За дверью презрительно фыркнул стражий эльф.

– Не-ет, – Арромеевард довольно прищурился. – Гномы впервые вылезли из-под земли всего несколько сотен лет назад, когда континент был уже давно заселён и даже несколько раз поделён. Гномские названия не похожи на это – какой кочерги, бестолковый дракон, ведь ты должен был слышать названия гномских городов, которые мы уничтожили во время войны? Вулбен, Ардинг, Масдулаг, А-Рао… А последний город гномов зовётся Гимблом, – старейший выплюнул это слово, как попавший в еду ноготь, и взгляд его подёрнулся патиной, голова качнулась туда-сюда, а слова он стал выталкивать из горла медленней, как капли из подмерзающего источника: – Да-а, именно Гимблом правил тогда король Ёрт, принявший наше Слово. Меня греет мысль о том, что к этому времени Ёрт давно уже сдох и был отдан горячей лаве подземий.

Арромеевард умолк, погрузившись в свои думы, а Илидор с удивлением понял, что низкий голос старейшего убаюкивает его. Даже странно – Илидор только пришёл сюда и отнюдь не ощущал себя в безопасности! Золотой дракон помотал головой.

– Подумать только, – раздумчиво проговорил старейший. – Ёрт был такой ничтожно маленький гном, кривоногий и плюгавый, как замшелый валун, а сколько важности выпало на его долю. Какая роль досталась ему в истории Такарона… Почему? Или зачем? Ведь наше поражение не было заслугой Гимбла, нас измотали далеко за его пределами, и гимблские гномы просто поймали плоды победы своих сородичей – ты понимаешь, тех самых своих сородичей, чьи города мы уничтожили, продвигаясь на юг. Я без большого труда мог бы поднять Ёрта в воздух, обхватив за бока, да, поднять в воздух и сбросить в озеро лавы. Потомков этой ничтожной вши, небось, до сих пор почитают в Гимбле как драконоборцев, если только власть там не сменилась…

Арромеевард помолчал мгновение-другое, невидяще глядя в стену над плечом Илидора.

– Нет, едва ли она сменилась – кто же из других вшей осмелится бросить вызов потомкам короля, принявшего Слово драконов? Ха! Гномы чтут своих корольков – не чета эльфам, гномы своим королькам даже слова поперёк сказать не смеют.

– Слышь ты, бзыря говорливая! – стражий эльф сунул голову в камеру.

Старейший его словно и не заметил или действительно не заметил, глаза дракона заблестели, он подобрался, переступил лапами, словно вдруг вспомнил о чём-то поважнее досады на давно умершего гнома, и слова стали выскакивать из Арромееварда быстрее:

– Так было даже в городе Ардинге. О, это был ужасный, ужасный город, там жили самые, раздави их камень, неугомонные гномы. И самые наиспособные гномские маги. Д-а-а-аха-ха! Гномские маги называют себя механистами и говорят, будто их живые машины – плоды науки. Хо!

Илидор тоже подобрался. Сонливость с него слетела, как только старейший начал говорить о том, чего золотой дракон не знал.

– Да-а, – продолжал Арромеевард, покачивая головой из стороны в сторону, словно гигантская змея, – совсем несвойственное драконам движение: змеям они вовсе не родственники, кто бы там чего ни говорил. – Именно в Ардинге обитали самые способные механисты и самые неугомонные гномы. Это ведь из-за ардингцев началась война, ты знаешь, бестолковый драконыш? Это они, они, неуёмные ардингцы повадились подворовывать шестиногих горбачей с наших подземных пастбищ, а потом принялись травить воду в озёрах угольных драконов. Да, именно ардингцы развязали войну!

Огромного труда стоило золотому дракону не перебить Арромееварда вопросами: про Ардинг он краем уха слышал и неоднократно, но ни Моран, ни Хшссторга никогда не упоминали, кто развязал войну.

Илидор бы откусил голову тому, кто сказал бы, что это не имеет значения спустя двести лет. Для драконов – быть может, и не имеет, ведь Ардинг разрушен. А для Такарона – ещё какое.

Арромеевард долго молчал, неуклюжими лапами разглаживая облепленный жуками корешок, и воздух наполнялся кисловато-сочным запахом. Быть может, Илидору казалось, но чешуя как будто плотнее облепила шею и плечи старого дракона.

Он боялся?

Чего может бояться Арромеевард? Какие воспоминания его страшат спустя двести лет?

Но когда старейший заговорил, Илидор понял: тот действительно боялся, и понял, чего именно. Того же, чего все драконы. Странно, что Илидор не сообразил это сразу.

– Потом в войну втянулись другие города гномов и другие драконьи семейства, но гномы этого вшивого города были хуже всех. Ардингцы создавали отчаянно безумные машины. Машины. Машины! – огромная лапа хряснула по полу. – Ты знаешь, что такое ходовайка, а, бестолковый молодой дракон? О-о, нихрена ты не знаешь! Какой же сумрачный разум был способен породить подобную тварь?! Да когда я вспоминаю этих маленьких…

В этот раз Арромеевард умолк надолго, дыхание его сделалось громким, частым, изо рта на пол закапала слюна, в воздухе запахло лилиями. Илидор нашёл себя вжавшимся в стену затылком и полусогнувшим колени, готовым в любой миг вскочить и выскочить за дверь. Он боялся не то что голос подать, а даже дышать слишком громко.

По старейшему было ясно, что он на грани взрыва, но Илидор надеялся услышать ещё слово, ещё хотя бы одно словечко про машины, про ардингцев, про войну, про гномов и пастбища шестиногих горбачей, потому он молчал, ел глазам Арромееварда, дышал очень тихо и представлял собой одно большое, золотоглазое, очень внимательное ухо.

Но дыхание слышащего воду становилось всё громче и чаще, пока не перешло в негодующее пыхтение.

– Зачем ты мне напомнил про эту мелкую мразоту, а?!

Илидор едва успел отскочить, уходя от удара огромной лапы, – ладонь размером с его голову! – и тут же ему пришлось отпрыгивать к двери, уворачиваясь от хлестнувшего хвоста.

Стражий эльф распахнул дверь ленивым пинком, и золотой дракон вылетел в коридор, не дожидаясь, когда Арромеевард пустит в ход крылья. Эльф со скучающим видом захлопнул дверь и принялся заверчивать замок. Из камеры неслись ругательства, драконьи вперемешку с эльфскими. Еще двое стражих, бродивших туда-сюда по коридору, зашлись хохотом, который, отражаясь от каменных стен, наполнил коридор разновысоким уханьем. Голос Арромееварда крепчал и крепчал, пока не перешёл в рёв, от которого позвякивали оковки, и тогда стражим эльфам расхотелось смеяться, а из-за дверей других камер понеслись голоса драконов:

– Что происходит? Арромеевард, это ты? Эй, ушастые, что происходит?

– А-а-а, неужто наконец пришёл ваш смертный час, остроухие говна, так пусть же этот всратый замок рухнет на ваши жалкие головы…

– Ау-у-у-у-ы-ы-ы!

Стражие эльфы бросились к висящим на стене колоколам и заколотили в них. Низкий звонкий звук взорвался в голове Илидора, заглушил остальные – взвился от громкого до нестерпимого – и почти тут же сорвался в замолкание, как покатившись с горки, уменьшаясь от оглушительного «Бабабам-м!» до тихого «Пум-м-м». Когда затих отголосок последнего колокола, оказалось, что из-за дверей камер не несётся больше ни звука.

Всё это заняло мгновения, и золотой дракон даже не успел понять, как сильно ошалел.

Один из стражих, тот самый, что дежурил у двери, медленно ощупал взглядом Илидора. Верно, пытался понять, чем тот так расстроил Арромееварда, – хотя слышал весь разговор до последнего словечка и не мог не знать, что Арромеевард и сам расстраиваться рад, без особенных на то причин. А может, стражий эльф хотел использовать эту вспышку, чтобы запретить Илидору появляться в южном крыле – в самом деле, странный какой, приходит сюда, как к себе домой, когда нормальные драконы стараются держаться от этого места подальше и ещё подальше.

Илидор не стал дожидаться развития событий и быстренько слился из южного крыла.

* * *

«Засоление, осолонцевание, недокисление, токсичные газы, горизонт восстановления!» – нечто подобное выкрикивал «молодой многообещающий гидролог» Йеруш Найло, носясь по северо-восточной части домена Донкернас.

Сначала сподручники удивлялись его крикам, потом начали вздрагивать – потому что каждый крик означал, что сейчас у них появится новая работа, – а через несколько дней они начали повизгивать во сне. Эти эльфы были привычными к путешествиям – но непривычными к Йерушу Найло, и он их измотал.