Девочка ничего не понимала. Не понимала, что говорит её тётя Марина, что такое «умирать» и «страшно», и что будет, если тётя Марина разожмёт пальцы и отпустит. Она пытается понять это, но в голове нет ничего, кроме липкого непонимания всего происходящего. Однако Нина чувствует, что ещё чуть-чуть, и у нее начнётся истерика.

— Вот Максим дурак. Я потом посмеюсь ему в лицо… — она опустила девочку ещё ниже и уставилась на неё злобными глазами. — Ты сделаешь мне одолжение, если сдохнешь. Твоя мамаша не выдержит и покончит с собой, а за твоим папочкой я обязательно поухаживаю, не сомневайся.

Чтобы ещё немного порезвиться, Марина начала рукой раскачивать Нину в воздухе и посмеиваться, но девочка схватилась за кисть Марины, как за спасательный круг.

— Нет! Х-хочу к маме с п-папой! Н-не делайте…

— Прости, но ты уж слишком мне мешаешь, — девочка в ужасе смотрела на карие глаза напротив и всхлипывала. Что она успела узнать за свою короткую жизнь? — Больше мы не встретимся. В аду таких, как ты, не будет.

Пальцы Марины постепенно разжимаются, всё плывёт перед глазами от нетерпения и кажется, что сама судьба на её стороне. Ведь это так весело… Ведь это то, чего она так хотела, ведь это…

Марина хмурится, стараясь не смотреть на заплаканное лицо Нины, не чувствовать холодный пронизывающий ветер и не слышать голос Макса, что так настойчиво остался в голове. Но больше всего не хочется вспоминать улыбку Николая, подаренную только любящей жене и милой дочке.

Нечто в груди больно бьётся, похожее на молоток в грудной клетке, и в сознании что-то щёлкает, как при включенном телевизоре. Голубые глаза плотно закрыты, маленькое тело сильно сжалось и изо рта не доносится ни звука. Девушка наблюдает за этим, до крови прикусывает губу, но зажмуривает глаза, в страхе понимая, что время пришло.

Всё, что казалось для неё важным, со взрывом исчезает. Всё, о чём она думала ранее, кажется неважным. Комедия превращается в грустную концовку её фильма. Занавес…

А может быть, ты, Марина, не монстр? Может быть, ты никчёмно блефовала?

С громким и отчаянным рыком Марина наклоняется назад и резко вытаскивает Нину внутрь, даже не падая от веса на пол. Подхватывает малышку на руки и та, без всяких раздумий, обнимает Марину со всем трепетом и любовью, даже не подозревая, что та несколько секунд назад хотела её убить.

Она не обнимает в ответ, лишь придерживает, чтобы девчонка не выскользнула у неё из рук, и двигается по направлению к квартире. Без единой мысли, без единой эмоции на лице.

В ушах нет выстрелов, только звуки сверчков и отдалённый шум проезжающих машин — ничего более. Словно она нырнула глубоко под воду, ощущая себя медузой или карпом.

Слёзы Нины давно намочили ей шею и девчонка явно не собиралась её отпускать, а маленькие ручки так и цеплялись за тонкую ветровку, боясь отпустить. Потерять навсегда. Марина это понимает, возможно потому молчит. Как, в принципе, и в своей голове, будто все мысли разом рассеялись. И ей и правда кажется, что что-то внутри умерло в ней. Возможно умерло её личное убеждение в том, что она больная. Может, и то, что она решила как-то давным-давно примерить этот образ да так в нём и осталась совершенно случайно.

Переступая порог квартиры, она зашла с Ниной на руках к гостям. Те с испугом на них посмотрели, и Николай с Софьей быстро подскочили к ним.

— Боже, почему Ниночка плачет? — стала причитать жена брата, хватая свою нерадивую дочь на руки, даже не смотря на девушку. Лишь Коля обратил на неё свой волнительный взор.

— Марин, что случилось?

А Марина не знает. В её голове нет мыслей. В её голове нет оправданий и объяснений, почему она спасла того, кого так давно хотела убить. На её лице нет ни единой эмоции. Сейчас она чувствовала себя будто сломанной куклой.

Ничего так и не сказав, она вышла из комнаты, не думая, что за такое ей потом влетит от матери, и даже не слушая, как любимый брат зовёт её и идёт за ней. Марина хватает шапку с вешалки и оборачивается немного, заглядывая тому в глаза.

— Объясни мне, что случилось… — просит он почти умоляюще, и это первый раз, когда она видит его таким.

Однако она всё равно уходит молча. Без тех же эмоций, с немного сгорбленной спиной и потяжелевшим взглядом.

И лишь одна единственная мысль возникает в голове, вызывая у неё горькую усмешку:

Ничего особенного. Просто вновь я где-то проебалась…

***

Зима была мерзкой: вместо снега — вонючая грязь на асфальте, вместо свежего мороза — постоянные дожди. Всё в природе было так, как и у Марины на душе. Она идёт по ночному городу, где вокруг одна пьянь, без пистолета, совсем одна — практически чувствует себя голой. В голову пришла идея пойти в клуб, но настроения не было, да и запах пороха её бы сейчас раздражал, как и сам Макс с его наставлениями и не пойми откуда взявшимися безумными речами. Ей больше не хотелось думать о Коле или об убийстве Нины и Софьи. На самом деле, ей вообще не хотелось думать о них, а впервые захотелось подумать о себе.

Может, я просто пустословила? Может быть, я вовсе не такая? Если не смогла в первый раз, навряд ли смогу во второй раз кому-то причинить боль. Наверное, мне и правда стоит пулять только по мишеням… А ведь стоило только попытаться реализовать свои мысли, как тут же выясняется, что во мне что-то не так. Эх, Максик, не только у тебя, видать, кишка тонка…

Марина выдохнула и спрятала холодные руки в карманы своей куртки, смотря себе под ноги.

Ладно уж. Что уже сейчас об этом думать — всё и так предельно ясно. Надо было один раз попытаться, чтобы понять, что никого я этими руками не убью. Может, я когда-нибудь полюблю Софью и Нину как людей, может быть я взгляну когда-нибудь на Колю как на родственника? Когда-нибудь… Может быть… Но до этого ещё очень и очень далеко. Сейчас я просто хочу прийти домой и лечь спать, а утром пойти пострелять на полигоне. Выпустить, так сказать, пар…

Сжав руки в кулаки, Марина кивнула в знак согласия своим же мыслям. Она вошла в подземный переход, за которым в ста метрах должен быть её дом. Лампочки тускло горели, но девушка была благодарна хотя бы им, потому что в такое позднее время быть в переходах — себе дороже. Вдруг она увидела, как по лестнице спускается знакомая фигура и направляется к ней. Чем ближе она подходила, тем яснее девушка могла видеть этого человека.

— Макс? Ты что тут? — Марина резко остановилась, потому что её лучший друг Максим с небывалым для него хладнокровием наставил пистолет на неё и щёлкнул предохранителем, с уверенностью держа палец на спусковом крючке. Чёрные из-за слабого освещения глаза Макса уставились на девушку и ждали от неё хоть слова, чтобы появился шанс не открывать огонь. Марина же спокойно посмотрела на его руку, а потом на его лицо и ухмыльнулась.

— В правосудие играем, малыш? Или начинаем испытывать комплекс бога?

— Чья бы корова мычала, Марин. Скажи, ты что-то успела им сделать?! — чуть не плевался парень. Девушка приметила, что рука с пистолетом у него даже не дрожит — он с такой уверенностью целился в неё, как никогда не целился в мишень во время тренировки.

Либо блефует, либо…

Но ей не хотелось об этом думать.

— Каким образом я могла им что-то сделать? И, погоди, почему это я оправдываться должна?

— Потому что если ты им что-то сделала, то я должен тебя устранить.

— Должен? А как же твоя роль добродетеля? Неужели ты думаешь, что убив меня, поступишь правильно? Ты меня поражаешь, Макс! Да кто ты такой? — чуть не смеялась Марина, но в душе уже начиналась паника.

— Тот, кто имеет право тебя убить. Как говорил нам тренер? — на его лице появился оскал. — «Убей одного, прежде чем он убьёт нескольких».

— Максим, но это чужие для тебя люди…

— Какая разница, чужие они мне или нет?! Сейчас не это важно! Я должен знать, что ты успела сделать!

У Марины загорелась гордость. Она никогда не станет оправдываться, никогда не будет бояться того, кто держит её на мушке. Так учил уже не их тренер, а её мать. Максим наставил пистолет на друга — вот, что было важным для неё. Он бросил вызов девушке, зная, что она ему всегда доверяла. Доверяла почти всю свою жизнь. Марине казалась эта ситуация очень жалкой, при чём жалость эта касалась не её.