Ревекка с раннего детства заметила за собой такую особенность – если она гневалась на близкого ей человека, она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Но до сих пор у нее не было сложности в том, чтоб встретить взгляд храмовника, не отведя глаз.

«Значит ли это, что я стала воспринимать его по-другому? И почему так произошло?»

- Кроме этого, я собираюсь помыть детей, – продолжала она, – и постирать всю одежду. И примите мой ценный совет – заставьте помыться вашего верного оруженосца. Я уже издалека могу его учуять, и это оставляет не самое приятное впечатление. Боюсь, что если так будет продолжаться, прецепторию сожгут, как источник заразы.

Шутка получилась мрачноватой, но Буагильбер все равно улыбнулся. И вновь, Ревекку поразило то, как изменилось его лицо в этот момент.

- Улыбайтесь почаще, сэр рыцарь – почти против своей воли проговорила она, – вам идёт.

- Это просто я тебе начинаю нравиться, – самодовольно произнес он. Пользуясь тем, что она подошла поближе, он накрыл ее руку своей. – Милая девушка, ну дай же себе наконец волю! Просто прими от меня то поклонение, которого ты достойна.

- Ага, а потом вы умчитесь дальше, сэр рыцарь, завоёвывать новые города и новых дам, а я останусь с ребенком на руках – опозоренная, оболганная. Даже и не знаю, как мне отказаться от такого поклонения?

- Гордая девица! – укоризненно воскликнул храмовник, – клянусь всеми ангелами (которым, разумеется, далеко до твоей красоты), если б наши рыцари так же отважно защищали Гроб Господень, как ты – свою честь, Саладин и по сей день стоял бы под его стенами!

- Если ваши рыцари, сэр Бриан де Буагильбер, так же трусливо сражаются, как нападают на беззащитных женщин – большим отрядом – могу только позавидовать Саладину!

Больной закашлялся вперемешку со смехом.

- Прекрасная Ревекка! Вы уморите меня своим упрямством, едва успев спасти.

- Тут уж ничего нельзя поделать, гордый храмовник. Не ваш ли орден представляет целомудрие высшей добродетелью?

- Это лишь потому, что ни одна дама не согласится даже приложиться губами к этим сбрендившим с ума “святым мощам”, которые от долгого воздержания и аскезы окончательно лишились разума.

- Ах, сэр Бриан, неужели вы так мало поддерживаете ваших гроссмейстеров, христианнейших и наисвятейших?

- Лицемернейших и наиподлейших, хотела ты сказать. Из тех, кто подавая милостыню босоногому монаху, после разорят долгами его обитель, – мрачно проворчал Буагильбер.

- Вам лучше знать своих братьев. Но отчего же тогда вы привезли меня в это гадючье гнездо?

- Это, как ты изволила выразиться, “гнездо”, много лет было мне верным пристанищем. По крайней мере, на время моих возвращений из Палестины. Не моя вина в том, что мои идеалы и взгляды на жизнь так резко изменились под твоим влиянием. Но так и есть, я менялся, а другие – нет, слишком уж закоснели они в своих убеждениях.

- Отчего же тогда ты принял мою перчатку? Отчего же не помог мне бежать?

- Видит бог, Ревекка, я хотел этого. Хотел всем сердцем, с того самого момента, как понял, что мне не дадут защитить тебя под видом странствующего рыцаря. Но негодяй Мальвуазен убедил меня в том, что меня не выпустят даже за пределы процептории. Больше того, я собирался бросить твою перчатку в лицо старого изувера Бомануара, вместе с отречением от ордена. Ничего из этого мне не дали бы сделать. Они обвинили бы тебя в том, что ты заколдовала меня, и теперь уж точно сожгли бы, без всякого суда. А меня бы лишили сознания удавкой или ударом камня по голове, и я сам не заметил бы, как оказался в подвале. Там из меня усердно изгоняли бы бесов ударами бича и молитвами, а на закуску поливали бы солёной и святой водой.

- Тогда я не понимаю. Как ты предлагал мне бежать, если знал, что это невозможно?

- В прецептории есть тайный ход. Он начинается в одном из подвалов. Беда в том, что он мал, завален всяким хламом, и взрослому мужчине там не пройти. Только ребенок или девушка, достаточно худая, смогут пролезть там. Я привел бы тебя туда и прикрывал бы твой отход, сколько смог бы.

- А сам что бы ты сделал после?

- Понятия не имею, – он слегка пожал плечами. – Действовал бы по ситуации, скорее всего.

- Ну хорошо, – Ревекка вдруг заметила, что уже давно говорит храмовнику “ты”, – но ты же согласился биться против Айвенго. Значит, твоя честь для тебя значила в тот момент больше, чем моя жизнь.

- Нет, Ревекка, ты ошибаешься. Я согласился, это так, но битвы бы не было. И не моя вина, что я выжил.

- Что ты имеешь в виду, сэр рыцарь? – Еврейка вдруг ощутила дрожь. Она не была уверена, что готова услышать ответ.

Горькая усмешка тронула лицо храмовника.

- Да, моя прекрасная врач, ты все правильно поняла. Я собирался ему поддаться и пасть от его руки. Только так я мог бы сохранить свою честь и твою жизнь. Сохранить же собственную жизнь у меня не было никакой возможности, да и не нужна она мне, жизнь без тебя, уж прости за громкие слова. Поэтому я направил копьё в его щит. Он упал, а я собирался соскочить с коня и предложить ему поединок на мечах. Он не отказался бы, я знал точно. Я с радостью проиграл бы этому выскочке-рыцарёнку и тебя бы освободили. Но мое тело предало меня...

- Не говори о нем так! – с негодованием воскликнула Ревекка.

- Прости, радость моя, но он мой соперник на ристалище. Видимо, не только на нем. Неужели ты влюбилась в назареянина?!

- Сэр рыцарь!!! Вы забываетесь!!! – она зашипела рассерженной кошкой.

Буагильбер с нечеловеческим усилием приподнялся и встал с кровати. Он протянул руки, хотел дотронуться до еврейки – но сумел только схватить край ее одежд, как страшное головокружение лишило его равновесия и он начал падать.

Девушка подхватила его в последний момент, но под его весом оба сели на пол.

Даже в полутьме было видно, как побелело лицо храмовника. Он тяжело привалился к плечу Ревекки и глубоко вздохнул.

- Рано тебе ещё вставать, сэр Бриан. – с укором молвила она, – ты бледен, как смерть, и весь в поту. Посидим немного и попробуй лечь в постель.

- А мне и здесь хорошо – прошептал он, вдыхая ее запах. – всю бы жизнь сидел вот так, у твоих ног, прекраснейшая из евреек. Черт с ним, с этим Айвенго, пусть его женится, на ком хочет, а у меня есть моя гордая орлица!

- Сэр, вы уже заговариваетесь. Ой! Бриан де Буагильбер, что за непристойности?! Кто разрешил вам целовать меня? Да я…

- – Что ты сделаешь, Ревекка? – поддразнил храмовник, не переставая осыпать поцелуями ее плечи, руки, лицо – куда мог достать. – Подашь на меня в суд? Обратишься в капитул? Или сразу к папе римскому? – он сжимал ее в своих объятиях, все крепче прижимая ее к себе, ныряя, глубже и глубже, как же хорошо, не хочется выбираться, наверное, так и умирают от счастья.

-

Ревекка совершенно запуталась в себе. И немудрено – если б не кот, вбежавший через неплотно закрытую дверь, проскакавший по ее коленям, плечам и голове рыцаря, кто знает, как далеко бы всё это зашло.

Она вскрикнула от неожиданности, а Буагильбер громко выругался по-французски.

- Откуда здесь вообще этот кот?! Возмущенный тем, что его приятное занятие так грубо прервали, он приподнялся на колени и ухватился руками за спинку кровати.

- Не имею ни малейшего понятия. Как и о том, кто дал вам… тебе разрешение меня так дерзко целовать?!

- А тебе совсем не понравилось, и ты хочешь мне показать, как это правильно делается? – огрызнулся рыцарь.

Он практически без ее помощи встал и перебрался на кровать. Сидящий там же кот благосклонно воспринял появление храмовника, радостно заурчав и вспрыгнув ему на живот. Буагильбер охнул от неожиданности, когда зверюга, повозившись немного, устроилась поудобнее и затихла, мурлыча.

- Забавно. Он почему-то считает тебя своим хозяином. Интересно, это как-то связано с тем, что черные коты считаются пособниками колдунов? Видно, правду я слышала, что в ордене Храма немало еретиков и Бриан де Буагильбер из их числа.