Был ли Филон тем, кто «изобрёл» аллегорическое истолкование, мы не знаем. Скорее всего, для аллегорической интерпретации, как и для всякой большой идеи, невозможно указать начало.

Метод многозначности позволил Филону трактовать текст библейской книги Моисея о создании мира как историю души человека с момента её появления. Книгу Бытия Филон считает не только историей сотворения вселенной, но и рассказом о постепенном развитии, падении и последующем очищении души путём раскаяния. Как пример можно привести небольшой отрывок из комментариев Филона, где он объясняет значение начальных слов второй главы библейской книги Бытия:

«Так совершены небо и земля и всё воинство их»

Бытие 2:1.

В Библии (LXX), которой пользовался Филон Александрийский, в том месте, где канонический русский перевод даёт слово «воинство», стоит многозначное слово κοσμος. Одним из его значений является «порядок». Ещё одно значение этого слова – мир (космос). В каноническом русском переводе используется значение – «то, чем управляют, то, что ответственно за порядок» – воинство. Поэтому, по словам Библии, кроме самих земли и неба было создано то, что осуществляет их связь. Позднее, в Средние века, это место толковали как создание ангелов. Филон использует второе значение слова κοσμος, а именно «мир».

Филон сопоставил ум с небом, а чувственное восприятие с землёй. Космос («всё воинство») предложил считать в случае ума все «бестелесные вещи», идеи, что возникают в уме человека, а в случае чувственного восприятия – весь вещественный мир, познаваемый чувствами. Филон приписал библейским словам древнегреческое, близкое к Платонову, представление о мире:

«Используя язык символов, он (Моисей) назвал ум небом, так как небо состоит из вещей, познаваемых только умом, а чувственное восприятие он назвал землёй, так как чувственное восприятие обладает структурой более земной и более телесной. «Космос» в случае ума означает все бестелесные вещи, вещи, познаваемые только умом; в случае чувственного восприятия он означает вещи, имеющие телесную форму, всё, что может быть постигнуто чувствами».

«Аллегорическая интерпретация Книги Бытия» I. I.

Далее Филон рассказывает о душе человека, широко пользуясь как греческими, так и иудейскими представлениями. Библия, по Филону, описывает создание вселенной не только буквально, но и аллегорически. Смысл библейского текста как минимум двоякий. Фантазия уводила Филона в совершенно немыслимые глубины. Он утверждал, что всю мудрость греков можно постичь из толкований Пятикнижия Моисея.

Филон размышлял над текстом Библии и сам удивлялся многозначности возможной интерпретации. Он испытывал экстаз от такого прочтения. В своей книге «О странствии Авраама» (De migratione Abrahami, 35) Филон писал, что под влиянием божественной одержимости он уже не помнил ни где находился, ни тех, кто вокруг, ни того, что произносил, ни того, что писал. «Ибо когда я осознавал богатство истолкования, я наслаждался всепронизывающим светом, и оно имело такое же воздействие на мой разум, как могло бы иметь чёткое изображение на восприятие глазом».

Если Филон пытался согласовать текст Пятикнижия с положениями греческой философией, то спустя некоторое время христианские (как, между прочим, и еврейские) философы стали утверждать, что греки получили все свои знания от евреев.

Христиане считали изложение истории правдивым, когда оно укладывалось в их религиозные представления. Если возникали какие-то разногласия с датами или интерпретацией событий, то сомнения решались в пользу веры. Иначе, с точки зрения глубоко верующего человека, и не могло быть.

Христианский писатель начала III века Климент Александрийский в своём сочинении «Строматы» пишет:

«Платон философ, заимствуя свои законы из писаний Моисея …».

«Строматы» I, XXV.

Климент упрекает тех, кто не признает первенство Моисея:

«Те, кто ради возвеличивания эллинских законов утверждают о них то же, что и о пророчествах Моисея, и вместе с тем не желают признавать источник истины, который послужил первообразом для их собственных преданий, выказывают этим лишь свою неблагодарность».

«Строматы» I, XXVI.

Наконец, христианский историк Евсевий Кесарийский (Евсевий Памфил) объявляет, что древнейший из пророков Моисей предсказал приход Иисуса Христа.

«Так и великий Моисей, самый древний из всех пророков, описывая по внушению Духа Божьего, как была создана и устроена вселенная, учит, что Творец её и Создатель всего не кому иному, как Христу, именно Божественному перворождённому Слову Своему, поручил создание низших тварей и представляет беседу Их о создании человека: «Сказал Господь: сотворим человека по образу и подобию Нашему».

«Церковная история» I. 2. 4.

Одной из задач первых христианских историков было защитить новую религию от обвинений римлян, что христиане «изобрели» новую религию, которая к истинным богам не имеет никакого отношения. Защитить можно было, указав на древность христианских идей, а также на их присутствие в Ветхом Завете. Евсевий Кесарийский пишет:

«…будет показана древность и божественность христианства тем, кто полагает, что оно недавнего и заимствованного происхождения и думает, что оно появилось только вчера».

«Церковная история» I, 2.1.

Постепенно в христианстве сложилась формула: Моисей принес в мир Законы, а Христос – Милосердие. Христианские теологи в своих комментариях всегда подчёркивали связь между Ветхим и Новым заветом. В Христианстве Рождество Иисуса Христа рассматривается как бы временной точкой симметрии. До рождения Христа происходят события, указывающие на последующие события, которые произошли после прихода Иисуса Христа.

Символическое удвоение есть и в названиях книг Библии: Ветхий Завет – Новый Завет. Августин в «Граде Божьем» (XVI, 26) писал: «Ибо что называется Ветхим Заветом, как не завуалированный Новый, и что – Новым Заветом, как не откровение Ветхого?»

Прекрасной иллюстрацией такого параллельного видения могут служить фрески на стенах Сикстинской капеллы в Ватикане. Перенесёмся мысленно из далёких времён дохристианских учений во времена Федерико Монтефельтро. Аллегорический метод интерпретации благополучно дожил до XV века, хотя и несколько видоизменился.

Сикстинская капелла получила своё название от имени её основателя – папы Сикста IV. Ему принадлежит общий замысел картин и выбор эпизодов из Ветхого и Нового заветов. Для росписи стен капеллы главного католического храма Сикст IV пригласил группу художников, в основном из Флоренции: Пьетро Перуджино, Сандро Боттичелли, Луку Синьорелли, Козимо Росселли, Бернардино Пинтуриккио, Доминико Гирландайо, Пьеро Козимо. Работы начались в 1480 году, инаугурация капеллы состоялась в 1483 году.

Настенные картины составляют два цикла историй: жизнь Моисея и жизнь Христа. Первоначально капеллу украшали восемь картин каждого цикла, по шесть на боковых стенах и по одной картине обоих циклов на торцах.

На торцовой стене капеллы когда-то располагались алтарная картина «Вознесение Мадонны» и две фрески – «Египетская принцесса находит Моисея» и «Рождение Христа». Автором всех трёх картин был Перуджино. Позднее они были смыты, чтобы освободить место для «Страшного суда» Микеланджело. Завершающие фрески на противоположной торцовой стене тоже не сохранились. На их месте нарисованы картины с первоначальными сюжетами: «Воскрешение Христа» и «Вознесение Моисея».