— Сладкая, — ответил Шах и, не отводя взгляда от лица Вероны, медленно наклонился, чтобы в конце концов прижаться ртом к чувственно раскрытым створкам. Ведьма жарко охнула; язык джинна толкнулся выше в одном ритме с растянувшими ее изнутри пальцами. Откровенно и влажно звучало под напором сильных рук жаждущее тело. Затаившееся внизу живота удовольствие неумолимо разбухало, и ведьме оставалось только сдаться. Сдаться, закатывая глаза под чужим внимательным взглядом, и потонуть в требовательных ласках, беспомощно лопоча рвущиеся из груди признания.
Перелилось. Верона дернулась, поднялась на локтях. Пустой взгляд наткнулся на Шаха, а мозг словно запоздало осознал, что толчки внизу становятся все чувствительнее. Тело содрогнулось в спазме, обнимая чужие пальцы, сжимая столь крепко, что прервалось их движение — осталось давить лишающим воли гнетом. Верона всхлипнула, запрокинула голову, переживая очередную волну удовольствия и бездумно улыбаясь пустому потолку.
========== Глава 7 ==========
Комментарий к Глава 7
Аудиоверсия: https://clck.ru/YzPsQ
Ведьма подорвалась на кровати. Внутри мучительно отозвалась пустота, словно чужие руки и тело действительно совсем недавно были в ней. Резко рванув одеяло в сторону, Верона с удивлением обнаружила одиночество постели. Стыдом обожгло щеки: под собой она отчетливо чувствовала мокрое пятно. Простыни пропитались тяжелым запахом секса. Что это было? Неужели Шахрур обнаглел настолько, что принялся вмешиваться в чужие сны и изводить доброго человека отравой похоти?
Ведьма никогда так быстро не просыпалась. Под витиеватые проклятья на древнем наречии она рванула в комнату Шахрура, путаясь в неверных ногах, но обнаружила там всю то же немое одиночество. Ванная? Кухня? Нет, везде было пусто.
— Проклятый черный. Натравлю на тебя чертенят всех мастей!
Верона нашла телефон под кроватью. Сообщение с лихими ругательствами в сторону джинна полетело незамедлительно. А за ним еще одно: «Будешь проклят за своеволие!»
«Своеволие?!»
Ответ пришел слишком быстро — так быстро, как мог лишь от человека, ожидавшего разговора и готового к нему. Шахрур злился, обвинял Верону в лицемерии — ведь она, клянущая джинна в похоти, сама показала себя порочной; но ярость быстро затухла.
«Я не приходил в твой сон, госпожа. Не играл с твоим разумом. Я не могу вредить тебе, не могу путать твои мысли — мы заключили договор на крови. А вчера вечером я изо всех сил старался выкинуть тебя из головы. То, что случилось — не моя злая воля…»
«Это не могло быть случайностью!» — с досадой выкрикнула ведьма в чат россыпью букв. Слишком явственно она помнила прикосновения, дыхание, вкус и запах. Слишком точно чувствовала связь между не душами, но телами. Да и проклятая внутренность ныла, словно руки, оставленные без объятий чужих ладоней на морозе.
Утро Верона провела в немом сопротивлении случившемуся. И день: на работе, в магазине, везде, где выходило ее дороге пролечь сквозь городской пейзаж, ведьма угрюмо спорила с джинном в мыслях, обвиняя его во всех грехах. «Он хоть пишет?» — обращала внимание Верона на телефон, заглядывала в уведомления и убеждалась: пишет. Ищет ее, просит о разговоре, ругается и звонит; но ни одно из сообщений Верона так и не решилась прочесть. Она даже распробовала на вкус теорию о возможной влюбленности, совместимости на крайний случай, но горькая мысль тут же была отброшена в самый дальний уголок подсознания. Нет, чувств к черному ведьма не находила даже на глубине самобичевания. Страх, злость, отторжение, торги с совестью и жажда справедливости — этим мутил ее рассудок черный.
Альтруизм — медленное самоубийство. Лихая роспись в несостоятельности перед строгим судом эго оправдать свое существование. И кажется, что, отдавая по кусочку желания, мечты и надежды, ты обязательно станешь кем-то достойным строптивого потока судьбы. Кем-то, кто сможет пусть не сопротивляться, но плыть по течению, равновесно получая и отдавая. Не тонуть. Люди испачкали любовь к себе непростительной грязью, хотя на самом деле истинная болезнь — не знать, не понимать, не чувствовать сил смириться с собой и позволить себе жить. Просто жить. Без чеков, самозванных долгов и жажды наполнять смыслом каждую минуту отведенного времени. Верона остро чувствовала, как страх перед удовольствием, перед непростительной вседозволенностью цепляет ее за нервы.
Вероне хотелось оглядываться в поисках спасительной тростинки под аккомпанемент вибрации телефона. Вот пропойца стоит с протянутой рукой на опохмелиться, — нет, не подходит. Вот женщина пытается с сумками и коляской протиснуться в магазин между дверьми, — ведьма подхватила, помогла, судорожно вдохнув: чувство вины голодно, лениво бурлило внизу живота. Она не хотела идти домой, столкнуться с джинном. Предвосхищала наглый прямолинейный взгляд, самодовольный оскал. Нет, куда лучшим вариантом казалось шататься по подворотне, в которой, как назло, не было ни одной замерзшей души, кроме самой Вероны.
Во дворе на окраине района панельки содрогались от звуковых волн. Пьяные компании виднелись в проемах между домами, а на углу судорожно дышало черное пятнышко. Три шага к нему, и видение задрожало. Женщина, казавшаяся мокрой от пота, забилась под балкон многоэтажки. Одежда даже в темноте выглядела небрежной, свалявшейся, а черные волосы спутались, прилипли к лицу и, наэлектризованные, тянулись редкими ниточками к стене. Ее дыхание не было нормальным: Вероне казалось, что несчастная скоро упадет в обморок.
— Вам помочь? С вами что-то случилось? — ведьма сделала два несмелых шага, а потом присела, чтобы оказаться на уровне взгляда незнакомки. — Вы что-то выпили?
Выпила. Женщине не пришлось кивать или издавать хоть один звук, чтобы дать ответ. Все и так было ясно по сузившимся зрачкам. Верона повторила попытку:
— Помочь вам добраться домой? Вызвать такси? Скорую?
Но не успела незнакомка ответить — а может, и не смогла бы, — как грязный шум нищих дворов разрезал грубый оклик:
— Машка! Ну куда ж ты сбежала, а? Ты нам кое-чего должна, не забыла?!
Из-за угла выплыли две мужские фигуры, и на отрешенном, онемевшем лице Машки пролегла тень ужаса — и тут же угасла. Взгляды у незваных гостей были кровавые, хищные, цепкие; а приметив Верону, они налились злой радостью.
— Оп, а вот и наша подруга. Гражданочка! — криво ухмыльнулся один из бандитов, бритоголовый и жилистый, и уставился прямо на ведьму, сделав осторожный шаг вперед. — Вы это, не беспокойтесь. Она наша. Мы ее заберем куда надо.
Второй амбал позади медленно сунул руки в карманы. Ему улыбки давались и того хуже. Верона поднялась, сощурилась и потянула носом воздух. Отчетливый душок серы неприятно защекотал ноздри. Силуэты мужчин трепыхались, а от них, ведьме показалось лишь на мгновение, исходил смоляной дым. «Черные», — фыркнула ведьма.
— А куда надо? — Верона запустила руку в сумку, сдвинув ее на бедро. — Ей плохо, надо скорую вызвать.
— Не стоит, — буркнул амбал, когда как бритоголовый поспешил пояснить:
— Она ж просто перебрала. У нас тут вечеринка с прошлого вечера, видишь ли, и Машка на радостях слегка перестаралась… Это хорошо, конечно, что добрые люди в мире не перевелись, но поверьте, гражданочка, не нужно тут излишне сердобольничать. Вы ее нашли — и на том спасибо…
Жалкие два метра отделяли Верону с бессознательной Машкой от недоброжелателей, как те вдруг разошлись в разные стороны, подобно окружающим жертв голодным волкам. Болтливый бритоголовый остался в поле зрения ведьмы, а вот его товарищ, позвякивая в карманах чем-то металлическим, стал заходить сбоку. Густые тени под ногами черных, казалось, зашевелились лишь отчетливее, но ведьма не металась взглядом от одного к другому. Редко Верона встречалась со злой силой настолько жадной и своевольной, чтобы выходить во всей красе еще до наступления глубокой ночи, но в этих глухих дворах она явно властвовала, жила и кормилась. И слуги у нее здесь были сытые и сильные.
