Когда Паскевич прибыл, император уже успел обдумать предстоящий разговор.

— Простите, Иван Фёдорович, что оторвал вас от дел, — почтительно начал разговор Михаил.

— Полноте, Ваше Величество, — пожал плечами генерал. — Какие дела, если я нужен императору?

— Да, господин генерал-лейтенант, — перешёл Михаил Павлович на официальный тон. — Дела у вас только государственные. Вам необходимо срочно ехать в Малороссию и принять под своё начало войска, выведенные моим братом из Польши.

— Русские войска выведены из Польши? Как?

Михаил Павлович вкратце передал свой разговор с братом, изрядно озадачив и расстроив генерала. Паскевич, видимо, тоже вспомнил свой давний разговор с Остерманом:

— Остерман тогда говорил — через десять лет придётся брать Варшаву, — позволил себе улыбнуться генерал. — Что ж, граф ошибся ненамного. Но, Ваше Величество, как же великий князь?..

— Он останется великим князем. Но командовать действующей армией... А вообще. Будет даже лучше, нежели вы поедете с ним вместе, чтобы Константин сдал дела, представил вас офицерам. Или этого не нужно?

— Пожалуй, нет, — решительно отказался Паскевич. — Большинство офицеров корпуса мне известны. А Константин достаточно популярен в войсках...

— Боитесь мятежа?

— Боюсь, — просто ответил генерал. — Возможно, это и излишне, но. Ваше Величество, лучше перестраховаться.

— Вы правы, генерал. Что ж, я найду Константину Павловичу подходящую должность. Он станет главнокомандующим всего резерва императорских войск. Ну и, соответственно, пусть сам и изыскивает этот резерв...

Генерал Паскевич не позволил себе улыбнуться. Он слишком уважал императорскую семью. Но всё же «задвинуть великого князя на повышение!» — это всё же несколько смешно...

— Прикажете выступать на Польшу? Только, государь, силами одного корпуса и кавалерийской дивизии мне не справиться. Нужны ещё как минимум две пехотные и две дивизии кавалерии.

Иван Фёдорович, видимо, уже продумывал ход польской кампании. Но у императора были свои соображения на этот счёт:

— Увы, господин генерал. С Польшей мы пока воевать не будем. Более того, вы должны привести корпус сюда, в Москву. Я дам распоряжение генерал-губернатору, чтобы подготовили помещения и провиант. Пока мы не покончим с мятежниками, возвращать царство Польское нельзя. У нас не так много сил.

— В таком случае, государь, позвольте предложить направить корпус не в Москву, а в Тулу, — обратился генерал с советом. И, развивая свою мысль, продолжил: — Тула — это оружейные заводы. После того как мятежники захватили Сестрорецк, это главнейший наш арсенал. Там сейчас только штаб драгунского полка и гарнизон. Меня беспокоит, что получится, как с Могилёвым, который был взят без боя.

Император кивнул, соглашаясь с вышеизложенным, потом спросил:

— Иван Фёдорович, мне нужен ваш совет. Что делать с войсками, оставленными моим братом в Польше? Можно ли их вывести в Россию?

— Можно постараться. Но это будет очень сложно. Слишком уж странная обстановка...

— Говорите прямо, — пристально посмотрел император на своего «отца-командира».

Паскевич пожал плечами:

— Великий князь Константин, оставив корпус, показавшийся ему ненадёжным, подарил полякам тыщ пятьдесят штыков и сабель. Не исключено, что офицеры и нижние чины уже перешли на сторону польских мятежников, — с расстановкой выговорил генерал, а потом широко перекрестился: — Ваше Величество, я сделаю всё, что могу. Разрешите отправляться?

— Подождите, генерал. Когда приведёте корпус, Вам необходимо возглавить армию. А впрочем, почему — когда вернётесь?

Император встал и торжественно заявил:

— Господин генерал от инфантерии. Я назначаю вас Главнокомандующим всеми русскими войсками. Приказ об этом уже готов.

Император позвонил в колокольчик, вызывая секретаря. А когда тот явился, распорядился:

— Принесите приказ о назначении генерала Главнокомандующим и подготовьте приказ о присвоении ему звания генерал-фельдмаршала.

Паскевич не ожидал такого взлёта. Звание генерал-фельдмаршала после смерти Барклая де Толли в русской армии не присваивалось никому. Даже Ермолов был генералом от инфантерии. Тем не менее Иван Фёдорович попытался отказаться:

— Ваше Величество, я благодарю за оказанную честь. Но мне кажется, генерал Вигтенштейн более достоин на этот пост. Тем более что он старше меня в чине.

— Генерал Вигтенштейн — хороший тактик, но неважный стратег. Будучи на посту командующего армией — он на своём месте. Но вот как Главнокомандующий...

— И вот ещё, Ваше Величество. Мне нужен начальник штаба. Нужен командующий пехотными войсками. И, наконец, насколько вы доверяете командиру кавалерии Давыдову?

— Что вас смущает, Иван Фёдорович? Генерал-майор Давыдов — прекрасный командир. Во время войны 1812 года он командовал крупным отрядом. Потом был командиром дивизии и корпуса. Опыта у него достаточно. Или, — прищурился в улыбке император, — вас смущает, что он поэт?

— Меня смущает то, что он вольнодумец. Ведь не случайно же покойный император Александр раскирасировал Давыдова за его крамольные вирши. Мне доносили, что стишки Давыдова читались на всех попойках мятежников.

— И я их люблю цитировать, — ещё шире улыбнулся император. — Как там ноги ответили голове? «И можем иногда, споткнувшись, — как же быть, — твоё величество об камень расшибить». Вы знаете, а он был прав. Нельзя голове забывать о ногах. Полноте, генерал. А то, что Давыдов очень популярен у мятежников, — так это даже и хорошо. Пусть посмотрят, что вчерашние вольнодумцы остались верны государю.

Один из немногих каменных домов селения-крепости Грозный принадлежал командующему Отдельным Кавказским корпусом. В небольшом рабочем кабинете, у огромного стола, заваленного картами, депешами, реляциями и прочей бумаженцией, сидел и сам командующий. За его спиной жарко топилась печка-голландка.

Сегодня генерал Ермолов не был похож на свои многочисленные портреты. В расстёгнутом мундире, из-под которого выбивалась свежайшая нательная рубашка, почти без орденов (за исключением, разумеется, подлежащего к постоянному ношению Георгиевского креста). Но всё же это был лев. Пусть и стареющий. Сходство с царём зверей довершала пышная шевелюра, успевшая поседеть почти полностью.

Генералу, чьим именем чеченские матери пугали детей, очень трудно выглядеть по-домашнему. Да и принимал он сегодня своего старого знакомого, некогда бывшего у него (правда, недолго) чиновником для особых поручений. Правда, толку от него было мало. Но всё же этот нескладный молодой человек ему нравился.

— Ну что же, братец мой, Вильгельм Карлович, показывайте, что это вы такое привезли, — обратился генерал к посланнику. — Что за «срочно-секретно»?

— Вот, Ваше Высокопревосходительство, — полез молодой человек за пазуху.

— Да бросьте Вы, батенька, — отмахнулся Ермолов. — Давайте попросту, называйте как раньше — Алексей Петрович. А что это у вас за пакет такой — весь замусоленный, грязный? Вроде бы, негоже полномочному посланнику Временного правительства.

Не поймёшь — то ли он всерьёз, то ли иронизирует. Но Кюхельбекер всё принял именно всерьёз. Он побледнел и, вытянувшись во весь свой немалый рост, с обидой проговорил:

— Так ведь, Алексей Петрович, я, почитай, целый месяц к вам добирался. Теперь ведь у нас совсем худо с ямщиками стало. Ещё до Ставрополья не доехал, а весь багаж подрастерял. Да что багаж! Когда на Кавказ приехал, то и всех сопровождающих потерял. Вот и приходилось пакет за пазухой держать.

Алексей Петрович только покачал головой. В эти февральские дни только на Кавказе было спокойно. До чечен и кумыков весть о событиях в Петербурге пока не дошла. С прошлого года они были замирены. Заложники пребывали в различных крепостях, но аманаты горских правителей были при самом Ермолове. А вот, что творилось в границах России, не хотелось даже и думать. Без хорошо вооружённого отряда из Петербурга на Кавказ мог выехать только безумец. Либо — Вильгельм Карлович Кюхельбекер.