- Дяденька, а вы кто? – спросила малышка.

- Я тебе, оборванка, не дяденька, а оруженосец благородного рыцаря! И обращаться ко мне нужно “господин”! – возмущённо пробурчал оруженосец.

Малышка же, совершенно не смутившись грубого ответа, так ангельски улыбнулась ему, что он и сам пожалел уже, что обратил на нее внимание.

Тем временем вернулся давешний знакомый и почтительно поклонившись, поманил оруженосца за собой. Привязав Ловкача к ближайшему деревцу, Болдуин последовал за мальчишкой, перед этим проверив, хорошо ли ходит в ножнах кинжал.

Мальчик открыл небольшую дверцу в широкой каменной стене, окружавшей сад и пропустил оруженосца вперёд.

Болдуин оказался в прелестном дворике, окружённом растениями со всех сторон, где явно прослеживался дух востока – часть растений были несомненной экзотикой на этом материке, кое-что было устроено со вкусом, но с роскошью, свойственной скорее богатому восточному купцу, чем скромному норманну. О саксах и говорить было нечего – у них преобладали практичность и грубые удобства.

Человек средних лет, черноволосый и темноглазый, ухаживающий за садом, и поднявший на него глаза, показался Болдуину смутно знакомым.

- О, господь отцов моих! – вскрикнул человек, невольно заслонившись руками. – Мик, глупейший из глупейших детей сестры моей, кого это ты сюда привел?!

- А что не так, дядюшка? – возмущённо завопил мальчишка, пятясь к двери задом, пока не упёрся в оруженосца.

- Все не так, глупый ты мул! – ответил ему человек. – Это же оруженосец проклятого храмовника, того самого, который похитил мою госпожу и удерживал ее силой в прецептории. Из-за него её обвинили в колдовстве и едва не спалили на костре, хотя видит бог, она так же чиста и невинна, как и праматерь наша Лея!

Болдуин наконец-то узнал кричащего, это был Рейбен, слуга отца Ревекки. Болдуин видел его мельком в Ашби. Рейбен, очевидно, прибыл сюда из Йорка.

- Так это дом самого Бен Израэля? – удивлённо спросил оруженосец у мальчишки. – Ну ты и наглый малец, Мик или как там тебя! Привести меня в самое змеиное кубло и ещё потребовать с меня денег!!!

- Господин мой, – опасливо заявил нахальный мальчишка, пятясь теперь уже от Болдуина и Рейбена сразу, – я же обещал вам хорошего лекаря, самого лучшего. А кто же ещё в наших краях искуснее в лечении, чем Ревекка, дочь Исаака из Йорка? И вообще, учителя мои, мудрые Йаков Бен Даниэль и Хезкийа Бен Аминадав, говорили мне, что надобно лечить подобное подобным.

Болдуин и Рейбен от возмущения не нашлись, что ответить. Первым нарушил возмущённое молчание слуга.

- Господин назареянин, как бы вас там не звали, я сожалею о том, что вы потратили свое время напрасно, но здесь вы не найдете помощи. Ни один лекарь в этом городке не шевельнёт и пальцем, чтоб помочь нечистому храмовнику, навлекшему такое несчастье на мою госпожу! Уходите отсюда как можно скорее!

- Нет уж, нечестивый пёс! – Болдуин, хоть и не был так же скор на расправу, как его хозяин, все же обрадовался возможности спустить пар и дать выход накопившемуся с утра раздражению. – Твоя госпожа, уж не знаю, намеренно ли, накликала на моего господина страшную беду. Он жив, но едва дышит, и я подозреваю, что это результат ее грязного чародейства! Как там сказал сопляк?! Лечить подобное – подобным? Кажется, я настолько в отчаянии, что и это готов попробовать!!!

Весь этот разговор, происходивший на весьма повышенных тонах, привлек к себе внимание той самой малышки. Забежав во двор, она стала возле Мика и с интересом слушала все сказанное.

Рейбен и оруженосец продолжали браниться и орать, причем шум привлекал к себе внимание остальных домочадцев, которые начали выбегать из дома, кто с дубинкой, кто с точильным камнем, кто просто с поварёшкой.

Болдуин требовал лекаря, чтоб сей же час, немедленно, пришел и начал лечить его господина. Рейбен же, не особо стесняясь в выражениях, и явно чувствуя себя смелым на своей территории, призывал в свидетели небеса, иудейских святых и всех окружающих, крича, что его госпожа скорее умрет, но не приложит и грамма усилий для спасения безбожника, мерзавца без чести и совести, хищника и насильника Буагильбера.

На звук этого имени, уж неясно, нарочно ли или по роковому совпадению, дверь дома отворилась и челядь расступилась, выпуская в сад ещё одного зрителя – саму прекрасную Ревекку.

Комментарий к Глава первая Эпиграфы крайне рекомендуются не только к прочтению, но и к прослушиванию

====== Глава вторая ======

“Моя трагедия комедий балаганных смешней

И потому безумно мне дорога –

Я научился находить себе прекрасных друзей,

Но не могу найти по силам врага! (с)

Канцлер Ги, “Единственный враг”

Ревекка до сих пор не пришла в себя от ужаса, испытанного ею на ристалище Темплстоу, где ее привязали к позорному столбу, собираясь сжечь. Ещё страшнее для нее была мысль, что возможно, если б Буагильбер уговаривал её ещё хоть несколько минут, она была бы готова согласиться уехать с ним, так велик был ее страх перед – о нет, не болью, но унижением. Чувство обнаженности в момент, когда вокруг нее затрещат дрова и ее одежда сгорит. Миг, когда она не сможет контролировать, хоть и в малом, свою жизнь и даже смерть, приводил ее в состояние, близкое к помешательству. В конце концов, запрыгнуть на боевого коня храмовника и уехать с ним тоже было бы только ее решением.

К тому же, появление Айвенго, ее чудесное спасение и то, как поспешно он уехал после того, приводили все ее мысли, прежде такие логичные и холодные, в состояние страшного смятения. Она не могла не признаться себе в чувствах, обуревающих ее с того самого момента, когда раненный, истекающий кровью рыцарь лежал в ее покоях. То была жалость, о да, конечно, но не только она. Мудрецы говорят, вспоминала Ревекка, что раненый мужчина для девушки опаснее вооруженного. Жалость вообще плохой советчик в лечении, ведь недаром врач иногда вынужден делать вещи, для больного неприятные и отвратительные, тем не менее весьма нужные для улучшения его же здоровья.

Тем не менее, Ревекка призвала на помощь всю свою невозмутимость и постаралась ни словом, ни жестом не выдать своих чувств к Айвенго. Теперь же, когда она понимала, что свободна и вольна идти куда хочет, ей хотелось поскорее уехать, по возможности подальше от места, которое всеми органами чувств напоминало ей о ее слабости.

Отец её, любящий последнюю свою дочь всеми фибрами души, изо всех сил поощрял ее желание. Он уже написал своему брату в Испанию и отправил письмо. Пока что они с Ревеккой гостили у почтенного раввина Бен Израэля, набираясь сил перед предстоящим путешествием в Йорк. Некоторые слуги, в том числе и верный Рейбен прибыли сюда ещё до приезда Ревекки и делали все, чтоб как можно быстрее выехать, не затруднив радушного хозяина слишком долгим гостеприимством, ибо, как гласит известная еврейская поговорка, “гость и рыба на третий день начинают портиться”.

В этот день прекрасная еврейка спала до позднего утра, утомлённая бурными событиями вчерашнего дня. Проснувшись и совершив, с помощью служанок, утреннее омовение, она позавтракала и занялась тем, что решила привести в порядок различные зелья и травы, в полном беспорядке сушившиеся и хранившиеся в доме досточтимого раввина. Сумка с бальзамом самой Ревекки осталась в Темплстоу, но она надеялась пополнить свои запасы ещё до отъезда из Фамарсвилла.

Вот такую, одетую в простую одежду, не лишённую, однако, некоторой доли изящества и восточного колорита, с пучком наперстянки в руках, и застал ее поднявшийся в саду переполох. Уже выходя из дому, она внезапно услышала имя Буагильбера и помимо своей воли, застыла на пороге.

Увидев уставившегося на нее оруженосца, Ревекка, к собственному удивлению как будто превратилась в каменную статую. Её совершенно естественным желанием было убежать, скрыться, стать невидимой, но вместо этого она стояла и смотрела, ощущая, тем не менее, что сковавший все её члены испуг начинает отпускать.