За шесть дней пути, которые проделал обоз, натыкались на грамотно расставленные заставы. Первая ожидала около моста через Волхов. Подполковник Беляев, возглавлявший шествие, издалека узрел рогатки и блеск штыков. Подполковник поднял вверх руку и негромко приказал своему помощнику, поручику Марову: «Стой!» Далее команду уже продублировали унтер-офицеры. Беляев, сделав с полста шагов но направлению к рогаткам, властно крикнул:
— Эй, служивые! Начальника караула — ко мне! — От рогаток неспешно отделился человек в чёрной шинели и разлапистым двуглавым орлом на кивере.
— Командир взвода гвардейского флотского экипажа мичман Воронков, — небрежно откозырял он. — Кто такие? Куда следуете?
— Подполковник Белозерского полка Беляев, — бросил два пальца к киверу офицер. — Следую в Санкт-Петербурге обозом и вверенной мне командой. Чем обязан?
Собственно, в вежливой фразе старшего по званию читалось: «А какого же... мичманцы штаб-офицерам вопросы задают?» Воронков, оценив собственные силы и силы, стоявшие перед ним, кочевряжиться не стал:
— По приказу военного министра назначен командовать выдвижным дозором, — слегка виновато пояснил мичман. — Должен отслеживать все подозрительные передвижения со стороны Тихвина.
— М-да, — только и произнёс подполковник.
— Господин подполковник, — вдруг спохватился моряк. — Но ведь «белозерцы», говорят, перешли на сторону мятежников, что в Тихвинском монастыре укрываются?
— Ну, мичман, — благодушно шевельнул эполетами подполковник. — Если бы перешли, то разве бы мы с вами разговаривали? И вообще, кто же такое придумал — «отслеживать передвижения»? Ваш взвод против нас...
— А мы, господин подполковник, в бой бы и не стали выступать, — улыбнулся Воронков. — Да и не взвод у нас тут, а пять человек.
Как бы в подтверждение его слов на противоположной стороне моста заржала лошадь.
— Что ж, мудро, — похвалил Беляев мичмана. — И, как я полагаю, на пути до столицы таких застав ещё штук пять-шесть?
— Что-то вроде того, — не стал раскрывать всех тайн Воронков.
— Ну так что же? — вопросительно воззрился подполковник. — Будете по эстафете сообщать? Тогда уж побыстрее, а не то у меня хлеб в обозе уже третий день черствеет...
— Хлеб? — сглотнул слюну мичман. — Откуда хлеб?
— Ну, откровенно говоря, не из Тихвина, — принял подполковник несколько виноватый вид. — Мы тут мимо проскочили да и в Лодейное поле угодили. А когда поняли, что не туда ушли, так уже в Тихвин-то нам соваться и смысла не было.
Мичман уставился на подполковника. Явно, что в его голове не укладывалось — как можно идти на Тихвин и проскочить его? С другой стороны: а что с этих сухопутных взять, что карт читать не умеют? Пусть с этим высокое начальство разбирается. Здесь же главное — обоз.
Немудрёные мысли прямо-таки читались на лице у Воронкова.
«Ай да Клеопин, — подумал про себя подполковник. — Правильно — чего тут мудрить?»
Когда обдумывали план передвижения, Беляев предлагал сочинить что-то помудрёнее. Например, побег всех «белозерцев» из «вражеского» плена. Или — «героическое освобождение Тихвина от мятежников-партизан с возвращением славных воинов в Санкт-Петербург!» Клеопин же решил, что чем глупее будет объяснение «блужданий», тем правдоподобнее оно будет выглядеть. Мало ли, проводники напутали, офицеры вкупе с солдатами перепились... Обоз с провизией — самый весомый довод!
— Что, оставить вам провизии? — ласково улыбнулся подполковник. — Или вы сами столуетесь?
— Да какое уж столование, — бросил в сердцах мичман. — Во всех деревнях хоть шаром покати! Мужики по лесам попрятались. Нижние чины крапиву варят да грибы в лесу собирают.
— Да какие ж грибы в ноябре месяце? — удивился Беляев.
— Вот именно, что и грибов давным-давно нет. В сентябре ещё были... А с собой нам не то что крупы, так и сухаря ржаного не дали.
— Зовите солдат, — сказал Беляев. Потом свистнул унтер-офицеру: — Выдайте морячкам по караваю хлеба... Или по два. Да рыбки сушёной по фунту. Ну, крупы там какой-нибудь...
Радостные гвардейцы флотского экипажа жадно разбирали провизию. Правда, повинуясь приказу мичмана (молодец Воронков, соображает!), есть её сразу не стали, а принялись разводить костёр, чтобы сообразить горяченького...
— Давайте, господин мичман, мы так поступим, — предложил подполковник. — Сообщите по эстафете, что в столицу идёт обоз с провизией...
— Давайте-ка без неё, — предложил повеселевший мичман. — Лучше будет, ежели я с вами фельдфебеля пошлю. Он вас через все секреты проведёт и всё объяснит.
Фельдфебеля поместили на первую подводу, налили ему кружку водки. Обоз тронулся. Он растянулся на добрую версту, поэтому в голове никак не могли видеть того, что произошло в хвосте...
Когда последняя телега поравнялась с моряками, с неё спрыгнуло несколько мужиков.
— Сдаваться будете? — миролюбиво спросил небритый крестьянин у мичмана, вытаскивая сапёрный тесак.
Для моряков, которые сидели и наворачивали за обе щеки горячую кашу, вид оружия был полной неожиданностью. Их собственные ружья стояли недалеко, но рукой их было не достать. Мичман дёрнулся было к пистолету, но получил тыльной частью тесака по руке.
— Только не орите, — очень вежливо попросил небритый хам, забирая у Воронкова пистолет и снимая саблю. — Фельдфебель ваш может услышать. Ну, тогда и вас, и его придётся убивать.
Спутники небритого забрали ружья, тщательно их осмотрели, а потом «конфисковали» у флотских патронные сумки и холодное оружие.
— Саблю-то куда попёр? — вполголоса спросил Воронков у хама.
— Да вот, братец, давно себе саблю подобрать не могу, — небрежно обронил крестьянин, примеряясь к эфесу. — Эх, хреновая у тебя сабля. Лучше бы кортиком обзавёлся.
По тому, как мужик держал оружие, Воронкову начал понимать, что это может быть только офицер.
— Гляньте, Ваше Высокоблагородие, — обратился один из мужиков к небритому. — Ружьишко-то бракованное.
Клеопин, умело изображавший мужика, взял в руки ружьё, подёргал расшатанный и проржавленный ствол, усмехнулся и от всей души стукнул его о ближайшее дерево.
— Вот так-то лучше. Если ружьё негодное, то нечего и рисковать, — заключил он, а потом перевёл взгляд на пленных: — Лошадей мы ваших заберём. Куда ж годится — моряки да на конях... Вам на кораблях плавать положено.
— Где ж их взять-то? — досадливо скривился Воронков, не пытаясь съязвить, что моряки не плавают, а «ходят». — Яхты императорские все англичанам да голландцам запроданы, а военные корабли адмирал Лазарев в Гельсингфорс увёл.
— Это как? — удивился Николай. — Какой Лазарев? Тот, что вместе с Беллинсгаузеном Антарктиду открыл?
— Тот самый. Его по возвращении из экспедиции морским министром назначили и контр-адмирала присвоили. Только поторопились. Когда к присяге нужно было идти, то он на флагмане в Финляндию ушёл. Ну, а остальные капитаны за ним отправились.
По тому, как моряк вздохнул, было не понять: то ли укоряет, то ли завидует...
— Замечательная новость! — восхитился Клеопин, обрадованный известием. Всё-таки Балтийский флот остался в руках императора. — А Кронштадт как?
— А что с ним сделается? — удивился мичман. — Кронштадт — он сам по себе. Зимой про него забыли, так его комендант вовсе объявил, что будет подчиняться императору Михаилу. В столицу пропускает только корабли с торговыми флагами. В апреле аглицкий фрегат остановил, вы лучше скажите, что с моими людьми будет?
О своей судьбе Воронков не спрашивал, что чрезвычайно понравилось полковнику.
— Так вы же при деле, — кивнул Клеопин на котелок с недоеденной кашей. — Доедайте да и идите. Куда-нибудь...
Воронкову хватило ума не спрашивать — куда именно идти. Он ушёл к костру, где успокоившиеся матросы пристраивали на угольки остывшую кашу. Война войной, а есть хочется.
Из-за подзатянувшейся беседы обоз ушёл вперёд. Но не настолько, чтобы его было не догнать.
За несколько дней пути других караулов они не встретили. Фельдфебель из флотского экипажа покрякивал. Подполковник Беляев, видя досаду моряка, посмеивался. Значит, оставшиеся без командиров флотские, не выдержав голодных дней, разбежались...
