В конце концов, эльфы считали, что открывают драконам глаза на счастье служения высоким целям, а что драконы не могут с этим согласиться – велика ли важность? Эльфы ведь давно определили, что эти большие крылатые штуки разумны лишь отчасти.

Лабораторные драконы знали, что старейшие не могут их вытащить отсюда, из-за чего очень сердились и не хотели разговаривать с ними или даже смотреть на них. Даже к Теландону, Альме Охто или Тарису Шаберу, когда те сюда приходили, лабораторные драконы были расположены больше, чем к собственным старейшим. Во всяком случае, когда Теландон говорил Балите: «Ты не должна. Так расходовать. Магию», та ему что-то отвечала – да, злобно, но отвечала. А когда то же самое говорила ей Моран, Балита молчала, делая вид, что не видит старейшую своего рода.

* * *

Если дракона нужно было вывести из камеры, на него надевали тяжеленный пояс с шипами: широкое кольцо, направленные внутрь шипы и толстый кожаный ободок, который не даёт им ранить дракона. Если, конечно, дракон ведёт себя смирно, а если нет – сподручники дёргают за привязанную верёвку. И если дракон не пытается сменить ипостась – тогда он оказывается проткнутым и можно заносить следующего.

Илидор старательно думал о хорошем. Например, что будет, если такой пояс надеть на эльфа и хорошенько его раскрутить.

Иногда золотому дракону казалось, что в лабораториях он провёл вечность, а жизнь наверху уже унеслась так далеко, что он не сможет её догнать, но Илидор напоминал себе, что он не просто таскается туда-сюда по коридорам и лестницам, он становится полезным для Йеруша Найло, обеспечивает себе десятки грядущих выездов из Донкернаса, начиная с весны, а ещё дракон занимался собственными экспериментами. Он проверял, к примеру, что произойдёт, если напевать при эльфах, при этом думая о двойной порции еды.

Пока это приводило к тому, что обычная порция казалась ещё меньше.

В один день – Илидор вздумал напевать, думая о том, что Йеруш должен немедленно выпустить из лаборатории золотого дракона – Найло спросил, яростно чёркая в своих бумагах:

– Почему ты то поёшь, то не поёшь? Тебе это нужно, чтобы чувствовать руды? Камни? Воду?

– Вот уж что тебя никак не касается… – начал Илидор, но не договорил.

– О-о, дракон, ты не совсем тупой! – восхитился Найло. – Ты обучаешься всего только чуточку хуже собаки, я никогда не обучал собак, только читал о них, я видел их, о, собаки довольно милые, милее драконов. А это мысль: я заведу собаку, и она будет умнее дракона! Как тебе? Не отвечай. Отвечай. Не на это.

Илидор сжал губы. Тихо и звонко хлопнули крылья плаща, словно стряхивая пыль. Найло остановился, вздохнул, покачал головой и вдруг сильно дёрнул верёвку, едва ли не всем телом дёрнул, и дракон, не ожидавший этого, не удержался на ногах, упал на четвереньки, взвыл от боли: пара шипов проткнула кожаный ремешок и впилась в тело.

Верёвка упала около дракона, глухо и ругательно удивился сподручник, и тут же рядом с верёвочными загогулинами плюхнулся Йеруш. Уселся, скрестив ноги, с торжественным видом утвердил на них локти, пальцы сложил шалашиком и уставился на дракона. Илидор, потирая бок, тоже сел наземь, скрестил ноги и попробовал было поиграть с Найло в гляделки, попытавшись незаметно подтащить к себе верёвку, но услышал шорох и едва успел одёрнуть ладонь от ноги сподручника, сильно топнувшей по полу там, где только что были пальцы Илидора. Башмаки у сподручника знатные, подошва толстая – мог бы сломать дракону косточку-другую.

– Илидор, – Найло прошептал это так тихо и доверительно, что наверняка услышал и стражий эльф, и затаившиеся в своих камерах драконы. Чем тише шёпот, тем он слышнее отчего-то. – Илидор, я до сих пор не выбил тебе ни одного зуба вовсе не потому, что не хочу. Я хочу. Я хочу тебя отлупить, отхлестать ремнём, отпинать ногами, растерзать, разорвать и нарезать на лоскуты, потому что ты меня бесишь. Ты ужасающе ужасно бесишь меня.

Йеруш улыбнулся, и в свете фонаря улыбка как никогда была подобна оскалу.

– Я не делаю этого, потому что ты мне нужен для прорвищи всяких дел, и я хочу, чтобы ты со мной сотрудничал. Знаешь, что такое сотрудничество? Это когда что-то делают по доброй воле, потому что интересно или потому что так нужно. Но я только самую чуточку терпеливее долбаного весеннего водопада, который может насмерть забить тебя о скалы, понимаешь? Не беси меня. Это не ускорит твой выход отсюда, это не ускорит мой выход отсюда, а я не хочу проводить тут ни на день больше, чем необходимо. Ты наверняка тоже. Пожалуйста, давай оба сосредоточимся и пройдём через это поскорее. Иначе я охренительно расстроюсь и начну выбивать тебе зубы, по одному или горстями. Я потом пожалею об этом, но я буду счастлив, выбивая тебе зубы. Не мешай мне быть несчастным.

Что Илидора действительно пугало – это когда Найло начинал говорить медленно и спокойно, доносить свои мысли последовательно, как это мог бы делать любой другой эльф или дракон. Это было ненормально, а Илидор отнюдь не был уверен, что способен пережить ненормального Найло.

Кроме того, он помнил о его угрозах в адрес Балиты. В один из дней, когда Илидор был сонным и вялым, Йеруш раздражённо заметил, что если золотой дракон будет замедлять процесс, то придётся делать ему больно. Вот прямо очень больно. Но поскольку это ещё больше замедлит ленивого дракона, то как ему понравится, если вместо него больно будет его родственнице Балите? Илидор очень плохо на это смотрел, что страшно обрадовало Йеруша Найло.

– Мне не нужно петь, чтобы чувствовать руды или камни, – стараясь успокоить свой голос, проговорил дракон. – Я напеваю, чтобы успокоиться, и всё. Мне неуютно здесь, если ты вдруг не понял.

– Успокоиться? – лицо Найло вытянулось, глаза заблестели. – Почему пение тебя успокаивает? Ещё одна магия драконьего голоса?

Дрожь тряхнула Илидора от хвоста, несуществующего в человеческой ипостаси, до шеи и растеклась ледышками в затылке. Если Йеруш хоть на миг заподозрит, насколько близко он подобрался к правильному ответу, или если это заподозрит его сподручник…

Найло снова сделался нормально ненормальным собой, глаза блестели, улыбка была малахольной и блуждающей.

– Нет, – поторопился с объяснением Илидор, – пение успокаивает не потому, что оно волшебное, а потому, что в нём есть ритм. Если бы я вместо этого танцевал или даже качал ногой…

Найло поскучнел.

– Я не знаю, что такое ритм. Не умею его слышать ни в песнях, ни в танцах, и танцевать я не умею, и даже на лошади ездить не научился, хотя это было бы интересно. Да-а, если бы только лошадь двигалась как мне нужно, но ведь она ходит так, как нужно ей, тупая тварь. Ещё тупее дракона.

Сломавшись в плечах, Йеруш опёрся ладонью на пол и частично на собственную мантию, поднялся. Следом поднялся Илидор. Сподручник наклонился, подобрал конец верёвки и намотал её на кулак, да ещё выдвинул челюсть, как бы говоря «Попробуй отнять у меня это, учёный умник. Кидается тут верёвками и драконами, ишь!».

– Ты не чувствуешь ритм, – повторил Илидор.

– Сказал же, – огрызнулся Найло. – Давай топай вперёд и слушай, когда с тобой заговорят камни. Мне нужно точно знать, какие камни ты услышишь первыми, их там целая горсть, так что после меловой полосы двигайся очень-очень медленно. Пожалуй, стоит тебе упасть и подползать, и выть, и хохотать.

Дракон деревянно пошёл вперёд, выискивая взглядом меловую черту на полу и при этом плохо понимая, что именно видит. Глаза дракона то сияли ярко-золотым, то едва светились блекло-оранжевым.

Если Йеруш Найло не ощущает ритмов, спрашивал себя Илидор, то означает ли это, что на Йеруша Найло и не подействует магия пения золотого дракона?

Если, конечно, эта магия вообще есть, в чём Илидор уже снова был не очень-то уверен.

* * *

Но она была.

Однажды золотой дракон шёл по коридору – наверное, в трёхсотый раз за сегодня, твердил себе, что всё это однажды закончится, тогда он выйдет в холмы Айялы и бросится в небо, он будет там носиться, летать и орать так долго, как ему захочется, а потом уедет далеко-далеко – его отвезёт Йеруш Найло, ведь золотой дракон уже должен был стать самым полезным из всех драконов мира.