...Когда впереди замаячили первые домишки и сараи, плотностью застройки показавшие, что это уже не какая-нибудь деревня, а бывшая столица Великой империи, обоз встал. Клеопин, которому надоело изображать крестьянина, вышел в голову обоза в форме лейб-гвардии егерского полка. Там уже собрались офицеры, включая тех, кто вёл свои отряды по просёлочным дорогам. Что ж, все подошли, как и было рассчитано. Дорогой никто не заблудился и не потерялся.
— Господин полковник, — обратился Клеопин к Фирсанову, слегка повышая его в чине. — Отдых вашим людям нужен?
— Да мы уж тут сутки торчим. Костры не жгли, чтобы не увидели раньше времени. Но отдохнуть успели.
— Что ж. Если времени на отдых не требуется, то выступайте. С Богом!
Фирсанов расцеловался с офицерами и отправился поднимать свою команду. Его задача была не самая сложная. Зато — дорога дальняя. Требовалось пройти окраиной города к Петропавловской крепости и доставить туда бо́льшую часть обоза с провизией.
В ответ на послание Петербургского митрополита Серафима, в котором предлагалось вернуться в лоно законной власти, Муравьёв ответил согласием. Возможно, сам по себе капитан и не стал бы этого делать. Но, подняв мятеж против вчерашних соратников, он стал на сторону императора. Кроме того, Клеопин, не найдя Никиту Михайловича в «чёрных» списках, позволил приложить к письму владыки Серафима и своё собственное, в котором излагал собственное видение судьбы человека, отказавшегося выдать семью императора.
А вот дальше начинаются сплошные «если». «Если» крепость устоит до подхода Клеопина. «Если» их не остановят в Петербурге... Но, не исключалось и то, что Муравьёв может передумать...
С момента, когда Николай покинул Санкт-Петербург, прошло только полгода. Однако он совершенно не узнавал город. Вроде бы, из донесений лазутчиков знал, что в столице произошли большие изменения. Но такого он не ожидал! Окраина, по которой его сборное войско вступило в Питер, почти перестала существовать. Вместо бараков рабочих и домов обывателей зияли обгоревшие остовы. Ближе к центру, в «регулярной застройке», то тут, то там чернели руины. В большинстве окон вместо стекла белели свежие и темнели старые доски...
— Я такое только в Москве видел, — меланхолично отметил подполковник Беляев. — Когда оттуда Наполеон ушёл...
Движение по столице было обговорено заранее. Один из отрядов, шедший прямо по Невскому, повёл Клеопин. Остальные, во главе которых были офицеры и унтера, хорошо знавшие столицу, двинулись по обходным улицам. До поры до времени войско изображало обозников. Но именно что до поры... При подходе к Летнему саду батальон «белозерцев» наткнулся на суровый патруль, который предложил взять на себя заботы об обозе. Возможно, удалось бы договориться, но...
Один из сапёров, шедший в одном строю с «белозерцами», увидел ненавистную ему «финляндскую» форму и выстрелил...
— Отряд! — громко крикнул полковник Клеопин. — Бегом, марш! В штыки!
В Летнем саду, как доносила разведка, находилась артиллерийская батарея. Собственно, именно с этого места начинались укрепления мятежников. Солдат патруля и орудийный расчёт перекололи штыками в считанные минуты. Но без выстрелов не обошлись.
На то, чтобы пробежать по Невскому к зданию Главного штаба — «генеральной» цели атаки, — требовалось с полчаса. Но уже через сотню сажень стало ясно, что добраться не удастся. То ли Трубецкой с Бистромом оказались чересчур прозорливыми, то ли о кампании полковника Клеопина мятежники всё-таки прознали. Не исключено, что лёгкость передвижения к столице и была обусловлена этим знанием...
Так это или не так, но времени для размышления у полковника не оставалось. С двух сторон проспекта, из окон нескольких зданий, по отряду началась стрельба. «Белозерцы» и сапёры сразу же стали нести потери.
— Барабан — играть отход! — приказал полковник.
Барабанная дробь, перекрывая выстрелы, дала сигнал к отступлению. Однако, согласно договорённости, отступление производилось не в обратную сторону, а в сторону Петропавловской крепости...
...Подполковник Беляев и бо́льшая часть «белозерцев» успели прорваться к воротам крепости. Рота прикрытия, которой командовал сам Клеопин (невзирая на протесты!), держалась почти час. Когда от роты осталось меньше взвода, а солдаты противника почти отсекли их от крепости, полковник приказал уходить и остальным. Сам Николай до Петропавловки не дошёл. Получив скользящее ранение в голову, он упал. Солдаты, сражавшиеся рядом с ним, вынести полковника не смогли.
Клеопин очнулся от резкого запаха нюхательной соли, которую ему поднесли к самому носу. Услышал знакомый голос:
— Прислоните его куда-нибудь. Очухался, штабс-капитан?
— Полковник лейб-гвардии Его Императорского Величества, — еле сумел он выговорить непослушными губами.
— Ну, для меня ты уже никто. Так...
Николай не сразу разобрался, где он находится. То, что не в тюрьме, — это точно. Судя по широким окнам — в каком-то присутственном месте. Возможно, в Главном штабе. Или — на штаб-квартире гвардейского штаба. Раньше, по долгу службы, приходилось бывать и тут, и там.
Запёкшаяся кровь залила глаза, смотреть было трудно. Когда проморгался, то кое-что удалось разглядеть. Например, длинный стол, за которым сидели два человека. Ещё один расхаживал из угла в угол. Из сидящих Николай узнал только одного — полковника Генерального штаба князя Трубецкого. Правда, князь был с эполетами генерал-лейтенанта. Второй — сухопарый, в гражданском платье, был незнаком. Ну, а третий — генерал от инфантерии, а ныне — военный министр Бистром. Стало быть, для бывшего отца-командира он теперь «никто»...
— Скажите... э-э... полковник, — сказал статский. — Что же такое вы затеяли?
— Михал Михалыч, — отмахнулся Бистром. — Чего ж тут спрашивать-то? Цель понятна: помочь мятежнику Муравьёву провизией и людьми. Вот только — для чего именно?
«Михал Михалыч, — пронеслось в голове у Клеопина. — Стало быть, Сперанский. О котором говорят, что именно он и есть истинный правитель мятежников!»
— Ну, мне интересно услышать из первых уст, — строго посмотрел Михал Михалыч на генерала, отчего тот несколько смешался.
«Дела! Карл Иванович — и тушуется перед штафиркой!», — подумал Клеопин, а вслух сказал:
— Вы бы, сударь, представились. Почему я должен отвечать первому встречному?
— Извольте, — охотно откликнулся статский. — Член Временного правительства. Председатель Правительственного Сената Сперанский. Можете называть просто — Михаил Михайлович.
— Насколько я помню, главой Правительственного Сената является князь Голицын, — усмехнулся Николай. Оказалось, что сделать из-за боли это было чрезвычайно трудно.
— Это, молодой человек, мелочи. Главное, я — законный глава, скажем так, законодательной власти.
— Да что вы нашему лейб-егерю голову морочите? — вмешался князь Трубецкой. — Он же человек военный. В различные политические тонкости вдаваться не научен. Так ведь, Николай, кажется, Александрович? Мы ведь с вами знакомы, не правда ли? Моя супруга о вас очень хорошо отзывалась. Дескать, какая же замечательная пара — юный герой-«кавказец» и Леночка Щербатова! Кстати, как ваша невеста поживает?
На этот вопрос Николай решил не отвечать. Да князь и не ждал ответа.
— Итак, — выдохнул Бистром. — Всё-таки отвечайте, штабс-капитан, зачем вам всё это понадобилось? Усилить мятежников? Или решили отбить Мишкину супругу — Великую Княгиню Елену?
— Её Императорское Величество Елена Павловна — супруга императора Михаила, — твёрдо поправил Клеопин, — нашего законного императора.
— Ну, господин полковник, насчёт законности — вопрос спорный, — улыбнулся Сперанский. — Вы, разумеется, не велика птица, чтобы я тут перед вами распинался, но замечу, что иностранные государства уже готовы признать законность Временного правительства.
— Ну, ещё бы да не признали, — согласился Клеопин. — И Франция радёхонька, а уж про Англичан — так и вообще молчу. Только вот скажите, господа... генералы, за что же вы с Россией-то так?
