— Ну будет тебе, — пришел на помощь дед Сурай, урезонив жену, пытавшуюся подложить внучку баночку варенья. — Где он там все эти разносолы раскладывать будет?

— Но он же вчера ел и так нахваливал, — едва не всплакнула Вера.

— Вы бы лучше одежду теплую какую достали, — поддержал брата дядька Кочемас. — В Нави царит вечная зима.

— Причем ядерная, — добавил Атямас, имея в виду, что исподний мир с той стороны реки Смородины представляет собой картину настоящего постапокалипсиса.

— Да меня там мой плащ и духи согреют, — успокоил его Михаил, показательно поддевая под куму второй свитер, хотя на улице было достаточно тепло.

Он поблагодарил родных за гостеприимство, пообещал, если получится, заехать на обратном пути и, почти привычно заняв место на спине мамонта, еще долго оглядывался, пока дома Красной Слободы не скрылись из виду.

Всю дорогу до самой Смородины, к берегу которой ходкой иноходью двигался эхеле, Михаил себя успокаивал, вспоминая, что помнил из рассказов деда и лекций. В песнях и сказках подчеркивалось, что для живого человека река смертельно опасна, а переправа через нее завалена дубьем и колодами. Однако на ту сторону хаживали и Илья Муромец, и Василиса Микулична, а Алеша Попович и Добрыня Никитич на берегу трапезничали.

И все равно по мере того, как воздух наполнялся серным зловонием, а усиливающийся ветер нес в лицо обжигающий жар, сердце заходилось от страха, а на лбу выступала испарина. Михаил, выпростав руки из кумы, снял и запрятал в рюкзак сначала один свитер, потом и второй, но все равно ему казалось, что он находится в неисправной парилке или горячем цеху. А ведь он просто сидел на спине мамонта, не затрачивая почти никаких усилий.

Ближе к берегу леса и пажити сменили обрывистые скалы, а дорога превратилась в горный серпантин, местами настолько узкий, что гиганту-эхеле приходилось буквально вжиматься мохнатым боком в склон, а Семарглу, парящему над ними, страховать вцепившегося в шерсть Михаила. И все же разверзающиеся под ногами бездонные пропасти или узкие расщелины, частично запечатанные пластами кварца и обсидиана, не могли впечатлить больше, чем сама река.

Глядя на заключенный между берегами бездонного ущелья роковой поток, извергающийся фонтанами алой магмы и пурпурно-вишневой, густой, как сметана, лавы, Михаил с трепетом думал о том, каким же могущественным колдунам в сказках удавалось такую стихию приручить.

«Они просто имели в виду, что мосты перекидывали и ходы на другой берег находили», — ободрил его эхеле.

Михаил тоже поискал взглядом единственную переправу. Но в том месте, где на берег выбросила свой прозрачный язык Хрустальная гора, увидел лишь тонкую полоску, багрово-алую, точно остывающая после ковки сталь или вольфрамовый нагревательный элемент электрической лампочки.

«Это и есть Калинов мост?» — потрясенно спросил он у духов.

Те синхронно кивнули.

«И как же по нему пройти?»

«Путь откроется лишь тому, кто верит в успех и чист помыслами», — важно сообщил Семаргл.

«Ты бы прошел, — заверил хозяина эхеле. — Но преодолеть зачарованный лед Хрустальной горы даже мне не по силам».

«А почему же ты идешь в ее сторону?» — удивился Михаил.

«Где-то под ней находится лаз, которым пользуются порождения Нави, — пояснил мамонт. — Я хочу его найти, хорошенько прочистить от скверны и с твоей помощью запечатать».

Михаил подумал о том, как они в таком случае попадут обратно. Впрочем, он уже понимал, что шаманы, владеющие путями тонких миров, два раза одной дорогой не ходят.

«Да чего его искать? — брезгливо тряся мягкими лапами, скривился Семаргл. — Смердит хуже любой лежалой мертвечины».

Михаил теперь тоже ощущал характерную сладковато-приторную вонь, которую не могли перебить даже исходящие от Смородины-реки кислотные испарения тяжелых металлов. Впрочем, без помощи эхеле он бы все равно не сумел отыскать лаз, хотя тот зиял концентрированной тьмой, походя на незаживающую рану или каверну. Хрустальная гора создавала заслон для любой магии. Премудрые царицы, которым совсем не хотелось пускать жадную голодную навь в свои благополучные владения, не просто так искали способ эту разрастающуюся преграду убрать. Они, конечно же, знали, что их брат, хозяин Нави, — виртуозный мастер ворожбы отражений. Удивительно, как им с Ланой и Водяным удалось его переиграть.

«Вон сколько дряни нанесли! — озабоченно трубил эхеле, расчищая дорогу. — Еще бы немного и все это в людские селения хлынуло».

«Из таких отравленных скверной Скипер себе армию здесь и хотел создать», — соглашался Семаргл, выжигая остатки слизи.

Михаил балансировал на качающейся мохнатой спине, держа дудочку наготове.

Хотя дядька Кочемас сравнил его духа-помощника с проходческим щитом, бивни эхеле работали если не как бормашина: такую скорость вращения развить мамонт не мог, то словно скальпель гнойного хирурга. А хобот в прямом смысле превратился в насос ассенизатора или, скорее, работающий в режиме выдувания пылесос. Очищающее пламя Семаргла дезинфицировало пусть и не очень бережно, поскольку некого было беречь, зато вполне эффективно.

Когда из зловонной черноты тоннеля полезли порождения Нави, нашлась работа и дудочке. Михаил заиграл простой, но надежный сгонный пастушеский сигнал, звучавший не менее победно, нежели рассветный клич петуха. И если после третьих петухов вся бродячая навь, предчувствуя восход солнца, в панике разбегалась, то от пастушьего наигрыша просто рассыпалась в прах, не оставив и мокрого места.

Другое дело, что создания тьмы исчислялись не десятками и даже не сотнями. К тому времени, когда тоннель, в конце которого с этой стороны могла брезжить только еще более густая тьма, неожиданно закончился, Михаил на спине эхеле едва держался. Перед глазами, застилая и без того скудный обзор, плыла рябь, сорванные губы онемели, судорожно сведенные пальцы с трудом удерживали инструмент. Несколько раз приходилось делать передышку и сплевывать кровь. Не просто так и Дархан, и дед Овтай в один голос повторяли, что шаманить тяжелее, чем землю пахать.

Духи-помощники, хотя вроде бы и не имели плоти, но тоже вымотались. Бока эхеле, точно у загнанного животного, тяжко вздымались. Даже пламя Семаргла потускнело, из ослепительно белого с синевой став оранжево-красным, как поток лавы или настил Калинового моста.

Насколько Михаил разобрал, потайной лаз, который они, тщательно очистив, с обеих сторон запечатали, привел их в край торжествующей смерти и вечной зимы. Хотя вокруг, уцепившись намертво корнями за камни, вроде бы стояли деревья, их голые ветви и обгорелые стволы даже не мечтали о весеннем пробуждении, хотя и продолжали страдать.

Больше всего окружающий пейзаж напоминал картину ядерного апокалипсиса или какой-то нерукотворной катастрофы, в результате которой могло исчезнуть магнитное поле, удерживающее атмосферу Земли. Михаил опять не мог до конца разобрать, как ему удается дышать. Хотя холода, о котором предупреждал дядька Кочемас, пока не чувствовал. Какой там холод? Спина под кумой давно уже взмокла от пота, со лба тоже стекали соленые едкие струйки, которые он за игрой не успевал стирать.

«Мы уже в Нави?» — с трудом сохраняя способность мыслить связно, спросил Михаил.

«В ее преддверии», — поддевая на бивни жуткую тварь, отдаленно напоминающую оленя с целым лесом рогов и непропорционально длинными паучьими лапами, уточнил эхеле.

«Это так называемый темный лес, из которого нам надо как-то попасть на неведомую дорогу», — пояснил в свою очередь Семаргл, превращая в пепел атакующую сверху крылатую дрянь, гребнистой головой и зубастым клювом похожую на птеродактиля.

Порождения Нави не унимались. Воспринимая пришельцев каким-то изысканным лакомством, они лезли вперед буквально по чужим спинам, как голуби или крысы. Их безобразие не поддавалось никакому описанию. Поскольку лишь малая часть из них вызывала хотя бы отдаленные ассоциации с воплотившимися в кошмары призраками животных, предметов домашней утвари, интерьера и механизмов в самых фантастических сочетаниях.