— Ты послал нам спасителя однажды, — Дин отчаянно хватается за последнее воспоминание, — почему ты не сделаешь это еще раз? Неужели действительно больше нет шансов?

— Им послал. Им. Я — не человек.

Но Чак не замечает ничего странного.

— Спасителя? — спрашивает вслух Чак, выпрямляется, снова смотрит удивленно, — ты же не имеешь в виду… он же не существовал… или существовал, почему я опять не помню…

— Человеческая психика устойчива, — повторяет Кроули, — все, что он не помнит, он постарается объяснить себе сам, не бойся.

— Я и не боюсь, — врет ему Дин, — я… я не понимаю, о чем речь. О ком мы сейчас говорим.

— Иешуа. Сын плотника из Назарета. Тот, кого вы зовете: сын Божий.

— Иешуа, — повторяет Дин вслух, — конечно же он существовал. Как же иначе.

— И существует, — замечает Кроули.

Дин старательно изображает хладнокровие.

— Иисус Христос? Существовал… и ты был с ним знаком? — удивляется Чак.

— Ну конечно. О ком же еще писали все эти… святые книги. Разве люди способны такое придумать с нуля? Они — не ты, — бессовестно льстит ему Дин.

Чак больше не выглядит напуганным. Более того, искренне радуется такой оценке своего писательского таланта. Дин должен бы ощутить облегчение, но все, что он ощущает — это тягучая бесконечная усталость.

И неизбывная печаль по чему-то давно утраченному.

========== Часть 8. Плотник из Назарета ==========

Дин видит невысокого мужчину в сером одеянии, загорелого, сжимающего в руках посох. У мужчины серые очень добрые глаза. Мужчина выглядит таким знакомым, таким… Дин даже имени его не знает. Нет, конечно же знает. Плотник, это Плотник, он вернулся на землю, он говорит с ним (с Кроули).

— И как тебе небеса? — зло спрашивает Кроули, — стоило оно того?

— Ты был прав — земля лучше. Честнее. Но, да, стоило. Люди теперь могут быть спасены, — отвечает ему Плотник спокойно.

Дин глотает свои вопросы о возвращении Иисуса, решает, что выяснит, где он сейчас когда-то потом. Откашливается.

— Разве люди смогли бы сочинить подобную историю? — продолжает он льстить.

— То есть, в конечном итоге, он существовал? — спрашивает Чак неуверенно.

Дин думает, что вот сейчас бы не помешал демонический гипноз. Было бы просто отлично, если бы Кроули снова вмешался.

Но так как тот вмешиваться не спешит, Дин просто старается говорить, как можно более уверенно.

— Да, Иисус Христос существовал. Знаешь, тот парень, что умер на кресте. Я говорил ему, что земля куда лучше.

— Умница. Схватываешь на лету.

— Неужели? Так значит, в белом плаще с кровавым подбоем… — весело говорит Чак, все еще под впечатлением от диновой лести.

— Нет, не так, — говорит Кроули, — меня, во всяком случае там не было.

— Нет, не так, — повторяет за ним Дин, — меня там не было.

— Где там? О чем мы говорим? — добавляет он для Кроули.

— Не имеет значения, не отвлекайся. Он — писатель, — замечает Кроули туманно, — вот и употребляет цитаты из книг.

— Жаль, было бы забавно, — замечает Чак.

Дин кивает, все еще понятия не имея, о чем они говорят.

— Так вы были знакомы? — снова переспрашивает Чак недоверчиво.

— Ну конечно были, — хмыкает Дин уверенно, все еще держа увиденное в голове (спасибо, Кроули. Почаще бы так, глядишь и выйдет продержаться), — кто же по твоему его искушал?

И сам пугается своих слов, разве Кроули говорил что-то про искушение? Он же просто был с ним знаком. А Чак уже снова тянет руки к его вискам. И Дин оказывается в пустыне. Он угадал, неожиданно для себя.

Они в пустыне, не той идеально теплой пустыни вокруг Эдема, эта — настоящая, жаркая, сухой раскаленный воздух, которым тяжело даже дышать.

— Ангелы сказали мне, что ты придешь сюда, — говорящий совсем юн, — будешь меня искушать.

— Не буду, — отвечает Кроули недовольно, — вот еще. Что мне, заняться нечем?

— Он предполагал и такое, — его собеседник смеется, — и чем же мы тогда займемся?

— Можем поговорить, — Кроули осматривается, находит камень побольше и садиться на него. Солнце печет, сейчас бы обернуться змеей и уснуть. Волосы неприятно влажные, Кроули уже жалеет, что отрастил такую длину. Кто бы сказал, как от них жарко.

Дин ощущает эмоции Чака, тот безумно хочет посмотреть на Кроули. Но рядом ни зеркала, ни даже захудалой лужицы нет.

— О чем с тобой говорить? О Боге? — Плотник настроен дружелюбно

— Ой, давай только обойдемся без Бога и Его непостижимости. Сколько тебе тут еще торчать? Месяц?

Пожимает плечами.

— Расскажу тебе сказку, хочешь?

Они усаживаются рядом, на раскаленных камнях, практически плечом к плечу: Сын Божий и Демон.

— Давным-давно, когда земля была еще совсем юной и практически безгрешной, — начинает Кроули, — на земле жили прекрасные создания — единороги…

Небольшое облачко на небе вытягивается, превращаясь в сияющую белоснежную лошадь, голова которой увенчана винтовым радужным рогом. Лошадь гарцует, становится на дыбы, красиво взмахивает шелковистой блестящей гривой, длиной до самой земли…

Конечно же, никакой гривы до земли у них не было. А была бы до земли, свалялась бы грязными серыми сосульками. Да и белыми были не все. И уж точно не были такими чистыми. И никакого сияющего рога, обычный был рог, серый, винтовой.

Но стараниями Кроули они оживают и гарцуют в небе именно такими. Какими он хочет их помнить.

И он говорит и говорит. А на небе оживают фараоны и древние боги, реальные люди и герои легенд, рядом оказываются прекрасная Клеопатра и лисица с девятью хвостами, великий полководец Александр Македонский и веселые фэйри с зеленых Ирландских лугов, мудрый Платон и сирены, что своим чарующим пением заставляли тонуть суда.

И сам Кроули практически верит, что так оно все и было. Никаких соляных столпов, никаких потопов, никаких жертвоприношений собственных детей. Никакой грязи, злобы и ненависти. Никакой похоти. Верит, что земля всегда была волшебным местом, полным сказочных существ и благородных героев.

Пусть Плотник таким и запомнит этот мир, не так обидно будет умирать за него.

— А океан? Океан ты видел?

Плотник качает головой.

И под руками демона пески пустыни сменяются сияющими на солнце, бликующими волнами. И никаких орущих чаек, никакой грязи, принесенной прибоем. Только запах соли и пение волн.

— Идем со мной, — предлагает ему Плотник на исходе сорокового дня, когда Кроули покажет ему и роскошный райский сад, и висячие сады Семирамиды, смутно тот сад напоминающие, и Колосса Родосского, такого, каким он его запомнил. Они перенесутся и на Александрийский маяк, и на плато Гизы, и на Великую Китайскую стену. Прогуляются по шумным, пропахшими специями улицам Дели, поднимутся на заснеженные склоны Гималайских гор, где не слышно ничего из-за шума ветра, пройдут по развалинам Кносского дворца-лабиринта. И все равно Кроули не успеет показать ему всего. Ему, бессмертному существу, постоянно не хватает времени.

— Идем со мной, — говорит ему Плотник, — теперь моя очередь. Я хочу показать тебе людей.

И Кроули соглашается.