В «Божественной Комедии» композиционное развитие третьей части «Рая» достигает высшей стадии, когда Данте описывает чудо встречи с божественным. Описание начинается с появления Бернарда Клервоского. Современный читатель проскакивает этот эпизод, не испытывая изумления и радости от встречи со святым, потому что не знает, кто такой Бернард Клервоский. Совершенно иным было восприятие современников Данте. Недаром именно Бернард представлял Данте (героя поэмы) Деве Марии.
Основатель монастыря Клерво, Бернард был родом из Бургундии. Где и когда он учился, неясно, но, судя по его произведениям, его образование было основательным, хотя сам он всегда подчёркивал, что его главным учителем был жизненный опыт. В течение пятнадцати лет он беспрерывно путешествовал, организовывая цистерцианские монастыри. Бернард Клервоский, несомненно, обладал даром проповедника. Один из его биографов пишет, что матери прятали своих сыновей, когда они слышали, что Бернард приходит в их город. После его проповедей все хотели стать монахами.
Большую часть своих произведений Бернард Клервоский написал для монахов-цистерцианцев, людей избранных и посвятивших свою жизнь служению Богу. Бернард считал любовь особым даром. Бог подарил любовь, чтобы человек смог путём самовоспитания найти к нему путь. Самовоспитание означает образ жизни, и с точки зрения Бернарда включает в себя аскетизм и размышления о Боге. Самое лучшее для человека – вступить в монастырское братство.
Одним из наиболее известных трудов Бернарда Клервоского был сборник проповедей, основанных на комментариях к Песне Песней. Свою работу Бернард Клервоский писал в течение 18 лет. Разбирая и комментируя строчку за строчкой, он сочинил 86 проповедей, дойдя до середины третьей главы. Работа осталась незаконченной. Достаточно прочесть небольшой кусочек, чтобы почувствовать стиль Бернарда и увидеть, сколь необычный смысл могли вкладывать в библейский текст. Отрывок относится ко второй главе Песни Песней, стих 17:
«Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, возвратись, будь подобен серне, или молодому оленю, на расселинах гор».
В семьдесят четвёртой проповеди Бернард комментирует одно единственное слово из этого стиха: «возвратись». (Бернард чрезвычайно медленно продвигается по тексту библейской книги в своих проповедях!) Бернард рассказывает о своём ожидании и страстном желании встречи с Богом, встречи со Словом. Для Бернарда описание поиска вербального выражения своих чувств совпадает с мистическим переживанием близости божественного и с аллегорическим описанием процесса ожидания любимого:
…я никогда не обладал знанием его прихода. Я ощущал его присутствие, я вспоминал после, что оно было во мне, несколько раз я предчувствовал его приход, но я никогда не был осведомлен о его приходе или уходе, и откуда оно приходит, когда посещает душу мою, и куда оно идет, и с какой целью входит и уходит. Я предполагаю, что не знаю даже часа, как говорит Иоанн: «Вы не знаете, откуда оно приходит и куда идет» (Иоанн 3:8). В этом нет ничего странного, поскольку им же сказано: «Не познают твой приход». Приход Слова не воспринимался моими очами, поскольку оно не имеет цвета; тем более ушами, поскольку оно не производит звука; и ноздрями, поскольку не соединяется с сознанием внешним; оно не воздействовало на внешнее, но сотворило его. Его приход не ощущается ртом, поскольку его невозможно съесть или выпить, оно не может быть потрогано, поскольку не ощущается пальцами. Тогда как оно вошло? Может быть, оно не вошло, поскольку не приходит из вне? Оно не является одним из предметов, который существует вне нас, также оно не происходит изнутри меня, поскольку оно есть благо, а я знаю, что нет никакого блага во мне. Я поднялся к самой высокой точке во мне, и, вот, Слово еще выше. В своей любознательности я решил исследовать свои самые глубокие чувствования, и все-таки я обнаружил его еще более глубоко. Глядя во вне себя, я обнаружил его дальше той точки, которую я мог видеть, и если я вглядываюсь во внутрь, оно находится еще глубже. Тогда я понял истину того, что читал: «В нем мы живем, двигаемся и пребываем» (Иоанн 1, 3–4).
Есть некоторая странность в тексте комментария Бернарда Клервоского. Он пишет от имени своей души. Душа – anima – женского рода. Например, Бернард называет ожидаемое божественное «мой супруг». Песнь песней, по словам Бернарда, есть восторженная брачная песнь человеческой души в момент дарения себя Иисусу Христу. Именно с Бернарда началась традиция сочинять духовные произведения, как бы написанные от женского лица. И таких произведений после Бернарда Клервоского было написано много. (В том числе и стихи Хуана де ла Круса) Одно время даже высказывались предположения, что их писали для пользования в качестве молитв благородными дамами. Бернард изобрёл новый, немного странный язык для беседы о мистическом опыте. Так что приведённый выше абзац при более точном переводе на русский язык необходимо переписать в женском роде. И это не делают только потому, чтобы окончательно не запутать читателя.
Бернард Клервоский умер в 1153 году. Его произведения были популярны вплоть до XVI столетия.
Можно привести ещё один пример интерпретации слов Песни Песен, на сей раз живописной аллегории. Обратимся ещё раз к портрету кисти Ван Эйка, представляющему кардинала Альбергати в образе Святого Иеронима. Кардинал Альбергати [Рис. 30], как и Святой Иероним, был горячим сторонником культа Девы Марии. Об их преданности Деве Марии рассказывает изображение стеклянного графина с водой. Оно олицетворяет строчку из Песни Песней (4: 12) «Запертый сад – сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник». Эту фразу всегда олицетворяли с Девой Марией. На картине графин закрыт, запечатан листочком бумаги. Позднее художники придумали для этой фразы ещё более красивую аллегорию – прозрачная ваза с цветами. Между прочим, технически сложные изображения прозрачных сосудов с прозрачной водой первыми освоили северные фламандские художники, что стало предметом зависти итальянских художников. Первому из итальянцев, кому удалось создать изображение прозрачной вазы с водой и цветами, был Леонардо да Винчи. Он это сделал на картине «Мадонна с гвоздикой».
Аллегориями из Песни Песней Соломона наполнено средневековое и ренессансное искусство. Мы не замечаем аллегорические символы потому, что забыли язык толкований библейских текстов, а часто и сами библейские тексты.
В своей книге, посвящённой творчеству Данте, английский литературовед и писательница Дороти Сейер приводит цитату из книги К. С. Льюиса «Аллегория любви». Мысль, выраженная в цитате, очень важная.
«Аллегория не была для средневековых людей косвенным способом сказать о чём-то таком, что, казалось бы, можно выразить намного проще; аллегория являлась самым быстрым, самым коротким и наиболее ярким способом донесения мысли во времена, когда словарь терминологии психологии и физики не был разработан и популяризирован».
Аллегория похожа на математическую формулу, которая тоже является наикратчайшим и для учёных наиболее ярким способом изложения сути какого-либо явления.
Любой человек сталкивается с трудностями определения любви. И далеко не каждый осознает, что он ищет определение в неком кругу понятий, зависящих от эпохи и культуры, господствующей в данное время и в данном месте. Этот круг понятий различен для древних Афин, для Италии времен Ренессанса и для нашего времени. Например, представление, часто встречающееся в наше время, что надо скорее верить сердцу, чем разуму, было абсолютно чуждо как древним грекам, так и людям Ренессанса.
В наше время понятия «любовь» и «сексуальное притяжение» почти сливаются. В Средние века, наоборот, эти понятия максимально разошлись. Однако само стремление любить и выражать свою любовь, всегда было присуще людям. Оно сильнее установившихся суждений и предрассудков, сильнее обязательств перед обществом, перед семьёй. Любовь – бόльшая тайна, чем инстинкт продолжения рода. Нежность, доброта и красота запечатлены в бесконечном числе произведений искусства. Можно негодовать на сексуальные нравы древней Греции, испытывать недоумение от сонетов Шекспира, изумляться любовному экстазу Святой Терезы, но невозможно не восхищаться красотой изображения глубоко индивидуальных чувств совершенно разными художниками.
