Илидор, конечно, обожал сначала встревать в непривычное, а потом выяснять, что это было, но сейчас из двух непонятных вариантов действий неожиданно для себя выбрал третий: спросить, какого хрена тут происходит.

– Что в ваших обычаях значит разломить хлеб?

– Ой, – мальчишка смутился.

Дёрнул было головой, почти обернулся на других степняков в поисках поддержки, но, видимо, обращаться за помощью было не в его привычках, так что мальчишка упрямо сжал губы и снова посмотрел на дракона.

– Это значит, что мы вроде как друзья, кей. Не такие, которые везде ходят вместе, а немножко друзья, такие, которые не нападают друг на друга.

Илидор покосился теперь уже на Ахнира. Тот кивнул. Дракон протянул лапу, в толпе снова кто-то взвизгнул. Мальчик с бесконечно торжественным видом положил на его ладонь половину лепёшки, тут же затолкал в рот свою и, ещё толком не прожевав, бросился к дракону, словно камень из пращи.

– А ты правда меня покатаешь, кей? А можно высоко-высоко? А мне на спину лезть или ты меня лапами подержишь?

Илидор зажмурился, глотнул пересохшим горлом, проталкивая внутрь комок чуть подсоленной лепёшки. Он понятия не имел, как на нём кататься, эльфам до сих пор такая блажь в голову не приходила. Иногда они летали на драконах, но только в случае жесточайшей необходимости: и сами драконы этого терпеть не могли, и эльфам было немного радости от свистящего в ушах ветра и ходящей под задницей драконьей спины.

Кочерга его знает, с чего Фезимий решил, будто покатушки на драконе доставят степнякам много-много радости.

– Лезь на спину, – велел Илидор. – И держись покрепче… за что-нибудь.

Мальчишка удивительно ловко вскарабкался на дракона: шаг на согнутое колено Илидора, хвать за основание крыла, подтянулся – и вот он уже восседает верхом, оглядывая с непривычной верхотуры своих сородичей. Держаться на спине дракона оказалось особо не за что, но можно было довольно-таки надёжно упереть ладони в ямки под лопатками.

– А что значит «кей»? – спросил Илидор негромко, обернув голову к мальчишке настолько, насколько мог.

Тот молчал несколько мгновений, судя по всему, растерявшись. Краем глаза дракон видел, как мальчик чешет затылок.

– Это значит, что я говорю с тобой уважительно, – в конце концов нашёл он подходящие слова. – А ты можешь говорить мне «до», как старший младшему.

– А если бы ты тоже был драконом, то сказал бы «джа», – сообразил Илидор. – Как равному или приятелю.

Не дожидаясь подтверждения, очень довольный, что разобрался наконец с самыми употребимыми обращениями степняков, дракон негромко хлопнул крыльями и соединился с небом.

Илидор не поднимался «высоко-высоко», как просил мальчишка: на самом деле его это вовсе не обрадует, дракон был в том уверен. Человек никогда не познает настоящей радости полёта, даже если найдёт способ подняться в небо – человек в небе не более чем гость, и никогда неизвестно, сколь долго небо ещё будет терпеть его присутствие. Человек каждый миг будет зависеть от его доброй воли и воли того, кто несёт его на спине, ведь люди не умеет летать.

Пока они крепко стоят на земле и ощущают опору под ногами – их завораживает мысль о полёте, но стоит человеку подняться в небо – он тотчас ощутит, насколько чужда ему эта стихия. Притягательна – да, но что с того? У некоторых ядовитых грибов, к примеру, очень красивая шляпка, это ещё не значит, что тебе станет хорошо, если ты её съешь.

Илидор, медленно взмахивая крыльями, снова пролетел над овцами, потом – вокруг шатров и над ними, вызывав вопли восторга у степняков. Хотел направиться дальше, к речке, но увидел, что сподручники выбрали именно это время для наполнения привезённых с собой бочек, и свернул в другую сторону. Мало ли как степняки посмотрят на такое самоуправство, а Талай, быть может, «совсем забыл» договориться с Фезимием по поводу воды. С одной стороны, конечно, вода всехняя и убудет её в реке, что ли, а с другой стороны – иди знай, в Зармидасе за такое можно и по ушам получить.

Сделав ещё полкруга, Илидор приземлился. Мальчишка, за всё время полёта не издавший ни звука, сумел отлепить ладони от спины дракона только с третьей попытки, а слезая с него, оступился и рухнул. Глаза его были полны счастья и жути, колени дрожали, уши были красными, а лицо – очень белым, словно и не загоревшим. Мальчик склонил голову, прижав кулаки к груди, взвизгнул что-то неразборчивое, в чём Илидор сумел расслышать только «кей», и ввинтился в толпу. Люди подобрались ближе, теперь они едва не наседали на дракона. Ошалелый вид мальчишки никого не смутил, их уже вообще ничего не смущало, они были настолько воодушевлены, настолько готовы разрешить дракону покатать абсолютно каждого ребёнка и взрослого каждого племени, что Илидор подумал: может, стоит прикинуться мёртвым?

Оглянулся на Ахнира. Тот мотнул головой. Движения эльфа были резкими и одновременно рассредоточенными, как будто его дёргали за верёвочки или только что пробудили от глубокого сна.

Следующей на драконе каталась девчушка лет восьми, потом – увесистый неуклюжий мальчик, приведённый за ручку бабушкой, следом к дракону начали подбираться девчушки-подростки во главе с той, которая приносила ему тарелку мяса, и Фезимий зычно объявил:

– А ну хватит, хватит, насели! Дайте отдохнуть человеку! Лошадь он вам, что ли?

Без большой охоты, но беспрекословно толпа начала расходиться, только группка женщин, очень пристально следивших за всеми полётами Илидора, так и осталась стоять где стояла. Дракон никак не мог понять, чего они хотят: детей эти женщины не вели, выглядели взъерошенными и живо что-то обсуждали, разглядывая Илидора так, словно прикидывали, как бы уложить его в котле половчее.

Тихий тум-тум барабанов и посвистывание дудок вроде заставили их очнуться, и женщины, оглядываясь и перешёптываясь, то и дело прыская в кулак, тоже затерялись среди шатров.

– Вот и минует первый день праздника, подаривший нам свой свет, тепло и пополнение наших семей, – раскатился над степью низкий голос Фезимия. – Приходит время одарить подарками наших гостей. Первым я хочу почтить племя Калабры, сына Куары, приехавшее на наш праздник из самых дальних земель. Да будут твои стада тучны и приплодны, Калабра, сын Куары!

Вокруг захлопали в ладоши, одобрительно закричали, а к шатру Фезимия вышел немолодой мужчина со свалявшимися чёрными волосами – полуголый, в одних только штанах, всё тело разрисовано шрамами.

А потом дракона словно отсекли от того, что происходило за пределами маленького пятачка, где он сидел, сложив крылья. Вот он с любопытством смотрит, что же дальше будут делать степняки, и прикидывает, не подобраться ли поближе, сменив ипостась – а вот его чувствительно хлопают по боку и рядом оказывается Ахнир Талай – словно горсть пыли просыпается на разгорячённую свободу этого дня, оседает на коже, хрустит на зубах.

– Ник-кгда не катался на драк-коне.

Ахнир смотрит в упор, он стоит так близко, что Илидор чувствует его дыхание и чуть отводит назад голову на длинной шее. От Талая несёт алкоголем. Звуки человеческих голосов тоже глохнут, припорошённые пылью, краски линяют, ветер затихает. Неугомонные и вездесущие дети степняков, только что с воплями бегавшие вокруг дракона, оказываются вдруг далеко-далеко, и даже солнце отворачивается, прячется за облаком.

Чёрно-рыжие глаза Ахнира похожи на ямы с горящим мусором, тесёмки ворота распущены и рубашка перекошена так, что в горловине видна острая ключица, волосы растрёпаны, губы Талая – непривычно яркие, красные. На щеках и кончиках ушей тоже горит краснота. Эльф слегка пошатывается и держит кружку с вином так, что оттуда того и гляди прольётся ему на ботинки. Он в полной мере сознаёт, до какой степени пьян, потому старается держаться столь высокомерно, сколь вообще способен. За его спиной стоят два сподручника, трезвые, напряжённые и хранящие в глазах сумрачную тоску, невыводимую с того дня в посёлке Кваф, когда им было велено выпустить Илидора из клетки.