Третья возможность заключалась в том, что Мартин видел в мастерской старого Эдварда Брина. Это было связано с Бенджамином Дзорненом, потому что это заставило Корделла Брина нервничать. Но если бы это было что-то постыдное, Эдвард не повесил бы это на стену. Или он наложил быстрый удар на Дзорнена; Дзорнен написал протест, и Эдвард вставил письмо в рамку, чтобы напомнить себе, что даже если у него нет этого прекрасного золотого медальона, он умнее нобелевского лауреата.

  Если бы я мог найти Элисон, она сказала бы мне, не расстроило ли что-то в мастерской Мартина? В Мехико было всего двадцать миллионов человек или около того; ее не должно быть слишком сложно найти.

  Я барабанил пальцами по рулю. Мне нужно было знать, к кому пошел Мартин, прямо перед тем, как исчезнуть. Это не мог быть Корделл, потому что Корделл был в Бар-Харборе. Возможно, это был Яри Лю; Лю мог бы изобразить притворное удивление или беспокойство, когда я увидел его в лаборатории три дня назад.

  Я был уверен, что Мартин пытался связаться с Юлиусом и Гертой Дзорнен, но у меня не было возможности узнать, было ли это до или после того, как он побывал в особняке Бринов. Он мог желать, чтобы они признали, что их отец также был его прадедом, и что им нужно раскошелиться на призовые деньги Дзорнена. Король Швеции дает вам около миллиона долларов; если бы Дзорнен вложил его с умом, должно было быть существенное наследство. Нет, конечно, если судить по каретному двору Юлиуса Дзорнена.

  Я нарисовал несколько кроличьих ушей и усов на своем блокноте. Лотти думала, что Дзорнен, должно быть, заплатил все гонорары и взятки, которые потребовались, чтобы вывести Китти Биндер из Вены в 1939 году. Это означало, что он признал ее отцовство, и его дети знали об этом. Но что с того? Они бы не покончили с Мартином. Если у Мартина не было доказательств того, что приз был фальшивым. Я ходил кругами.

  Какой бы ужасный секрет Мартин ни увидел в старой мастерской Эдварда Брина, это не могло быть вопиющим заявлением Дзорнена о том, что он сфальсифицировал свое исследование. В любом случае, это было большим «если». Также это не могло быть фото, на котором жена Дзорнена стреляла в Китти, поскольку Китти была еще жива. Или она выстрелила и попала только в руку или ногу. Баста , Вик! Я увещевал себя. Никаких диких фантазий!

  Эдвард Брин работал со всеми нацистскими ракетологами после войны. Довоенная физика была маленьким миром; даже нацистские физики знали бы Дзорнена; Эта фотография из Радиевого института в Вене запечатлела его и Мартину с норвежскими и немецкими учеными. Те нацистские ракетчики, которых Эдвард Брин помог доставить в Штаты, тоже знали бы Мартину. Я мог представить себе сплетни. О, Дзорнен, он спас свою шкуру, но пожертвовал своим учеником. Да, она умерла, выполняя рабский труд для нашей ракетной программы. А потом Брин потер ею лицо Дзорнена.

  Я попытался представить молодого Мартина, который видит письмо о своей прабабушке. Это то, что для него не сложилось? Ничего общего с его работой в Метаргоне, только назойливые вопросы о его семье?

  В таком случае, возможно, он добрался до метамфетамина, где его мать притворялась, что находится в реабилитационном центре. Слушай, мама, в конце концов, мы могли бы шантажировать семью Дзорнен. Не из-за исследования Дзорнена, а из-за их отцовства. Ее приятелям-наркоманам нравилась идея легких денег; они начали шантажировать Герту Дзорнен, и она натравила на них головорезов.

  Я с отвращением швырнул ручку на сиденье. Домыслы, предположения, ничего не зная, включая персонажа Мартина Биндера.

  Кролики убежали в кусты, но не из-за меня. Седовласая женщина с ревом въехала в этот район, управляя автомобилем моей мечты, красным Jaguar XJ12. Она выпустила из спины бледно-золотистого ретривера; они двое направились к ручью, который бежит через лес. Это то, что я должен делать, зарабатывать достаточно денег, чтобы проводить дни, катая своих собак на Ягуарах, а не угадывать кого-то, кто понимает принципы релятивизма.

  Я тоже сбежал из парка. Не для кустов, а для Скоки. Я агрессивно позвонила в дверной звонок Китти Биндер. Через пять минут я увидел, как жалюзи переднего окна раздвинулись на ширину ее пальцев. Время прошло. Я позвонил еще раз, и, наконец, она открыла дверь на ширину цепного засова.

  "РС. Биндер, твоя дочь была здесь? - спросил я, прежде чем она смогла заговорить. «Я нашел место, где она жила, в Вест-Сайде Чикаго. Когда я пошел туда, в меня стреляли ее приятели. Может быть, вы видели эту историю в новостях - один из ее старых друзей был арестован, другой, похоже, тяжело ранен. Джуди сейчас довольно токсична. Если вы слышали о ней или она здесь, сейчас самое подходящее время, чтобы позвонить в полицию ».

  Она смотрела на меня через щель в двери, ее лицо застыло в тушенке тревожных эмоций: страха, гнева, страдания. «Я же сказал вам, никакой полиции. Приходит полиция, и меня убивают ».

  «Джуди здесь?» Я сказал. «Или один из ее друзей? Угрожали ли они вам? Если ты впустишь меня, я смогу помочь ».

  «Я не хочу, чтобы ты снова был в моем доме», - резко сказала она.

  «Мартин», - сказал я, отчаянно пытаясь поддержать разговор. «Он отключил все коммуникации с миром. Его начальник в Metargon сказал, что они не смогли найти ни одного провайдера - интернет-сервиса - адреса, которые он мог бы использовать. Вчера я разговаривал с Гертой и Юлиусом Дзорненами. Мартин пошел к ним, но они не сказали мне, почему. Вы знаете?"

  При этом в ней вспыхнул гнев. «Эти паразиты! Хуже, чем крысы или тараканы, врать, воровать! »

  «О чем они тебе солгали?» Я попросил.

  «Они знают, но делают вид, что не знают. Эта история повторяется уже более семидесяти лет ».

  «Они что знают? Что Вениамин был твоим отцом, а также их отцом?

  Она повернула голову набок, чтобы скрыть уже начавшиеся слезы. Я не должен был видеть в ней слабость. «Мой отец, мой настоящий отец, был строителем. Я уже говорил тебе об этом раньше.

  «Тогда почему вы пошли к Бенджамину Дзорнену, когда приехали в Чикаго?» Я попросил.

  Ее рот работал. "Моя мать. Вот о чем я хотел с ним поговорить. Он был ее профессором, она его уважала. Ни я, ни ее ребенок, я никогда не был для нее важен. Только те невидимые частицы, с которыми она проводила день и ночь. Она видела атомы, но меня не видела. Даже в последний раз, когда мы были одни, в горах, прямо перед тем, как Германия захватила Австрию, ей было все равно, когда я пытался показать ей, как я могу танцевать. Она хотела, чтобы я посмотрел на фотографии чего-то невидимого в атмосфере! »