- Сэр рыцарь, – с триумфом в голосе ответила она, – в силу моего призвания к медицине я видела сотни, а возможно и тысячи обнаженных мужчин! А некоторых и без кожи, если можно так сказать.
Буагильбер ошарашенно замолчал, а когда сообразил, какую глупость сболтнул, громко рассмеялся. Ревекка, последовала, хоть и более сдержанно, его примеру.
После ужина Абдалла, по уже устоявшейся привычке, рассказывал детям сказку. И как-то так получилось, что все обитатели замка оказались в том же зале.
Болдуин чинил тесемки доспехов рыцаря, Амет что-то вырезал из дерева, Ревекка читала, сидя у очага.
Храмовник устроился рядом с ней на жестком топчане, прислонившись спиной к стене.
Очаг мирно горел, как и факелы в подставках на стенах.
Кот, где-то пропадавший весь день, мурчал на койке, где лежали дети. Элия тихонько гладила мягкую шерсть.
Абдалла рассказывал сказку о мальчике, который умел находить золото. Но умение это не приносило ему счастья – от золота он болел и чах. Когда его похитили разбойники, сестра пошла его искать, и встретила странствующего мудреца.
- Дядя Абдалла, а почему рыцари жили на драконе?
- А как они нашли разбойников?
- А можно построить такую летательную машину?
- А почему золото его потом не слушалось?
Дети спрашивали, сарацин отвечал.
Буагильбер в какой-то момент задремал на плече у Ревекки, потом сполз головой к ней на колени.
Это мешало ей читать, но вместе с тем на нее снизошло чувство покоя. Она провела рукой по его волосам, и он улыбнулся, не открывая глаз.
- Господин, помочь вам подняться по лестнице? – спросил Болдуин, чья очередь была дежурить.
- Нет, мне поможет Ревекка. Правда, мой прекрасный лекарь?
- Как будет угодно господину, – сухо ответила еврейка, подставляя плечо, чтоб храмовник мог опереться на него.
- Мне это будет очень угодно, моя пленительная чародейка. Пойдем же, будем всю ночь обращать тебя в христианство.
- Сэр рыцарь! Мне такое речи неприятны, они кощунственны и в них нет ничего такого, что прилично слушать женщине!
- Прости меня, моя голубка, я не хотел тебя обидеть. Помоги мне, молю тебя...
- В чем слабая девушка может помочь сильному и могущественному рыцарю ордена тамплиеров? – ее голос звучал глухо, подчёркивая различия между ними.
- Она может оберегать его ночью и не подпускать к нему кошмары.
Перед началом ночной стражи, Амет и Абдалла пристали к Болдуину с вопросом, что ж такого ему сказал господин, что он так скоро и почти без споров согласился уступить Ревекке право мыться первой.
Тот долго отнекивался, а потом все же согласился.
- Он сказал, – оруженосец проказливо оглянулся по сторонам и понизил голос до шёпота, – что если она залезет в бадью после него, то может произойти ещё один случай непорочного зачатия!
Дикий хохот был ему ответом.
В ту ночь замок спал спокойно, если не считать кота, устроившего бег по стенам замка в предрассветный час.
====== Глава одиннадцатая ======
В душе теплее стали вдруг
Все те, кого сразил недуг
И в странном приступе тепла,
Творят лишь добрые дела.
Mad show boys, “Эпидемия добра”
Дни бежали спокойно и размеренно. Ревекка вдруг поняла, что, несмотря на то, что ей приходилось все время что-то делать, именно теперь ее дни наполнялись смыслом. Она учила детей готовить и шить, читала список трав, добавляя на полях свои пометки (уж в чём – в чём, а в писчих принадлежностях недостатка не было), проводила ревизию продуктов, продолжала лечить храмовника – тот потихоньку начал ходить сам, да и вообще выглядел бодрее.
Ей по-прежнему хотелось увидеть отца и вернуться домой, но теперь это желание немного притупилось, смазанное новыми впечатлениями.
Амет и Абдалла от скуки обучали Мика драться – сначала легким мечом, выструганным Аметом, потом тренировочными, из тяжёлого дерева. Заставляли мальчишку стрелять из лука и арбалета, пользоваться щитом. Даже Болдуин, проходя по двору, нет-нет, да и показывал прием-другой. Самого же Болдуина гонял до седьмого пота его хозяин. Рыцарю не было нужды самому становиться против оруженосца – он заставлял того надевать полный доспех и бегать, прыгать, крутиться на плитах двора, размахивая мечом и обливаясь потом. Притом в прецептории имелись несколько манекенов, при помощи которых Болдуин искусно поражал воображаемого недруга, вместо головы у которого был капустный кочан.
Сарацины, конечно, по мере сил помогали оруженосцу, да и самому рыцарю не слишком ослабеть в вынужденном безделье.
Из деревянных чурочек Амет вырезал для Элии роскошные игрушки – кирпичики для замков, рыцарей, принцесс и лошадок. Девочка часами проводила с ними время, постоянно что-то напевая. Даже надменный храмовник неоднократно был пойман на том, что мурлыкает про себя её мелодии, слишком сложные для того, чтоб быть детскими.
Вечерами они с Ревеккой говорили, иногда по нескольку часов кряду. Спорили до хрипоты о политике – “Ревекка! Ты так прекрасна, может ли столь возвышенное существо касаться своими устами чего-то настолько низменного и грязного?! – Сэр рыцарь только что крайне витиевато и вежливо назвал меня красивой дурочкой, благодарю!”.
О религии – “Но боже милостивый, сэр Бриан, вы не можете требовать от меня, чтоб я поменяла веру с той же лёгкостью, с которой я меняю платье! – Да все религии одинаково подчиняются жадности и властолюбию, Ревекка, очнись!”.
О науке – “Сэр рыцарь! Вы не признаете того, что медицина Европы весьма далека от умений и знаний Востока! – О да, поистине, тут ты права, дочь Иудеи, но сколь многими знаниям здесь не дают взрасти и распуститься, подобно цветку”.
И даже о традициях – “У евреев между ирусин (обручением) и нисуин (свадьбой) может пройти год, во время которого невеста должна жить в доме своих родителей. – Ооо, да за этот год жених уже десять раз сбежит. Зачем такие сложности?!”.
Буагильбер медленно, но все же выздоравливал. Как для любого ещё не старого и полного сил и здоровья человека, для него стал неприятным сюрпризом тот факт, что его собственное тело уязвимо и может предать его. Ревекка считала, что причиной его недуга стала нервная горячка, но при этом продолжала следить за его состоянием и поить его различными отварами, а также составлять составлять целебные мази и бальзамы на основе книги о лекарственных травах и ее собственных наблюдений за больным. Абдалла с огромным интересом помогал ей в этом.
По ночам он засыпал, держа ее за руку и спал более чутко, чем она. Он просыпался, если она ворочалась или стонала и ласково утешал её. Как-то раз Ревекка проснулась утром, чувствуя, что кровать непривычно узка. Спросонья не сообразив, что именно произошло, она попыталась приподняться и вскочила, как ошпаренная – она спала в кровати храмовника!
Разбуженный ее возмущенный вскриком Буагильбер с бесстыдной ухмылкой уверял, что она сама пришла к нему, желая тепла и покоя.
Девушка не находила себе места, пытаясь понять, как она вообще относится к своему пленителю. Он давно не пугал её, напротив, в последнее время она ловила себя на мало свойственных ей мыслях. О том, как он нежен с ней. Как касается ее лица своей загрубелой рукой, и ведёт пальцем вниз, от виска к шее. Как ей иногда хочется, подобно рыцарю в первые дни болезни, задержать его руку меж своими подбородком и плечом.
Как он улыбается, и неуловимые искорки проскальзывают вокруг уголков его рта. Как двигается – это оказывается, очень приятно, следить за тем, как несёт свое тело человек, всю жизнь проведший в сражениях. Величавая поступь рыцаря и его осанка дополнялись мощью человека, большую часть жизни таскающего на себе сорок пять фунтов железа, и вынужденного с таким весом бежать, падать, взбираться на лошадь и виртуозно владеть оружием.
Она была поражена тем, как быстро потускнел образ Уилфреда Айвенго в ее памяти. То, что она сама считала греховным чувством, оказалось не более чем красивой пустышкой, пушинкой, отвлекшей ее от главного.