Драко Малфоем, я прав? А кто ты такой, как не случайно удачливый сын мясника из Лютного переулка? — Я наклонил голову и осторожно понюхал его воротник. — Никогда не избавишься от этой вони, не так ли?

Он что-то пробормотал. Это звучало как попытка угрозы, но даже в этом отношении он никогда не будет дотягивать. А потом выскочил за дверь, захлопнув ее за собой.

Когда вошла Филомена, я сидел за столом, обхватив голову руками.

— Я так понимаю, ты все слышала?

— Трудно было не услышать. — Она взяла папку с моего стола, осмотрела ее и вернула на место, выглядя встревоженной. — Расскажи Гермионе. Министерство против такого рода вещей, но, к сожалению, Рентроу делает это лучше, чем большинство.

Неофициальная практика, принятая некоторыми членами сообщества, — сделать жизнь бывших сторонников Волдеморта как можно более несчастной. Угрозы, домогательства, шантаж, вымогательство, а иногда и кое-что похуже.

Я откинулся на спинку кресла и задумчиво забарабанил пальцами по столу.

— Просмотри мои встречи на следующие шесть месяцев. Отмени все несрочные до конца сегодняшнего дня. У нас много работы.

========== Глава 10 ==========

Пробуждение с Гермионой Грейнджер — это Опыт.

Было воскресенье, а по воскресеньям я обычно долго сплю. Однако есть вещи, ради которых стоит просыпаться.

Я проснулся от ощущения мягких, теплых поцелуев, спускающихся от щеки к шее, по обнаженной груди и вниз к животу, прямо под пупок. Простыни сползли ниже. Длинные, вьющиеся волосы следовали за волной поцелуев, ухитряясь касаться всех чувствительных к щекотке мест. Я даже не потрудился открыть глаза или пошевелиться.

Гермионе нравилось делать это со мной. Я был счастливчиком по многим причинам, но ее склонность будить меня вот так по утрам в выходные должна была быть первой в списке. Нельзя отрицать, что у нее был талант, и, слава Мерлину, у меня хватило ума не спрашивать, как она приобрела это умение.

Если бы у меня хватило наглости не возбудиться к тому времени, когда она доберется до члена, она поместила бы его мягкую, податливую головку в рот и слегка пососала, сначала создав впечатление, что это все, что она сделает. Это все, что некоторые женщины склонны делать. И я бы не стал с этим спорить. Неважно, сколько раз она делала это со мной, мой мозг всегда возвращался к тем же выводам.

Но нет, она пошла дальше. Облизала меня: вверх, вниз и по кругу, пока я не стал твердым и блестящим. Она сжала губы на самом кончике, а затем возобновила все с самого начала, только на этот раз потянулась губами вниз дальше, втягивая больше меня в рот, скользя к основанию члена. Иногда она позволяла себе пройтись зубами вдоль чувствительной нижней части члена. Это сводило меня с ума. Единственная мысль — схватить ее за голову и засунуть в нее член до основания, но я этого не сделал. Я терпел ее медленный ритм, пока, Мерлин, не увидел, как ее рот обхватывал член у самого основания, а затем Гермиона оторвалась и повторила эту пытку, пока я не дал ей то, что она хочет, — полное и бесповоротное освобождение.

У большинства людей есть будильники. У меня была Гермиона Грейнджер.

Ничто не могло сдвинуть меня с моего очень удобного места. Я лежал на кровати. Расположение подушек безупречное. На улице было холодно и шел дождь, а моя жена была богиней.