– Сдал! Сдал!
14
Теперь споём:
«В Ленинграде городе у Пяти углов получил по морде Саня Соколов…»
Короче, не только Саня, но и Миша. Гулял этот Миша, гулял, да зашёл в некий бар, стены которого были затянуты сеткой, а с потолка на верёвочке свешивалась большая жестяная рыба, угрожая нахалам открытой пастью. Новый посетитель взял себе пива, и тут его внимание привлекла высокая тоненькая девица с роскошными каштановыми волосами, мирно разговаривающая с соседкой. Заиграла музыка, Мишка вскочил, пригласил девицу, положил руки на её талию, девица доверчиво его обняла, ближе, ближе, коснулась грудью, Мишку тряхнуло током, он уже лихорадочно начал прикидывать, как приведёт её домой, но тут кто-то, разорвав оказавшееся таким непрочным соединение, схватил его за плечо, развернул и с криком: «А этого не хошь!» – со всей силы двинул в глаз. Роняя стулья, Мишка повалился на пол, через него переступили, и сверху началась махаловка: автозаводские метелили купчинских. Вскоре драка выплеснулась на улицу, в освободившемся баре опять заиграла музыка, и Мишка здоровым глазом печально увидел, как его несостоявшаяся подружка прижимается к другому танцору.
– Вот, нельзя им верить… – грустно, по-взрослому, по-мужски подумал, отклеился от стенки, вышел.
И застыл, очарованный: весна! Снег слежался, подтаял, ручейки вдоль поребрика, сверху голубое небо с редкими облаками, солнышко пригревает и отовсюду какой-то особый запах радости и нового счастья. Только вот глаз стремительно закрывался, набрякая.
«Всё правильно! Главное в том, чтобы дождаться лета! – радостно подумал Мишка. – Ой, глаз!»
Осторожно обошёл милицейский газик с его противной музыкой, лейтенанта, кроющего матом двух захваченных драчунов, зашагал к метро.
– Что с тобой приключилось?! – ахнула на следующий день Ольга. – Тебе к врачу надо!
– Раны украшают мужчину, – отбился Мишка.
– Оля, нам понятны твои чувства, – как всегда внушительно сказал Сергей.
Ольга сверкнула голубыми глазами:
– Я совет дала, не хотите, не надо.
– Что тут у нас? – сунулся Клёпин. – Так-так, ну и рожа… Похоже на базофильную зернистость! – объявил радостно.
– Что-что?
– Между прочим, пора уже голову на плечах иметь и не встревать, куда не следует, – сухо отметила Люба.
– Кого это ты хочешь запугать, ста-рос-та? – возмутился Клёпин. – Мишка, выдай ей профнепригодность! Хотя нет, пусть лучше пойдёт и сдаст РОЭ. И не в час, а в сутки.
– Хоть что-то усвоил за три года…
– Ну уж нет, снижение интеллекта налицо, – засмеялась Надя.
Клёпин нахмурился:
– Не плюйте в колодец, а то вылетит, не поймаешь…
– Это у тебя-то вылетит? На что намекаете, парниша?
– Хватит, хватит! – заволновался Лев. – Семинар с минуты на минуту!
– Подумаешь, зернистость…
На третьем курсе начался предмет, более приличествующий организаторам здравоохранения: общая гигиена. Мишка приуныл – выбранная наугад дорога явно вела не в ту сторону. Ещё на третьем курсе они потеряли сразу двух человек: неоднозначного Костю Шпагина и тихую Тоню Кравченко. Костя по случаю женитьбы взял академотпуск, перед этим выпросив у Маши Бододкиной конспект по фармакологии. А вернул только обложку с припиской: «Извини, конспект сгорел…» По этому поводу Клёпин Машу доводил месяц, всё удивлялся:
– Странно, рукописи не горят, а твоя сгорела! Ты это можешь объяснить?
Тоню же отчислили по неуспеваемости. И на третьем же курсе произошло событие, которым Мишка впоследствии гордился всю жизнь.
В один из дней он опоздал на лекцию на военной кафедре. Происшествие само по себе очень неприятное, учитывая личность Семенюка. Примчался, а дверь закрыта. Мишка согнулся и в замочную скважину начал печально обозревать недоступные ему окрестности: тишина, затылки, опять тишина. Что-то лектора не видно… Где же Семенюк? Нету?! И тут на Мишку снизошло озарение: он тихонечко открыл дверь и со всей силы заорал:
– Встать!!!
Весь поток в триста человек поднялся. А Мишка под немедленно начавшийся и с каждой секундой усиливающийся смех спокойно прошёл на первое сиденье.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Красноармейская…»
– Миша, Миша…
Мишка оглянулся – к нему подходила Тоня Кравченко. Бледное, усталое лицо, измученные глаза.
– Тоня, привет!
– Как вы, Миша?
– Да ничего, учимся… – Мишка понял, что ляпнул что-то не то, и запнулся. – Как ты?
– Работаю. На прядильно-ниточном комбинате. Общежитие дали. Я ведь там и раньше смены делала. Понимаешь, – Тоня покраснела, – я ведь не успевала не потому, что… Я вообще всё на лету хватаю, просто я одна, приходилось столько тянуть, не высыпалась, уставала очень. Я опять поступлю, вот увидишь!
– Конечно, Тоня.
– Ты передай всем привет, ладно?
– Ладно.
15
Началась сессия. Для фармакологии выделили семь дней и Мишка, очень боясь провалиться, с раннего утра уходил в библиотеку, возвращаясь домой затемно. Чтобы бороться со сном, хватающим посреди непрерывной зубрёжки, он взял книжку про сталинские репрессии, быстро прочитал, поменял на такого же сорта другую книжку, ещё раз поменял. И оторопел: в третьей книге автор первой яростно обличался как предатель. Мишка растерянно подёргал себя за волосы, подумал, медленно отодвинул страшные мемуары на край стола и решительно занялся заждавшейся наукой. Экзамен он впервые в жизни сдал легко, без шпаргалок. Вышел счастливый в коридор и наткнулся на Шмыгу.
– Ну? – спросила она.
– Пять.
– Пять?!
Шмыга взвизгнула, неожиданно подскочила, крепко обняла, вблизи оказались её сияющие глаза, чмокнула в щёку.
– С-спасибо.
От неожиданности Мишка покачнулся, еле удержавшись на ногах. Но Шмыга уже справилась с собой. По-прежнему сияя, неловко отступила, шмыгнула носом и быстро скрылась за одной из дверей на кафедре. Мишка, Надя, Сергей, Клёпин, Ольга изумлённо смотрели вслед.
Несмотря на первый успех, экзамен по общей гигиене Мишка провалил. Она, эта общая гигиена, после фармакологии казалась настолько понятной, что готовиться не было никакого смысла. Мишка пренебрежительно полистал учебник, отправился на экзамен и получил трояк, перечёркивающий надежды на стипендию.
В полном душевном раздрае, проклиная организаторов здравоохранения и их идиотские предпочтения, вместо того чтобы готовиться к патофизиологии, он отправился в Кавголово кататься на лодке. Заплатил на станции за каяк, сунул в круглое отверстие посередине ноги, опустил в воду весло, сделал молодецкий гребок и немедленно перевернулся. Побултыхавшись, вытащил ноги, вытянул лодку на мелководье, залез опять и уже осторожно отплыл, взяв курс на другой берег.
На другом берегу в пасторальной идиллии паслось стадо коров. Мишка причалил и оторопел от испуга – на него нёсся здоровенный чёрный бык. Судорожно оттолкнувшись веслом, Мишка не удержал равновесия и опять перевернулся. Кое-как вытащив ноги из каяка и подняв из воды голову, первое, что он увидел, это победно стоявшего быка.
– Ну, ты! – изумлённо сказал Мишка.
Бык грозно молчал. Потом развернулся и с видом героя не спеша побрёл к своим коровам. Мишка, зацепив рукой каяк, чтобы не уплыл, тихо подгрёб к берегу, торопясь, засунул ноги внутрь… Бык посмотрел назад. Видимо, от ярости у быка потемнело в глазах, с такой скоростью он бросился в атаку. Мишка лихорадочно загрёб веслом и опять перевернулся. Отплевавшись, закричал:
– Дурак! Да не нужны мне твои коровы!
Но весь вид быка, неподвижно застывшего у самой кромки воды, свидетельствовал об очень серьёзных подозрениях на этот счёт.
– Му! – глухо, не допуская возражений, сказал бык.
– Пойми, я ведь сесть могу только на мелководье!
– Му!
Весь промокший и продрогший Мишка, чуть не плача, успокоил себя:
– Зато искупался, и вообще я должен быть польщён. Нет, ну что за день!
