Ревекка легла в кровать, глаза у нее уже слипались.

- Нечего слушать всякую молву. Ладно, черт с ним, с котом, – - храмовник протянул руку и нежно погладил ладонь девушки, потом крепко сжал ее, – давай спать.

Огонь… Грохот падающей балки, запертая дверь, чьи-то руки несут ее, грубо и сильно. Ей опять нечем дышать, это дым, он ест глаза, поднимается все выше.

Мокрая тряпка на лице, бег, крики, стоны. Шуршание… это крысы, толпы, полчища крыс, они бегут, спасаясь от огня и крови, они пищат, Господи, они твари божьи, сжалься над ними. Она бежит, как крыса, пищит от ужаса. Хочется закрыть глаза и не видеть всего этого, заткнуть уши.

Они уже в лесу, скачут во весь дух. Пыль, стук подков, нет, не надо, она хочет домой. Где ее отец? Отец, помоги!!!

Голос. Чей-то нежный голос и рука, она гладит ее руку, успокаивает. Такая твердая, крепкая….

Шшш, все хорошо, шшшш, тихо, тихо-тихо-тихо, я с тобой, все будет хорошо, я с тобой, маленькая моя, родная. Спи, отдыхай.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Тишина.

Комментарий к Глава девятая Настоящее время – грезы, сны и чувства. Прошедшее время – стандартный язык повествования.

====== Глава десятая ======

Сколько ладоней крадут удары моего сердца?

Сколько холодные ждут, когда бы согреться?

Раскалена лоза, чуешь, как жжет внутри?

Не закрывай глаза, так и смотри, смотри, смотри...

Мельница, “Голубая трава”

Пушистый бурый кот, гроза всех птичек, мышек, кроликов и других котов на десять миль вокруг, разнежено урчал и потягивался.

Кот жил в окрестностях замка давно, приблудившись из села ещё котёнком. Иногда его гоняли, иногда кормили, порой он мок под дождём или жарился на солнце. Он был чемпионом среди остальных котов, которые беспрекословно признавали за ним право на всю территорию замка. Он улучшал по мере сил породу в соседних селах и немало котят могли похвалиться его темно-бурым окрасом и фамильным белым пятном на кончике хвоста.

Но сейчас кот подчинялся сам, с удовольствием подставляя под мужскую руку то бок, то живот, то даже лобастую голову, испещренную множеством шрамов.

Кот нашел, наконец, хозяина.

Ревекка из-под опущенных ресниц, не желая выдать себя движением или взглядом, смотрела, как рыцарь играет с котом. Как лицо его приобретает мягкое, даже немного мечтательное выражение. Как урчит и ловит его руку кот. Как изгибаются в улыбке губы храмовника.

“Господи, его губы. Что он делал ночью этими губами. И она позволила ему. Глупая ослица, слабовольная, маловерная женщина. Забыла своего отца, свой народ. Он же назареянин, он иноверец. Никогда, даже в мыслях им не стать близкими. Это греховно, безбожно, неправильно, в конце концов. Нет, я должна стать тверже алмаза и перестать думать о нем!”. Она отвернулась.

Утро было очень солнечным. Летний зной мало-помалу проникал повсюду, заставляя цветы опускать венчики, животных – отдыхать на солнце, а людей – жаловаться на жару.

Впрочем, сегодня жара оказалась очень кстати. После обычного завтрака, в котором участвовал и Буагильбер – верный Болдуин прислуживал господину за столом и был весьма этим доволен – Ревекка объявила банный день.

- Госпожа, вероятно, не имеет понятия о вреде частого мытья! – возмутился оруженосец, когда понял, что именно ему, а также Амету и Абдалле придется таскать ведрами воду из колодца. Потом кипятить ее на огне, а затем выливать в огромную бадью, по счастью обнаруженную кем-то из детей в одном из залов прецептории.

- Напротив, – сказала еврейка, – добрый Болдуин, купанье улучшает здоровье, предотвращая застой жидкостей в теле.

- Угу. И я точно знаю, застой какой жидкости у моего господина прекрасная еврейка может предотвратить! Ааааа, господин, я не то имел в виду, не бейте меня, я же сказал это исключительно в медицинских целях!!! – Болдуин отскочил от храмовника, держась за ухо.

Дети, как по команде, захихикали.

День выдался хлопотливым – предстояло нагреть огромное количество воды, найти подходящую одежду, дабы дать обычной одежде высохнуть. Перестирать все бельё, и переворошить постели и одеяла. Вдобавок Ревекка затеяла отмывать полы и застилать их чистой соломой.

Ёмкость с водой поставили в одном из залов – оставлять ее на крыше, как делали в Палестине, чтоб вода нагрелась естественным путем, было бы бесполезно. Погода хоть и была жаркой, но не настолько.

Болдуин настаивал на том, что его господин должен мыться первым.

- Ещё не хватало, что благородный рыцарь плескался в обмылках еврейки и еврейского же отродья! – возмущался он.

- Женщины чище мужчин, поэтому они и моются первыми! – стояла на своем Ревекка.

Болдуин был совершенно с ней не согласен, но когда храмовник что-то тихо сказал ему, громко захохотал и махнул рукой, согласившись на условия Ревекки.

Еврейка выпроводила из залы всех мужчин, включая Мика. Сняла верхнюю одежду, оставшись только в камизе, покрытой разводами пота. Окунулась в воду, по обычаям того времени, не снимая нижней рубашки. Таким же образом вымыла Элию, несмотря на ее возмущенный писк, и расчесала себе и девочке волосы.

“Как приятно быть чистой!” – подумала она, глядя на то, как девочка весело плещется в бадье.

Они вышли, переодевшись и отстирав одежду.

Буагильбер ещё ходил медленно и аккуратно, опираясь на кого-нибудь из слуг. Он с большим трудом перелез через бортик, устраиваясь в теплой воде. Казалось, она ещё пахнет его Ревеккой. Тонкий запах восточных благовоний. Рыцарь закрыл глаза и позволил Абдалле промывать его волосы.

«Хорошо бы оказаться в этой ванне наедине с его Эндорской волшебницей! – Обнять ее, целовать, сделать своей. Вчера она была так близка, но нет, нельзя торопиться. Он должен мало-помалу приручить ее, показать ей истинного себя. Как пугливого зверька, шаг за шагом медленно, томительно медленно приближаясь к ней, не давая ей убежать.

Она такая красивая….

Она легко двигается, плавно перемещаясь без усилий. Каждое ее движение наполнено смыслом. Как хорошо за ней наблюдать, просто лежать рядом и слышать ее дыхание».

Он едва не заснул, чем изрядно напугал Абдаллу, не ответив на его ” Господин! Господин!”.

- Абдалла, – лениво спросил Буагильбер, вылезая при помощи слуги из бадьи, – а ты был когда-нибудь влюблен?

- Наам, аль-саид (да, господин). У меня была возлюбленная. Луноликая, широкобедрая. Настоящая жемчужина! Ее звали Малак (ангел).

- И что? – рыцарь открыл глаза, пока сарацин вытирал его.

- Она умерла, господин. Она жила в Акре – взгляд слуги затуманился. – Английский король Ричард казнил заложников. Женщин и детей он отпустил, но в городе начались болезни и ее жизнь унесла лихорадка.

- Это печальная история, клянусь богом! Мне жаль, я не знал этого.

- Господин, это прошлое. Мы живём сейчас. Я хотел бы вернуться в Палестину.

- Я тоже, Абдалла, мой верный слуга. Я не могу жить здесь, как и во Франции – слишком много условностей, лицемерия и лжи. Там, по крайней мере, ясно, кто друг, а кто враг. При первой же возможности мы найдем корабль и уедем в надёжную прецепторию на святой земле.

Глаза Абдаллы радостно блеснули.

Храмовник после купания чувствовал себя бодрее. Верный оруженосец побрил его и помог одеться.

Самого Болдуина заставили-таки вымыться, а сарацины и Мик, раздевшись до белья, усердно обливались водой из колодца.

Рыцарь ревниво косился на Ревекку, задумчиво поглядывающую на полуголых сарацин.

- В чем дело, сэр рыцарь? – насмешливо сказала она, – вы ревнуете?

- Мне не слишком нравится, когда любовь моя смотрит на голых мужчин. Неужели нет зрелища поприятней?

- Сэр рыцарь, вы можете быть спокойны – мужское тело не вызывает у меня излишних эмоций. Даже ваше тело, поэтому не беспокойтесь о моем целомудрии.

- Неужели непорочная еврейка видела в своей жизни много обнаженных мужчин? – слегка уязвленный ее ответом, – храмовник на минуту забылся, чем привел девушку в неописуемый восторг.