Одновременно принимались решения системного характера. Не будет преувеличением сказать, что именно при К. Вирте сложился управленческий аппарат Треблинки. Комендантом стал 34-летний гауптштурмфюрер Франц Штангль, который, как и И. Эберль, был выходцем из Австрии. В юности он работал на текстильной фабрике, с 1931 г. – в полиции, примкнул к правым организациям, в 1938 г. вступил в НСДАП. В 1940 г. его перевели в Берлин, по линии СС он руководил программой «Т-4». С началом «Операции Рейнхард» его перевели в Генерал-губернаторство, назначили комендантом Собибора, а затем отправили использовать полученный опыт в Треблинку. Он часто присутствовал при разгрузке эшелонов обреченных на смерть, однако редко контактировал с самими заключенными.
Одной из ключевых фигур в Треблинке стал 28-летний унтерштурмфюрер Курт Франц, которого многие узники и считали комендантом. Выходец из Дюссельдорфа, он в молодости учился на мясника, а затем на повара. После нескольких неудачных экзаменов пошел на службу в СС. Будучи участником программы «Т-4», он работал поваром в центрах эвтаназии, весной 1942 г. его перевели в Белжец на аналогичную работу. Здесь он получил звание обершарфюрера СС и прошел караульную подготовку. В конце августа 1942 г. одним из первых был переведен К. Виртом в Треблинку, где сначала возглавлял вахманов, а затем стал заместителем коменданта, занимая должность, по функционалу аналогичную шуцхафтлагерфюреру в обычных концлагерях СС. К. Франц ежедневно находился на территории лагеря, руководя работой всего персонала. За красивое лицо, лишенное каких-либо эмоций, он получил от заключенных прозвище Лялька, или Кукла. Отличался крайней жестокостью и садистскими наклонностями. Известность получила его собака Барри, которая по приказу набрасывалась на заключенных. Как свидетельствовал А. Гольдфарб, «он любил в нашем присутствии, натравливая собаку на кого-либо из нас, покрикивать: “Человек, куси собаку”. Человеком он считал в этом случае собаку»[34]. Схожие свидетельства оставил и другой узник – М. Коритницкий: «Верным и постоянным спутником Курта была преогромнейшая собака по имени “Бари”. Собака эта, видимо, прошла длительную школу дрессировки. Стоило Курту указать на кого-либо из работающих пальцем и сказать при этом: “Он не хочет работать”, как собака подбегала к этому человеку и норовила всегда ухватить за половой орган. Это всегда заканчивалось тем, что израненного человека относят в амбулаторию, а затем истребляют»[35].
Всего в «СС-зондеркоманде Треблинка» служили несколько десятков эсэсовцев. Во главе «лазарета» (так называлось в лагере место для расстрелов; подробнее см. ниже) был поставлен 38-летний унтершарфюрер Вилли Ментц. Член НСДАП с 1932 г., бывший полицейский и участник программы «Т-4», он был назначен на эту должность лично К. Виртом, который собственноручно показывал, как расстреливать узников. Начальником «нижнего лагеря» стал 35-летний обершарфюрер СС (под другим данным – гауптшарфюрер) Фриц Кюттнер. Член нацистской партии с 1932 г. и бывший тюремный надзиратель, он запомнился жестокостью по отношению к узникам. Зону уничтожения возглавил 41-летний шарфюрер СС Генрих Маттес. Бывший медбрат, член партии с 1937 г. и участник программы «Т-4», он был переведен в Треблинку с советско-германского фронта. Его фактическим заместителем и руководителем работы крематориев был 34-летний шарфюрер СС Карл Пётцингер, также обладавший опытом убийства «физически неполноценных» людей. Должность штабсшарфюрера СС (старший унтер-офицер, занимающийся преимущественно административной работой) сохранил 45-летний унтершарфюрер СС Отто Штади, бывший военный медик, ветеран Первой мировой и программы «Т-4». Как мы видим, все они были людьми среднего возраста (за исключением К. Франца), без высшего образования, убежденные нацисты, с предыдущим опытом выполнения «грязной работы» и в большинстве своем еще до войны служившие в силовых структурах. Для всех из них служба у нацистов стала социальным лифтом[36].
Кроме того, при К. Вирте был отлажен конвейерный процесс приема и уничтожения узников, который принципиально не менялся до конца существования лагеря. Эшелон, обычно состоявший из 60 вагонов (до 200 узников в каждом), прибывал на станцию Треблинка. От него последовательно отцепляли по 20 вагонов, и специальный локомотив отвозил их непосредственно в лагерь смерти. Остальные оставались на станции; на рампе и на крышах вагонов стояли вахманы, готовые стрелять в каждого, кто попытался бы бежать. Для приема заключенных построили некое подобие станции: перрон (рампа) и барак для раздевания, который мог восприниматься как станционное здание. Охранники-вахманы, сопровождавшие эшелон, как правило, не допускались внутрь. Точно так же и толкавший вагоны локомотив находился в конце эшелона, так что по прибытии машинист оставался за пределами лагеря.
Непосредственно на рампе находились не только эсэсовцы (примерно 3–5 человек) с вахманами (около десятка), но и бригада евреев-заключенных с синими повязками («синие»). Они организовывали разгрузку. Всех обреченных выгоняли из вагонов и отправляли на открытую площадку, где заставляли оставлять все вещи, включая одежду. Все делалось максимально быстро, чтобы никто не мог опомниться. Измученные тяжелым переездом, страдавшие от голода, жажды и неизвестности депортируемые оказывались в совершенно новой ситуации. Как вспоминал позднее Ф. Сухомель, «с момента приезда или даже с момента отправки – из Варшавы и других мест – людей постоянно били. Били сильно – сильнее, чем в Треблинке, я вам ручаюсь. Потом – транспортировка в поезде: всю дорогу – на ногах, никакой гигиены, ни воды, ничего, кошмар. Потом открывались двери и начиналось! ‹…› Снова гонка. Град ударов кнутом. У эсэсовца Кюттнера был кнут величиной с него самого, не меньше! Женщины налево! Мужчины направо! Удары снова и снова!»[37]
Старики, дети и больные евреи могли замедлять общее движение, а потому для них был устроен «лазарет»: специальная команда евреев, носившая повязки с красным крестом, отводила или относила их по направлению к забору из колючей проволоки, закамуфлированному ветвями деревьев, с развевающимся флагом Красного Креста. Обреченных проводили по извилистому коридору к огромным ямам с горящим внизу костром, ставили или усаживали на длинный помост около склона и убивали выстрелом. Это называлось «дать каждому по пилюле». Здесь же в ямах одновременно сжигали разный мусор, а также убивали обслуживавших лагерь евреев. Для улучшения горения трупы поливали бензином. В итоге костры горели чуть ли не постоянно. Расстрел производили либо дежурившие вахманы, либо ответственные за «лазарет» нацисты – его начальник В. Ментц (прозванный Франкенштейном), сменивший его позднее шарфюрер Аугуст Мите (имел кличку Ангел смерти), а также унтершарфюрер Макс Мёллер (Американец).
Основную же массу депортируемых ждали газовые камеры. От женских бараков начиналась дорога в газовые камеры, так называемая «дорога на небеса», или трубка (Schlauch). Последняя метафора, вошедшая в язык эсэсовцев, была неслучайной, поскольку этот путь был огорожен 2-метровым забором из колючей проволоки. Вплетенные хвойные ветки не позволяли обреченным ничего видеть за ним. Общая длина пути составляла около 350 метров, ширина – 5 метров. На входе стоял указатель «К душевым». Примерно 30 метров узники шли на восток, затем, миновав небольшую группу деревьев и повернув почти что на 90 градусов, выходили к газовым камерам[38].
При их строительстве летом 1942 г. был учтен менее удачный опыт деревянных газовых камер Белжеца и Собибора[39]. В Треблинке это было кирпичное здание, по левой стороне длинного коридора находились специальные комнаты, где и убивали людей. Поскольку свидетели не имели возможности точно измерить их, то показания относительно размеров различаются: например, Р. Глацар и Я. Верник говорили, что камеры были 5 × 5 метров и примерно 2 метра высотой, а вахман Н. Шалаев называл размер 4 × 4 метра[40]. Двери герметично закрывались. В конце здания располагалось специальное машинное отделение – мотор от советского танка. Он же использовался и для освещения. Его запускали служившие здесь вахманы. По трубам газ подавался внутрь камер. Требовалось минут 20–30, чтобы узники умерли. В каждой камере были две двери. Через одну запускали еще живых людей, через другую, открывавшуюся снизу вверх и располагавшуюся с внешней стороны здания, вытаскивали трупы. Их хоронили в специально вырытой яме. Для утрамбовки использовался бульдозер. Как вспоминал А. Гольдфарб, привлекавшийся к разгрузке трупов, «каждая из этих камер была исключительно плотно загромождена трупами. Как в самих камерах, так и от трупов отдавало запахом отработанных газов от горючей смеси. Из носоглотки у большей части были заметны следы обильных кровавых выделений»[41].
