— Я вовсе не пытался…
— Он может сделать тебе больно, — говорит Азирафаэль, — он может тебя обидеть.
Дин молчит, растерянный. Ангел продолжает безжалостно препарировать его душу.
— Он показал тебе другую жизнь, Дин, только для того, чтобы ты понял: ты и сам способен так жить. Сейчас ты строишь отношения по очень странному алгоритму. Тебе спасают жизнь, ты спасаешь в ответ. Это нездорово, Дин.
— Неужели? А у вас что, не так?
— Нет. Не так.
— Он тебя хоронил, — говорит Дин хмуро, — в России. Зимой.
— Дин Винчестер, послушай меня очень внимательно, — повторяет Азирафаэль терпеливо, как маленькому ребенку, — ты не знаешь его. И не знаешь меня. Ты вообще крайне мало знаешь об этом мире, — и, словно заметив непонимание Дина, поясняет, — я тоже его хоронил. Ни один раз. И, откровенно говоря, этих самых раз могло бы быть и поменьше, если бы не его тяга к публичности и эпатажу.
— Что? Что ты имеешь..?
— Очень любит хвастать всем, кем он является. Особенно, будучи пьяным. Раньше людям такое не особо нравилось. Сейчас с этим несколько проще, ему просто не верят, — Азирафаэль приподнимает бровь, поджимает губы, всем своим видом выражая неодобрение.
Он не нравится Дину. Дин никогда не поймет, почему Азирафаэль вообще нравится Кроули.
— Он поехал вместо тебя в Дрезден, — говорит Дин, не сумев, да и не желая, скрыть упрек в голосе.
— Да, и я благодарен ему за это. Судя по всему, там было… неприятно. Но, неужели ты думаешь, что за столько лет, я ни разу не был на фронте? С людьми? Неужели ты думаешь, я никогда не заменял его в подобных ситуациях? Я работал за него в Египте, с Моисеем. Обманул его, не сказав, в чем конкретно состоит мое задание. Собственно, как и он меня обманывал.
— То есть вы квиты? И ты пытаешься меня убедить, что вы отличаетесь…
— Дин, ты понимаешь, какое конкретно задание я мог выполнять в Египте?
— Увести евреев? — Дин напряженно вспоминает, что он знает о библии и ветхом завете.
— Да, — говорит Азирафаэль, — и это тоже. А также продемонстрировать фараону могущество истинного Бога. Ты слышал про казни египетские?
Дин пожимает плечами. Он смутно помнит что-то про тьму, саранчу и первенцев. С ангелами, даже с Азирафаэлем, это не особо вяжется.
— У меня был приказ, — мягко говорит ему Азирафаэль, — и я никак не мог его нарушить. Кроме того, эти люди ни за что не соглашались отпустить рабов. Я насылал на них все эти отвратительные испытания и все надеялся, что до последнего не дойдет, что они окажутся более… здравомыслящими.
— Испытания?
— Жабы. Саранча. Тьма. Мор. Десять казней египетских, можешь как-нибудь заглянуть в библию. Описано на удивление достоверно.
— И последним было?
— Убийство каждого первенца.
Дину делается нехорошо.
— И ты… неужели…
— И я сделал это, — мрачно говорит Азирафаэль, — и я был ужасно рад тому, что демон, который и противостоял мне в моих стандартных отчетах, а заодно и в моих отчетах аду, был далеко оттуда. Ангелы до сих пор уверены, что только демон мог настолько повлиять на умы людей, что лишь гибель детей заставила их решиться. Собственно, и в аду уверены в том же самом. Они… ничего не знают о людях. Не могут понять, на что способны люди. Я бы и сам не поверил, если бы не наблюдал это своими глазами на протяжении стольких лет.
— Да как ты мог? — возмущается Дин, — и ты так спокойно говоришь об этом?!
— Если бы я отказался, или саботировал, туда просто прислали бы другого ангела, — отвечает Азирафаэль, и в его голосе звучит лед.
— И ничего бы не изменилось?
— Изменилось. Другой ангел непременно бы доложил, что никто из демонов не пытался оспорить божью волю. И, поверь, это сразу дошло бы и до ада.
— И зачем ты мне это…
— Он потом со мной два века не разговаривал. Был уверен, что смог бы изменить что-то, — говорит Азирафаэль, — возможно он бы действительно смог. Он бывает довольно убедителен. Но скорее всего он потерпел бы неудачу, и это заставило бы его страдать. Так что я все равно рад, что его там не было.
— Я не понимаю… ты имеешь в виду, что были вещи и похуже Дрездена?
— Конечно были, и будут, Дин Винчестер, но я говорю не об этом. У нас с ним нет никаких долгов друг перед другом. Мы не считали кто и сколько раз кого хоронил, спасал, защищал или обманывал, пусть и с благой целью. У тебя же все строится на позиции кровь за кровь, долг за долг. Это неправильно. Люди могут просто быть друзьями и не быть ничем друг другу обязанными. Попробуй, Дин. Тебе кажется — все вокруг строят отношения по тому же принципу. Это не так. И еще, — тут Азирафаэль склоняет голову, смотрит пытливо, будто подводя итог, — сколько бы он тебе не показал, ты никогда не узнаешь его достаточно.
Дин слышит с улицы знакомый скрежет тормозов, слышит, как взвизгивают покрышки от резкой остановки, и, конечно же, «мы — чемпионы». Он смотрит сквозь пыльное окно, как Кроули выходит, бросив машину буквально поперек дороги, приближается неспешной, вальяжной походкой. Дин смотрит на него и думает, что возможно немножко (самую самую чуточку), где-то далеко, в глубине души, он действительно им очарован. Что странного в том, чтобы быть очарованным первым искусителем?
— Ангел, — коротко приветствует Кроули, входя, — кто это у тебя? А, охотник Дин Винчестер. Решил приобщиться к настоящей литературе?
— Вообще-то он искал тебя, дорогой, — говорит Азирафаэль, превращаясь из жуткого древнего существа в уютного мягкого библиотекаря, — поэтому, с вашего позволения, я оставлю вас наедине.
И исчезает. В прямом смысле исчезает, без спецэффектов, или каких-то дополнительных телодвижений.
Дин, уверенный было, что его уже ничем не удивить, удивляется.
— Искал меня в доме ангела? — уточняет Кроули, — ты же отлично знаешь, где я живу.
Дин проглатывает просящееся наружу: «да, и знаю, что ты там практически не бываешь», потому что это не его дело, абсолютно не его дело, где и с кем бывает Кроули.
— Да, и я в курсе, что там за район. Меня бы и на порог не пустили, — говорит он, усмехаясь, — а вот в книжный может кто-угодно войти.
— А ты многому научился, — замечает Кроули, привычно читая его насквозь, и Дина это больше не раздражает.
— Мы… эм… мы взяли твою кредитку, — неловко начинает Дин.
— Надо было еще часы снять, — советует Кроули, — хватило бы на новый дом. Съехали бы из своего бункера.
— И отдали ее Чаку, — продолжает Дин, не реагируя на шутку или провокацию, — в общем он… вроде как оплачивал с нее гостиницу и билеты домой…
— Разберусь, — Кроули пожимает плечами.
— Эм… извини? — продолжает Дин. Он уверен, что Кроули и так все отлично знал.
— Дин, ты пришел рассказать, как вы ограбили меня, пока я спал? Покаяться решил? Это не ко мне. Что ты хотел сказать?
— Ну как ты… чувак? — спрашивает Дин, до сих пор неуверенный как ему обращаться к Кроули. Неуверенный, как он вообще должен вести себя после того, что случилось. Фактически они знакомы две недели, но в реальности он знает о Кроули больше, чем обо всех остальных своих знакомых. Он ему буквально в душу заглянул. Которой у Кроули, кстати, нет. И при этом — он знает о нем слишком мало.
Кроули на чувака не обижается, едва заметно дергает плечами.
— Я в норме. Сказал же: нужно отоспаться. Две недели здорового полноценного сна и все прошло. Ну и кое-чья благодать здорово помогла. Ты его попросил?
— Да, но он и сам…
Дин не продолжает.
Кроули вздыхает и неожиданно снимает очки. Смотрит в упор, практически гипнотизируя.
