— Я ждал тебя еще пять лет назад, внук Медведя, — приветствовал шаман Михаила, невозмутимо попыхивая трубочкой. — Но сын Орла, — продолжил он, имея в виду Бергена, — при всей его меткости и прозорливости мое послание до тебя донести не сумел.

— Ты мне поможешь? — без обиняков спросил Михаил.

— Если ты готов мою помощь принять, — усмехнулся в ответ старик, выпуская из трубки колечко дыма. — Умения и опыта тебе не занимать, но хватит ли решимости? Ты ведь столько медлил. Да и противник у тебя сильнее всех абасы, с которыми мне когда-либо сталкиваться приходилось. Впрочем, Юрюнг Айыы Тойон * и айыы * к тебе благосклонны, если твое появление здесь знаменовал приход эхеле.

Они договорились, что сегодня Михаил осматривается, берет интервью и делает снимки для будущего репортажа, а завтра с утра начинает готовиться к обряду.

— Только я приехал с женой, — виновато глянул на старого шамана Михаил.

— Да я уж вижу, — усмехнулся Дархан, и его черные глаза стали похожи на две лукавые щелочки, от которых лучиками солнца расходились добрые морщинки. — Красивая она у тебя, но принадлежит Верхнему миру.

Михаил кивнул, помогая Вере расположиться с этюдником. Он и сам думал о том, что им с любимой, скорее всего, уготовано разное посмертие. Ведь горний мир для шаманов закрыт. С другой стороны, жена его прадеда, тоже Вера, сама захотела остаться в чертогах предков рядом с мужем. Впрочем, не об этом сейчас следовало думать.

— О красавице своей не беспокойся, — заверил его Дархан. — Моя старуха и невестки позаботятся о ней. Да и дело для нее тут найдется. Вишь какая она у тебя шустрая. Пока ты тут со мной болтаешь, она уже и с женщинами познакомилась, и облик эхеле сохранить успела. Может быть, и духов еще поможет приручить. Тебе повезло, что в этом году Ысыах в столице решили провести не на летнее солнцестояние, а чуть раньше. Пока ветви Аал Луук Мас * приблизились к земле, ты успеешь и духов приручить, и зеркало верхнего Мира отлить, и на бой с Выползнем выйти. Только бы он не догадался и не нанес удар первым.

Михаил внутренне похолодел и снова испытал чувство вины. Почему нельзя начать обряд уже сегодня?

Остаток дня они с Верой провели у реки. Михаил фотографировал, жена делала зарисовки, иногда подсказывая ему удачный ракурс. Николай и местные мужчины проводили измерения, прикидывая, удастся ли сохранить находку до прибытия специалистов. В этом плане река с чаяниями ученых не считалась, и нередко образцы реликтовой фауны, открытые в береговых отложениях, безвозвратно утрачивались просто потому, что в отдаленных безлюдных районах некому было их сохранить.

Вера успела за день заполнить зарисовками целый альбом. В лучах нежаркого северного солнца временами казалось, что за спиной у нее простираются сияющие крылья.

— Ну где бы я еще не в музее увидела мамонта! — не скрывала она восторга, точными экспрессивными штрихами запечатлевая величественный, но вместе с тем фантастический и даже пугающий облик пришельца из прошлого.

Изломанные линии и неестественное положение вмерзшего в толщу земли гигантского тела придавали ему вид хтонического монстра, самого настоящего эхеле.

— Можно еще изловчиться и свитер из его шерсти связать, — перезаряжая кассету с пленкой, вспомнил Михаил любимую геологами байку, благо мех доисторического чудища длиной и густотой мог не только поспорить с короткой и жесткой шерстью северных оленей, но и давал фору здешней скудной растительности.

Михаил понимал, что надо все-таки сказать жене о предстоящей хотя и недолгой, но разлуке, но почему-то медлил и не решался.

Когда уже вечером, обозначавшимся в этом краю легкими сумерками, еще более прозрачными, нежели в Северной столице, без лилового оттенка и с тучами звенящей мошкары, они шли к стойбищу, Вера сама потянулась к мужу.

— Не переживай, я справлюсь, — сказала она негромко. — Сделаю еще серию портретов, зарисую природу и быт. К тому же женщины обещали меня обучить работать с оленьим мехом.

Михаил лишь молча ее обнял, забирая этюдник, а когда она заснула, сморенная усталостью, долго на нее любовался, в неверном сумрачном свете белой ночи стараясь запомнить любимые черты.

Утром чуть свет, когда все еще спали, он отправился к указанному Дарханом месту вверх по течению реки подальше и от стойбища, и от слишком людного откоса, где дожидался освобождения или полного забвения плененный мерзлотой мамонт. Потревоженный рекой дух доисторического животного сейчас бродил где-то неподалеку. Михаил его присутствие ощущал и думал о том, что, если бы имел бивни или ковш, то первую часть испытания выполнил бы шутя.

Но все, что достается легко, слишком быстро теряется. А Михаил собирался не на праздник, а на брань. Поэтому, вооружившись допотопным орудием, предком лопаты, неспешно копал в мерзлой земле квадратную яму. В ней ему предстояло провести трое суток в созерцании и отрешении, для возрождения в новой сути на время вернувшись в лоно земли. В былые годы шаманы, как и любые другие отшельники или воины, проходившие обряды инициации, уходили в пустыню на семь или семью семь дней. Но Дархан понимал, что ни у него, ни у его городского ученика на такие эпические подвиги времени точно нет. Он и так на целых пять лет отложил встречу с предками и айыы.

Солнце достигло полуденной отметки, когда временное жилище будущего шамана было закончено. За работой Михаил вспотел и поэтому холода не чувствовал. Однако через какое-то временя стылое дыхание мерзлоты начало к нему подбираться, пропуская по позвоночнику ток ледяного озноба, сковывая и без того затекшие от вынужденной неподвижности члены, парализуя волю. Скорчившись на дне ямы, как велел ритуал, в позе эмбриона, Михаил отстукивал неритмичную дробь зубами в безуспешной попытке согреться. Сосредоточиться или войти в состояние транса не удавалось. Все время в голову лезли какие-то посторонние суетные мысли, и в первую очередь о семье и о Вере. Как она там одна среди незнакомых людей, живущих первобытным укладом? Зачем он только впутал ее в эту историю?

За этими мыслями Михаил вдруг почувствовал, что стало как-то теплее. Солнце покинуло мягкую лежанку облаков, и один из его лучей светил прямо в лишенное крыши жилище шамана. А в этом луче играл и резвился похожий на гончую собаку или гепарда пестрый зверь с огненными крыльями и изгибающимся причудливыми петлями хвостом: то ли иранский Симург *, то ли славянский Семаргл * вроде тех, которых изображали на браслетах из рязанских кладов. Михаил даже боялся помыслить, но подспудно знал, кто послал ему этого духа Верхнего мира.

Перед глазами возникла картина древнего славянского капища в окрестностях еще не разрушенной Батыем Старой Рязани. Средневековые земледельцы и бояре, сняв кресты и пояса, свершали архаичный купальских обряд. Юная девушка с распущенными светлыми волосами, чертами лица похожая на Веру, сняв с длинных рукавов серебряные браслеты, плясала в кругу об руку с купавым добрым молодцем, не ведая, что это не просто пригожий парень из соседнего села, а сам Семаргл-Переплут. Михаил, конечно, пока не собирался смущать Веру историей ее семьи. Он просто до радужных мух в глазах следил за полетом невероятного гостя и согревался теплом его огненных крыл.