– Мужские половые органы! Да я их в глаза не видела!
Оля в панике немедленно начала искать нужные страницы.
Мишка же, честно отдавший все пять дней подготовке к экзамену, зашёл в экзаменационный зал предпоследним.
– Ну-с, молодой человек, – пригласил профессор, – выбирайте!
Мишка осторожно приблизился к чану, откуда следовало вытащить орган, поднял крышку, просунул руку, ухватил, взглянул и облегчённо вздохнул.
– Сердце, – начал окрепшим голосом, – миокард, предсердия, желудочки…
Профессор доброжелательно улыбался.
Мишка продолжал. Наконец закончил и выжидательно посмотрел. Профессор улыбался.
– Хорошо, молодой человек, – произнес наконец, – очень хорошо. Всё знаете. Только, понимаете, это матка. Не сердце – матка. Извините, так уж случилось. Но, – предостерегающе поднял руку, когда залившийся краской студент попытался что-то сказать, – экзамен, я считаю, вы всё-таки сдали, да, сдали! А что, у меня всё-таки есть сердце? – и, почувствовав двусмысленность сказанного, расхохотался.
6
«С прискорбием сообщаем, что завтра, то есть 19 ноября, а именно в понедельник, ваша очередь убирать коммунальную жилплощадь. Заранее благодарны за качество».
Мишка полюбовался на объявление и спросил Сергея:
– Может, ещё что добавим?
– Ты Толика не знаешь? Бесполезно, пошли лучше за пивом.
Да, год прошёл. Не выгнали, анатомия позади, физика закончилась ещё в первом семестре, химия превратилась в органическую, понятно, как варить курицу: помыть (обязательно!), положить в кастрюлю, залить холодной водой, добавить чайную ложку соли. Четырнадцатый трамвай ходит через центр, Литейный, цирк, Финляндский вокзал, прямо к больнице Мечникова. Очень удобно пользоваться «Соткой», чтобы добраться до Дворцовой площади, Герцена, и Фонтанки. Пиво не такое противное, как думалось вначале.
– Мишка!
– Да, иду.
Пивной ларёк от Нейшлотского совсем рядом, только за угол завернуть – и пожалуйста. Внутри него – царица! Варварская, снисходительная, глаза взирают, рот в гримасе, халатик на груди натянут, телогрейка, руки в ленивом движении, ноготки с ярко-красным чуть облупленным лаком брезгливо постукивают по прилавку, на пальчиках колечки жёлтого известного металла – царица! А рядом мужичок на подхвате – бородёнкой трясёт, морщинками подмигивает, руки греет, пол-литровые ёмкости после использования собирает, ополаскивает и к владычице несёт. Залётный в очёчках, отхлебнув заветное, начинает возмущаться:
– Какое разбавленное! Как вода! Ну нельзя же! Я так не оставлю! Это безобразие!
Царица подымает царственную руку и делает движение, как бы лениво отгоняя комара.
– Ты что?! Ты что?! – бросается на защиту мужичок, наскакивая грудью на обидчика. – Что кричишь? Это же Валя! Валя!
Тут Мишка с Сергеем и подошли с ведром. Степенно подошли, осознавая, так сказать, значительность поступка.
Мужики посторонились.
– Дорогу! – голоса. – Дорогу!
Ах, отлезьте, интеллигент! Надо быть проще и масштабнее. Ну да, конечно, куда вам с вашим стаканчиком.
Жизнь удалась. Где-то разведены мосты, метро закрылось, в далёком с притягивающими звёздочками небе ещё более далёкая ледяная жёлтая луна, падает мокрый снег, прохожий поднял зонтик, спешит, поскальзывается, Клодтовы кони рвутся в вечном движении, хрипят на мосту, а нам не страшно, мы давно дома, а нам море по колено. Греют батареи, накурено, надымлено, даже нелюдимый холостяк-сосед Толик пришёл, Серёжкина гитара в действии:
– И когда-нибудь по переулкам ты пройдёшь, болтая про любовь…
При слове «любовь» Сергей сильно трясёт гитару, чтобы звук получился жалобнее и протяжнее. Звук получается.
Час ночи, два часа ночи, Толик ушёл.
– Серый, а кто тебе из наших девочек нравится?
– А тебе?
– Да никто! Машка зубрилка, Катю, Иру и Тоню вообще не видно, Надька двинутая. Оля ничего! Но что-то я её совсем не пойму…
Сергей молчит, потом тихо отвечает:
– Надя очень умная. И вообще, давай спать.
А утром, как в расплату за тёплый вечер, гололёд и холод. Выпавшую мокрую кашу подморозило, скользко, на остановке уже толпа, вдруг там кто-то падает, и люди рассыпаются, будто пластмассовые фигурки. Добрались – сразу автобус! Идёт необычно медленно, остановился, но корпус всё равно развернуло.
– Смотри, Серый, – говорит Мишка, – как надо входить!
Проталкивает в первые ряды на вытянутой руке портфель и держит. Дверца автобуса открывается, толпа качается в едином порыве, портфель резко дёргает, Мишку тараном волочит к открытой двери, но вдруг ручка отрывается и хитреца отбрасывает назад, Сергей сгибается от хохота, автобус уезжает. На игриво блестящем под лучами солнца льду пуговицы, смятая пачка сигарет и сиротливо валяющийся портфель.
– Да ну, Серый, брось, это только сегодня, ведь всегда получалось…
7
Клёпин занялся карате и приходит на занятия с побитой мордой. Всем хвастается:
– Это не просто карате, а стиль «шотокан»!
– Ну и чем же он отличается, этот стиль? – полюбопытствовал Мишка.
– Отточенной техникой, лёгкостью и быстротой перемещений, – заученно ответил Колька. – Смотрите!
Колька поставил за спиной стул и что есть силы прыгнул назад. Упал.
– Лучше бы ты почаще учебник открывал! – посоветовала Маша Бододкина.
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – поднимаясь с пола, в ответ задумчиво спросил её каратист. – А? Я тебя спрашиваю, дочь ошибок трудных?
– Что-что? – у Маши заалели красные пятна на скулах.
– Мишка!
– Ну?
– Вроде уши мы ещё не проходили?
– Фанера ты трёхслойная как был, так и остался! – выпалила Маша. – И не подходи ко мне больше списывать, вот получишь! – показала крепкую розовую фигу с обгрызенным ногтем.
Клёпин открыл рот, зашёл преподаватель, Клёпин быстро сел и прошептал Мишке:
– Я видел, у тебя в сумке ватрушка.
– Ну и что?
– Дай взаймы.
– Я тоже хочу карате заниматься.
Клёпин подумал. Получил ватрушку, закрываясь рукой, откусил и пробормотал набитым ртом:
– Глупый ты ещё, нельзя тебе.
– Ах ты гад! – разозлился Мишка. – Значит, как ватрушку, значит… Отдавай!
– Поздно.
– Отдавай половину! Может, я тоже есть хочу.
– Я уже откусил. Вот, смотри…
– Всё, не садись со мною больше!
– А с кем мне садиться, с мадемуазелью Бододкиной?
– С ней и садись.
Клёпин посуровел:
– Маваси хочешь?
– Я тебе сейчас сам как дам!
– Да ну? Мишка, пойми, я ведь из добрых побуждений, ведь кто, как не я, тебя жизни учить будет? Доверчив ты, товарищ, а жизнь, понимаешь, непроста.
– Гад!
– Ну вы там, Кац, Клёпин! – подал голос биохимик Пеличко, получивший кличку «Лысый пряник». – Может, хватит?
Колька состроил умильное лицо и с жаждущим знаний выражением уставился вперёд.
– Да, кстати, – он вспомнил на перерыве, – где Ира? Её вроде уже два дня нет?
– Болеет, – сказала Надя.
– Да? Так у неё климакс?
– Ты что себе позволяешь? – возмутилась голубоглазая Ольга.
– А что? Подумаешь, климакс.
– Она только вступила на дорогу потерь, – внушительно говорит Сергей.
Вдруг взрыв. Это Надя взяла с подоконника горшок с цветком и со всей силы грохнула о пол. Все молчат. Красная, как огонь, Надя с бешено сверкающими глазами заикается:
– Ты… ы… ы… Я думала… А ты такой же, как все!
Опрометью выбегает.
Сергей встаёт. Топчется.
– Уберу, – с трудом выталкивает из себя.
Именно на втором курсе Мишка по-настоящему открыл для себя театр. Но не просто театр, а Большой драматический имени Горького. Началось всё с «Истории лошади», где Евгений Лебедев играл великолепного иноходца, а Олег Басилашвили – его блестящего, надменного хозяина. Оба были озарены таким бездумным счастьем молодости, что захватывало сердце. Спектакль на всю жизнь остался в памяти, хотя в тот вечер Мишка ничего не понял – ну спектакль, ну хороший. Посмотрел, вышел – холод, снег, смазанные огни, застывшая болотная свежесть гигантского города. Запрыгнул в полупустой троллейбус, сел возле замороженного окна, подышал в него, приставил ладонь и в оттаявший отпечаток начал смотреть на проносящийся мимо ночной Невский. В дальнейшем Мишка ходил в этот театр, как к друзьям. Тебя ждут – в прихожей свет, в кухне звяканье посуды. Стряхиваешь снег с обуви, вешаешь пальто, устраиваешься поближе к горячей батарее, негромкий разговор, но тише! Раздвигается занавес, и появляется мистер Пиквик.
